Описывая октябрьский переворот и последующую эпоху гражданских войн, Есенин скользит по важнейшим революционным событиям чрезвычайно легко, с налету, частушечным дурашливо-юмористическим приемом… ‹…›

Тут — кровавая борьба пролетариата с вековыми врагами, смерть, решительный бой, а Есенин вспоминает про „баночку“…

Картины Великой Русской Революции Есенин не дал, даже отрывочной, эскизной… Нарочито скоморошеский тон, не крепкий, не пролетарский, а какой-то низкопробно-эстрадный подход к темам…» (журн. «Жизнь искусства», М.—Л., 1925, № 35, 1 сент., с. 9–10; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Поэма стала одной из наиболее популярных среди читателей есенинских вещей. Заключительная часть поэмы из журн. «Звезда» полностью и в сокращении была перепечатана в журн. «Шквал» (Одесса, 1924, № 8); «Красная газ.» (М.—Л., 1924, 15 нояб., № 262; под загл.: «Песнь о великом походе (Из поэмы того же названия, посвященной разгрому Юденича)»); газ. «Красное знамя» (Томск, 1924, 27 нояб., № 272; отрывки из сказа о современности З. Вост.), газ. «Советская Сибирь» (Новониколаевск, 1924, 28 сент., № 222); газ. «Амурская правда» (Благовещенск, 1924, 7 нояб., № 1379).

Поэма была помещена в хрестоматии «Земля советская. Чтец-декламатор для деревни» (М.—Л., 1926).

В 1926 г. студент IV курса полиграфического факультета Вхутемаса Николай Лапин подготовил в качестве академической работы (макет, иллюстрации, набор, печать и брошюровка) отдельное уникальное малоформатное издание поэмы, которое было исполнено в академической типографии Вхутемаса под руководством профессора Н. И. Пискарева и выпущено тиражом 50 экземпляров (собрание Ю. Л. Прокушева). Книга отпечатана в 2-х вариантах. В 1927 г. во Вхутемасе было другое издание книги «Песнь о великом походе», где текст поэмы дан в подборку (как проза). Автор этой зачетной работы неизвестен. Тираж ее не установлен (собрание Н. Г. Юсова).

В книге учителя сибирской коммуны «Майское утро» Адриана Митрофановича Топорова «Крестьяне о писателях» (М.—Л., 1930) приводилось 20 отзывов об этом произведении, сделанных после прочтения 13 февраля 1927 г., как о лучшем из написанного Есениным:

«Стекачев Т. В. Уж шибко хорошо подпевы прикрашены. А присказульки-то! Ну, сверх всякой цены они стоят! ‹…›

Зубкова В. Ф. Изо всех стихов стих! За один этот стих можно отблагодарить так же, как за многие. Дороже целых книг он. Весь дух твой подхватывает навыся. ‹…›

Титова А. И. Даже сам Петра-царь устрашился своего греха. Сколь он на своем веку люду рабочего погубил! И над всем чтеньем наша душа теперь так же устрашается. Видно, дело-то Петрово и самого сочинителя растревожило.

Крюков М. Ф. По-моему, этот „Поход“ лучше всех сочинений Есенина. Вот такие его штуки надо для народа издавать. ‹…› Здесь остается впечатление такое, что по всему сложенью тела идет мурашка» (с. 240–242).

Заглавие «Песнь о великом походе» содержит обозначение литературного жанра и обладает историко-терминологическим статусом — с обозначением передвижения войск с целью развертывания военных действий (ср. Петровские походы и «Ледяной» поход 1918 г.); ориентировано на фольклорный жанр солдатской песни (с ее воинской тематикой и походно маршевым звучанием) и направлено на восприятие произведения как литературного аналога народно-музыкального текста, соприкасающегося с былинами, историческами песнями, похоронными плачами и частушками.

Заглавие перекликается с древнерусским названием «Слово о полку Игореве» и повторяет черновое (более расширенное) есенинское наименование другой поэмы — «Поэма о великом походе Емельяна Пугачева».

С. 116. Эти притчины... — При обозначении «притчина» Есенин мог исходить из двух трактовок термина «притча»: 1) идущий от Библии и широко представленный в мировой литературе нравоучительный жанр; 2) распространенный на Рязанщине народный термин, обозначающий повествование о сверхъестественном событии мифологического толка, или «волшебное слово», которое устраняет беду (запись комментатора в д. Инкино Касимовского р-на Рязанской обл. в 1992 г.; Чернышев В. И. Сведения о народных говорах некоторых селений Московского уезда — «Сб. ОРЯС». СПб., 1900, т. 68, с. 145; Даль, 3, 453).

С. 117. Ой, во городе // Да во Ипатьеве… — Топоним имеет собирательный характер и мог возникнуть от Ипатиево-Троицкого (Ипатского) мужского первоклассного кафедрального монастыря, основанного ок. 1330 г. в версте от г. Костромы (там находились Ипатьевская летопись конца XIV — начала XV вв., одна из древнейших, и Ипатьевская лицевая псалтирь 1591 г.). К владениям монастыря были приписаны существовавшая в Москве в Китай-городе с XVII в. Ипатская ул. (с XIX в. — Ипатьевский пер.) и в Санкт-Петербурге в начале II-ой половины XVIII в. собственный дом-«подворье» (см.: Диев М. Я., протоирей. Историческое описание Костромского Ипатского монастыря. М., 1858; Имена Московских улиц. М., 1988).

С. 117–119. Ой, во городе ~ Лапти кверху дьяк. — Зачин фрагмента построен по аналогии с запевами исторических песен, в том числе и о Петре I, напр.:

(Песни, собранные П. В. Киреевским. Ч. 3. Вып. 8. М., 1870, № 5, с. 103.).

Ритмика отрывка опирается на напевность стиха былин, исторических песен и их литературных переделок, впервые появившихся в печатных «Песенниках» в Петровскую эпоху — в «завершительный период нашего творчества былевого» (Бессонов П. Заметка — «Песни…», с. VIII и IV, XLVII). В период обучения Есенина в 1913–1915 гг. в Московском городском народном университете им. А. Л. Шанявского на семинарах по «Истории русской литературы первой половины XVIII века» А. Е. Грузинского две темы касались деятельности Петра I — это «Преобразовательная работа Петра в деле просвещения и литературы» и «Театр при Петре». Среди предлагаемых студентам пособий числился 3-й том капитальной «Истории русской литературы» в 4-х томах А. Н. Пыпина (1911-3-е изд.), в котором 4 главы из 12-ти посвящены Петру I: гл. IV — «Время Петра Великого», гл. V — «Путешествия за границу», гл. VI — «Книжная деятельность при Петре Великом», гл. VII — «Петр Великий в народном предании» (см.: Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского. М., 1914, с. 122–123, 180–181). Вероятно, приведенный А. Н. Пыпиным эпизод из Петровской эпохи лег в основу сюжетной линии расправы императора с дьяком: «В январе 1700 года один монах в Москве, бранясь с монастырским конюхом, который шел в даточные солдаты, приплел к своей брани и Петра: „Вам нынче даны кафтаны венгерские — прадеды ваши и деды, и отцы таких кафтанов не нашивали — уже вы пропадете также, что и стрельцы всех вас перевешают… государю этому не быть… мы выберем иного царя…; он государь — немец, полюбил и верует в них и кафтаны солдатам и вам наделал немецкие…“ Монаха пытали, били кнутом и, отрезав язык, сослали в Азов на каторгу» (Пыпин А. Н. История русской литературы: В 4 т. СПб., 1911, т. 3, с. 317). К пыпинскому изложению событий восходит упоминание стрельцов как рода войск под 1700 годом, хотя (согласно энциклопедическим данным) последний стрелецкий бунт был подавлен в августе 1698 г. и последовавшие за ним массовые казни продолжались по февраль 1699 г., когда московское стрелецкое войско перестало существовать, а 17 ноября 1699 г. объявили набор 27 полков уже нового образца.

Есенин использовал лишь общую канву происшествия, нарушил историческую хронологию и сместил политические акценты. Строительство Санкт-Петербурга началось в 1703 г., а собственно стричь бороды у первых сановников государства Петр I стал с 26 августа 1698 г., вернувшись из путешествия по Европе раньше намеченного срока из-за беспорядков среди стрельцов. Сомнительно, чтобы настроенные враждебно по отношению к царю стрельцы привезли к нему на расправу дьяка. Очевидно, в сознании Есенина образ стрельца слился с военнослужащим Преображенского полка (набор в него был объявлен 17 ноября 1699 г.), а последнее войсковое учреждение перепуталось с Преображенским приказом, в котором началась расправа с противниками петровских нововведений — бритья бород и надевания немецкого и венгерского платья. Полностью соответствует исторической действительности самосуд Петра I: в 1698 г. «пиры и покойники сменяются казнями, в которых царь сам играет иногда роль палача» (Энцикл. словарь, т. XXIII^A. СПб., 1898, с. 489, см. также с. 490). Случаи, когда Петр I выносит смертный приговор, запечатлены и в исторических песнях: например, текст «Во славном городе в Орешке…» о троекратном допросе пленного шведского майора заканчивается тем, что после полученных показаний о семитысячной численности войска противника «тут государь взвеселился: // Велел ему, майору, голову отляпать» (Песни… с. 138, № 1).