Второе важное отличие илотов от покупных рабов - хотя и ограниченное, но владение предметами, фактически являющимися их собственностью (так, по свидетельству Фукидида (IV, 26, 6-7), в его время некоторые мессенские илоты имели собственные лодки)[009_36]. Почти полное отсутствие данных об имуществе илотов отчасти восполняется надежным критским материалом. Так, согласно Гортинскому законодательству, клароты-войкеи[009_37], живущие в деревне, могли иметь необходимые орудия производства, жилища и рабочий скот (IV, 30-31, 35)[009_38].
Илотам также была дарована одна, по крайней мере, религиозная гарантия - право убежища в храме Посейдона на Тенаре (Thuc. I, 128, 1)[009_39]. Нарушение этого права, как замечает Д. Лотце, по-видимому, было в Спарте редчайшим исключением. Катастрофическое землетрясение 464 г. воспринималось спартанцами как наказание за этот страшный грех[009_40]. Точно такая же религиозная гарантия засвидетельствована и для несвободного населения дорийского Крита. В "Гортинской правде" не раз упоминаются беглые рабы и прокламируется право убежища для них в городском храме Гортины. По мнению Л. Н. Казамановой, Гортинские законы призваны были устранить произвол и самоуправство как владельца бежавшего раба, так и служителей храма, где укрывался беглец[009_41].
Своей экономической стабильностью илоты также отчасти были обязаны государству, которое регулировало эти отношения и лишало владельцев илотов возможности изменять строго фиксированный оброк. В этом отношении илоты напоминают ту категорию афинских рабов, которая называлась cwri;" oijkou'nte". В профессиональном плане это были в основном ремесленники, отпущенные на "вольные хлеба". Отношения их с хозяевами строились на чисто экономической основе: хозяева регулярно получали от них строго фиксированные суммы[009_42]. Как известно, рабы, принадлежащие к этой категории, обладали известной степенью свободы и являлись элитарной частью афинских рабов. Возможно, не случайно Плутарх употребляет для обозначения повинностей илотов слово "апофора" (Inst. Lac. 239 d), технический термин, используемый для обозначения повинностей, которые платили рабы в Афинах.
К сожалению, мы лишены возможности судить о динамике оброчных обязательств илотов. Историческая традиция в данном случае представляет собой ряд замечаний общего характера. Цифры, которые называет Плутарх, мало что объясняют (Lyc. 8, 7 - "Каждый надел был такой величины, чтобы приносить по семидесяти медимнов ячменя на одного мужчину и по двенадцати на женщину и соразмерное количество жидких продуктов"). Не исключено, по мнению А. Джонса, что вся эта история связана с древними ликурговыми клерами, которые, впрочем, он называет мифическими, а всю традицию о земельной реформе Ликурга объявляет фиктивной[009_43].
Данные о том, что илоты должны были отдавать своим господам половину урожая, вызывают большие сомнения. Это самое раннее из имеющихся в нашем распоряжении свидетельств принадлежит Тиртею (fr. 5 Diehl). Но, как известно, от поэтических произведений, даже написанных на исторические темы, трудно требовать буквальной точности в передаче фактов. "Половина урожая" (h{misu pantov"), о которой говорит Тиртей, возможно, просто поэтический образ. С помощью этой красочной детали Тиртей усиливал впечатление от победы спартанцев над мессенцами. Если же признать за словами Тиртея какую-то историческую ценность, то тогда нужно будет признать, что между Первой и Второй Мессенскими войнами илоты платили не фиксированный налог, как впоследствии, а половину ежегодного урожая. Такая форма налога обуславливала прямой контроль над урожаем, что было возможно только при постоянном личном наблюдении спартиатов за хозяйственной деятельностью закрепленных за ними илотов. Не лишенную правдоподобия версию предложил Г. Мичелл. По его словам, "это могла быть временная мера в духе военной контрибуции"[009_44].
Если опустить свидетельство Тиртея как сомнительное и ненадежное, то общим во всем предании, связанным с илотами и землей, останется утверждение, что существовала обязательная, заранее установленная квота, превышать которую запрещалось законом. Об этом неоднократно говорит Плутарх: "Землю их возделывали илоты, внося назначенную подать (ajpofora;n th;n eijrhmevnhn)" (Lyc. 24, 3), а также: "Илоты обрабатывали за спартанцев их землю, вносили им оброк, установленный заранее (ajpofora;n th;n a[nwqen iJstamevnhn)" (Inst. Lac. 239 d). Размер апофоры[009_45], по-видимому, был установлен по окончании Второй Мессенской войны и более не пересматривался[009_46].
Не раз уже исследователями предпринимались попытки определить количество клеров, их размер, число семей илотов, сидящих на каждом клере, общее количество продуктов, получаемых с клера, и долю, остающуюся в распоряжении илотов[009_47]. Мы разделяем скептическое отношение некоторых ученых к подобного рода подсчетам[009_48]. К сожалению, все эти калькуляции делаются на основании очень ограниченного круга источников, что приводит подчас к диаметрально противоположным выводам. Так, например, количество семей илотов, прикрепленных к каждому клеру, в различных работах колеблется от двух до десяти, в зависимости от установок того или иного автора[009_49].
Согласно Плутарху, спартанцы под страхом проклятия не могли требовать с илота больше установленной нормы и потому "илоты, получая выгоду, работали с удовольствием" (Inst. Lac. 239 d). Необходимость прибегать к религиозным санкциям объясняется, по-видимому, тем, что илоты, подобно классическим рабам, не были юридическими лицами и потому не могли быть и объектами гражданского права. Санкции, запрещавшие их разорять, носили исключительно религиозный характер и, как кажется, были вполне эффективными. Все это наводит на мысль, что у илотов оставалась вся прибыль свыше фиксированной суммы. Поэтому можно говорить об определенной экономической независимости илотов, которые в повседневной жизни пользовались относительной свободой и самостоятельностью.
Мы не знаем, насколько сами спартиаты были включены в хозяйственную деятельность. Судя по свидетельству Мирона, согласно которому спартанцы, передав землю илотам, получали с них только предписанную законом долю (ap. Athen. XIV, 657 c-d), их участие в хозяйственной жизни страны было минимальным[009_50]. Так, когда Критий говорил, что спартанцы были в высшей степени свободными (fr. 37 Diels), он, по-видимому, имел в виду, что те полностью самоустранились от всякой производительной деятельности. Фиксированный налог, в отличие от "половины урожая" Тиртея, обеспечил спартиатам абсолютную автаркию. Они теперь могли постоянно жить в городе, вдали от той земли и тех людей, которые гарантировали им необходимый уровень жизни. "Таким образом, в Спарте сложилась особая форма рабовладельческого хозяйства, при которой непосредственное вмешательство рабовладельца в производственный процесс стало чем-то совершенно необязательным или даже вообще исключалось. Из организатора производства рабовладелец превращается здесь в пассивного получателя ренты, хозяйственная же инициатива сосредотачивается всецело в руках непосредственного производителя, т. е. раба"[009_51].
