Далеко не случайно обращается здесь Гоголь к таким вещным сравнениям и метафорам. Примитивность и умственная скудость его героев особенно ярко подчеркнуты этими сопоставлениями с предметами, взятыми из той же сферы их застойного быта, за пределы которой они не способны выйти.

Сохраняя и в повести о Шпоньке образ простодушного, недалекого рассказчика, Гоголь, однако, делает его уже не представителем деревенской среды, а носителем иного социального сознания, мелким «панком», провинциальным горожанином, живущим в Гадяче. Степан Иванович Курочка — автор записей о Шпоньке — столь же ограничен, как и те «герои», о которых он рассказывает. «Пасичник» может сообщить о нем лишь то, что во дворе, где он живет, большой шест с перепелом и толстая баба в зеленой юбке, хотя Степан Иванович и «ведет жизнь холостую». (Эта подробность впоследствии встретится и в характеристике Ивана Ивановича Перерепенко.) Рассказчик с полным уважением и сочувствием к жизни и поведению своих героев передает с эпической обстоятельностью незначительные «события» и малейшие подробности их жизни. Однако за этим рассказчиком все время чувствуется восприятие самого автора, та затаенная ирония, которая возникает из несоответствия самодовольной важности тона повествователя и фактического значения самих событий. Художественная манера Гоголя отнюдь не грешит бесстрастным объективизмом. Он еще острее подчеркивает этой обыденностью, незначительностью событий и подробностей типическое начало, самую сущность своих «героев», всей той социальной обстановки, которая их породила. Писатель тщательно отбирает те проявления быта помещиков, которые свидетельствуют о полном духовном застое, пошлости и духовном убожестве этой среды. С безжалостной иронией написана сцена визита добрейшего Ивана Федоровича Шпоньки в село Хортыщи и встречи с его обитателями. Здесь уже полностью сказалось уменье Гоголя увидеть и передать мельчайшие детали быта, наружности, одежды, — передать так, что образ, им нарисованный, не только достигает необычайной наглядности, осязаемости, но глубоко и объективно раскрывает свою внутреннюю сущность.

Сила гоголевской иронии, «гумора», как говорил Белинский, ее сатирическая направленность во многом определяется контрастом между «эпической» обстоятельностью и серьезностью, с которой ведется рассказ повествователем, придающим значительность даже самым несущественным обстоятельствам и подробностям, и бессодержательностью и ничтожеством этой жизни. Благодаря такой манере рассказа жизнь представителей дворянского общества — пронырливого Сторченко, робкого Шпоньки, деловитой его тетушки, — предстает как бы под увеличительным стеклом, с особенной беспощадностью выделяющим ничтожество и пошлость этих людей-моллюсков.

В «Вечерах на хуторе» жизнь украинского народа, его историческое прошлое показаны еще во многом в романтическом аспекте, в субъективно-эмоциональном лирическом и героическом ореоле. Элементы народно-поэтического стиля в «Вечерах» тесно слиты с книжно-орнаментальным стилем поэтической прозы, представленной ранее в произведениях Жуковского, А. Бестужева-Марлинского, Ф. Глинки, отчасти В. Нарежного («Славенские вечера»).

Наряду с этими народно-поэтическими и книжно-орнаментальными, романтическими элементами стиля в «Вечерах» особенно большое значение имела третья стилевая линия, наиболее полно выраженная в языке самого рассказчика Рудого Панька (в предисловиях) и дьячка Фомы Григорьевича. Это устно-разговорная, «просторечная» стилевая сфера знаменовала начало «народно-бытового реализма»[98] в повестях Гоголя и получила дальнейшее развитие в повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», а затем в повестях «Миргорода».

Таким образом в «Вечерах» уже наметились такие аспекты гоголевского творчества, которые хотя и сливались в художественном единстве, но знаменовали разные тенденции, имели различные истоки. Отсюда и такая значительная разница между повестями, выдержанными преимущественно в тонах народного просторечия, как «Ночь перед рождеством», «Заколдованное место», «Сорочинская ярмарка», и повестями, ориентированными на книжно-романтический слог: «Вечер накануне Ивана Купала», «Страшная месть», и, наконец, повестями с реалистически бытовым характером, как «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» и предисловиями пасичника. Бытовые сценки, просторечие и народный юмор, щедро разбросанные в «Вечерах на хуторе», еще не делают всю книгу полностью реалистической. В этом отношении повесть о Шпоньке стоит особняком и выделяется из всех остальных повестей единством своего стиля. Поэтически-орнаментальный стиль описаний природы (напомним такие шедевры, как начало «Сорочинской ярмарки»: «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии», описание украинской ночи (в «Майской ночи»), картина Днепра (в «Страшной мести») и многие другие), ритмически-организованная проза «Страшной мести», конечно, противостоят в стилевом отношении разговорно-бытовому, реалистическому стилю «Ивана Федоровича Шпоньки». Но в пределах всей книги и в стилистической системе отдельных повестей эти стили сосуществуют и уживаются при всем контрастном их сочетании. Объясняется это тем, что за образами пасичника Рудого Панька или рассказчика дьячка Фомы Григорьевича незримо присутствует образ самого автора, воспринимающего действительность в ее романтическом и лирическом аспекте. Этот образ автора, авторский голос особенно явственно выступает в лирических и пейзажных описаниях, в частности в финале повести «Сорочинская ярмарка».

«Вечера на хуторе близ Диканьки» знаменовали уже рождение гоголевского реализма. В монографии о Гоголе Н. Котляревского говорится, что «Вечера на хуторе» стояли «на распутье двух литературных течений: старого — романтического и нового — реального». Однако Н. Котляревский считал, что в них «преобладала романтика» и они «скорее принадлежали прошлому, чем открывали дорогу новому».[99] Это ошибочная точка зрения. В «Вечерах» уже открывался путь к новому, к реализму, ему принадлежало будущее в развитии творчества писателя.

Реализм отнюдь не сводится к изображению только отрицательного. Правильно отражая действительность, писатель-реалист показывает в своем творчестве и то положительное, что есть в этой действительности. Это положительное начало заключено в народе. Именно поэтому Гоголь, обращаясь к изображению народной жизни в своих «Вечерах» (а позже и в «Тарасе Бульбе»), рисует ее такими яркими, жизнерадостными красками. В веселом комизме и юморе «Вечеров на хуторе» Белинский увидел не смех ради смеха, не гиперболическую склонность Гоголя к комизму, а полноту жизни, ее правдивое изображение: «Это комизм веселый, улыбка юноши, приветствующего прекрасный божий мир. Тут все светло, все блестит радостию и счастием; мрачные духи жизни не смущают тяжелыми предчувствиями юного сердца, трепещущего полнотою жизни. Здесь поэт как бы сам любуется созданными им оригиналами. Однако ж эти оригиналы не его выдумка, они смешны не по его прихоти; поэт строго верен в них действительности (курсив мой. — Н. С.). И потому всякое лицо говорит и действует у него в сфере своего быта, своего характера и того обстоятельства, под влиянием которого оно находится».[100]

В «Вечерах» уже намечается тенденция к типическому изображению действительности. Но типическое начало имеет в них еще слишком общий характер, да и степень обобщения жизненных явлений ограничена. В положительных образах «Вечеров» утверждается народный характер, однако он не показан индивидуализированными углубленными чертами. Реалистический метод Гоголя сложился далеко не сразу. От поэтически-сказочных «Вечеров» до суровой сатиры социально насыщенного реализма «Ревизора» и «Мертвых душ» лежал большой путь. В «Вечерах» Гоголь еще не ставил перед собой задачи показать «повседневные» и «раздробленные характеры», «всю страшную, потрясающую тину мелочей», которая была им поставлена в дальнейшем. Лишь в повести о Шпоньке писатель уже подошел к реалистическому показу ничтожности и пошлости «повседневных» характеров, к правдивому, сатирически-разоблачающему изображению жизни дворянского общества и ее неприглядной «тине мелочей». В «Вечерах» в целом Гоголь хотел показать прежде всего идеал народной жизни, ее поэтическую сторону.