Показывает Гоголь и хорошенькую, но пустенькую молодую супругу Чертокуцкого, просиживающую по два часа перед зеркалом. Высмеивая игриво-пошловатые отношения между супругами, он приводит их сюсюкающие прозвища: «пуль-пультик», «моньмуня», «душенька». Глупенькая жена Чертокуцкого не видит ни его ничтожества, ни расстройства своего состояния, в которое запустил лапу ее бесцеремонный муженек: она полностью покорена его военной выправкой и усами. Гоголь со злой иронией рисует их праздный усадебный быт. В первоначальной редакции дана была и такая яркая деталь (исключенная из цензурных опасений), как «толстый дворецкий-француз», который «объелся, как порядочная бочка, и шел, покачиваясь, через двор с ключами приказать крепостным свиньям подавать барам обедать». Этот точный штрих словно завершает картину «аристократических» порядков в доме Чертокуцких, откармливающих из тщеславия дворецкого-француза, нагло распоряжающегося крепостными.

В основе сюжета «Коляски» лежит анекдот, стремительно, как пружина, развивающий действие повести. Этот анекдот превращен в новеллу, с удивительной точностью и экономией раскрывающую типичность характеров героев и пустоту самой провинциальной жизни.

Застигнутый врасплох нагрянувшими гостями, Чертокуцкий трусливо прячется в коляску. Его случайно в ней обнаруживают, и наглый хвастун и трус показан в своем истинном обличии. Таков комически-неожиданный мастерский финал рассказа. Гоголь умеет показать своего героя так, что читатель видит за отдельным эпизодом как бы всю его жизнь. Чертокуцкий, несомненно, легко оправится от конфуза, как оправился он от оплеухи, и будет столь же лихо разъезжать по ярмаркам и балам, как и до этого позорного для него эпизода, пока окончательно не разорит имения своей жены.

«Коляска» — мастерской юмористический очерк, — писал Белинский, — в котором больше поэтической жизни и истины, чем во многих пудах романов других наших романистов…»[202] Мастерство Гоголя-новеллиста достигает здесь того высокого совершенства, которое позволило ему несколькими точными, запоминающимися штрихами создать типический образ наглого и ничтожного провинциального «деятеля», любителя светских удовольствий, прожигателя жизни, пытающегося пустить всем пыль в глаза своими претензиями на аристократизм.

Художественная завершенность повести, самое мастерство ее сюжетного построения предвещают чеховскую манеру. Недаром Чехов так высоко оценил эту повесть, сказав о ней: «… как непосредствен, как силен Гоголь и какой он художник! Одна его «Коляска» стоит двести тысяч рублей. Сплошной восторг и больше ничего».[203] Сюжетная острота ситуаций, неожиданная развязка повести, ее комический эффект сочетаются у Гоголя с точной и меткой бытовой живописью, с детальным изображением среды, вырастающим в широко обобщенную социальную картину. Каждый характер, каждый образ при всей скупости своей характеристики выписан с необычайной тщательностью и полнотой — он живет, он раскрывает до конца этих ничтожных и мелкотравчатых представителей помещичьего класса во всей их душевной нищете и пошлости, во всем эгоистическом самодовольстве.

«Шинель» завершена была Гоголем в 1839–1841 годах, то есть значительно позже всего цикла петербургских повестей,[204] в период окончания работы над первым томом «Мертвых душ». Во многом эта повесть Гоголя продолжает тему, поставленную в «Записках сумасшедшего», но решает ее с большей полнотой и иными художественными средствами. В «Шинели» Гоголь раскрыл основное противоречие тогдашнего общества: бюрократических верхов, пользовавшихся безграничной властью, и «низов» — мелких, бесправных тружеников, угнетаемых и оглупляемых безжалостным, бесчеловечным режимом. Типическим выражением этих двух социальных сфер являются образы мелкого чиновника Акакия Акакиевича и «значительного лица», выступающего как воплощение николаевской бюрократии.

«Третьего дня я перечитал «Шинель», — писал в 1857 году И. С. Тургеневу Герцен. — Это колоссальное произведение».[205] Слова Герцена прекрасно выражают значение этой повести Гоголя для современников — как своего рода манифест демократического гуманизма. Социальная направленность, протестующий пафос повести с ее резким обличением господствующих верхов и горячей защитой бедняка, бесправного и забитого труженика, явились своего рода программой для писателей реалистического направления 40-х годов. «Шинель» создавалась Гоголем в обстановке начинавшегося подъема передовой общественной мысли, ознаменованного горячей проповедью Белинского, выступавшего в защиту прав человека. Социальные сдвиги, происходившие в современном обществе, появление «разночинца», людей простого звания, не могло пройти незаметным в литературе.

Уже «Станционный смотритель» Пушкина знаменовал сочувственное обращение к судьбе «маленького человека», ставил важную и социально-острую тему. «Невский проспект» и «Записки сумасшедшего» продолжили и углубили эту тему, приковали всеобщее внимание к облику «маленького человека». В «Шинели» Гоголь выступил как борец за попранное человеческое достоинство, как писатель-гуманист — в защиту тех угнетаемых и эксплуатируемых тружеников, которых безжалостно калечил и духовно уродовал бюрократический строй.

В самом начале повести Гоголь подчеркивает социальную типичность своего героя: «В одном департаменте служил один чиновник». Типичность Акакия Акакиевича Гоголь видит не только в его заурядности, но и в той приниженности, которая показана как результат социальных отношений. Духовная приниженность Акакия Акакиевича Башмачкина, этого «вечного титулярного советника», подчеркнута и самой его внешностью: «… чиновник нельзя сказать, чтобы очень замечательный, — низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица, что называется, геморроидальным… Что ж делать! виноват петербургский климат. Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновение налегать на тех, которые не могут кусаться. Фамилия чиновника была Башмачкин». Давая эту характеристику своему герою, Гоголь полемизирует здесь с изображением чиновника, которое характерно было для ряда писателей-современников. В литературе 30-х годов образ чиновника-разночинца занимал заметное место. Герои из среды мелких чиновников появляются в повестях: Е. Гребенки «Лука Прохорович», В. Соллогуба «История двух калош», Н. Павлова «Демон» и др. Для большинства из них толчком к теме о бедном чиновнике явились гоголевские «Записки сумасшедшего». В этих повестях незадачливая жизнь «маленького человека» описывалась отрицательно насмешливо, выражая пренебрежительное, ироническое отношение авторов этих повестей к своим мелкотравчатым героям.

В «Шинели» Гоголь решительно противопоставил этим поверхностным произведениям о «бедном чиновнике» правдивое изображение своего героя как жертвы несправедливой социальной действительности. Он увидел в судьбе Акакия Акакиевича горькую и трагическую участь, типичную для бедняка труженика в бюрократическом государстве. Для Гоголя — автора «Шинели» — учителем был Пушкин. В своем «Станционном смотрителе» Пушкин создал впервые в русской литературе образ «маленького человека», жертвы эгоистического светского общества. Смотритель Вырин, чиновник четырнадцатого класса в бюрократической табели о рангах, был оскорблен и обездолен аристократом и богачом. Акакий Акакиевич лишен даже того простого счастья, тех привязанностей, которые были у Вырина. Если у Вырина сохранилось сознание своего человеческого достоинства, то Акакий Акакиевич — последняя ступень униженности.