"Ничего, — подумал Клятов, переполняясь яростью. — Им посуда ни к чему".

Он налил из бутыли полстакана ядовитого спирта, пшикнул инсектицидом, добавил несколько капель лака. Поставил рядом второй стакан, проделал то же самое. Прикинул, стоит ли ставить третий: сможет ли он хотя бы удержать его в руках и донести до рта? «Смогу», — сказал себе спокойно Александр Терентьевич.

Первая порция пошла на удивление легко и беспрепятственно. Не делая перерыва, Клятов проглотил вторую и поспешно взялся за последнюю. "Что-то не берет", — заметил он себе и выпил опять. Сделалось тепло и весело, ноги наполнились инертным газом. Александр Терентьевичу показалось, что именно так должен чувствовать себя воздушный шар. Он настежь распахнул дверь и громовым голосом крикнул:

— Ну, дьяволы болотные, заходите! Я вас жду с нетерпением!

Но никто не откликнулся на его призыв.

— Ага! — вскричал Александр Терентьевич исступленно, в предвкушении скорой победы. От полноты нахлынувших чувств он не сумел подобрать других слов и ринулся по коридору, потрясая топором. Толкнул первую попавшуюся дверь, ворвался в комнату, где стояла детская кроватка. В ней кто-то спал, укрывшись одеяльцем с головой.

— Якобы детки? — провыл Клятов, спрашивая зловещие пространство и время. — Чертова колыбель!

Он улыбнулся тому, что скрывалось под одеялом.

— Почка, — удовлетворенно произнес Александр Терентьевич, замахнулся и пополам перерубил лежавшего — вместе с перилами. Увидел, что жертвой оказался заботливо уложенный плюшевый мишка. И в ту же секунду в квартире дико заголосили изо всех щелей:

— Павлушку рубят! Павлушку рубят! Вяжи его! Зови милицию! Допился!

Неизвестно откуда ворвался Игорь. Глаза его сверкали, пальцы скрючились, рот приоткрылся. Клятов раскроил ему пасть до зева, дышавшего межзвездным холодом. Влетел Андреев.

— Благодетель пожаловал, — процедил Александр Терентьевич, переложил топор в левую руку, правой выхватил пистолет и выстрелил демону в сердце. Андреев схватился за грудь, уронил голову, упал на колени. Клятов радостно смотрел, как черная жидкость струится между сарделечных пальцев соседа. Все шло, как задумано; останавливаться нельзя, необходимо добраться до остальных. В коридоре его поджидал Альберт — вооруженный, с финским ножом в кулаке.

— Шут гороховый! — прошипели Весы. — Как вырядился!

И выбросил руку — сверкнуло лезвие, но Клятов успел отскочить. Альберту досталась вторая пуля: она угодила в левый глаз. Александр Терентьевич похвалил себя за удивительную меткость, недоумевая, откуда она вдруг взялась. Двери комнат отворились разом, словно по команде. Оставшиеся друиды вышли в коридор и стали наступать; при этом они угрожающе скандировали:

— Идет, гудет Зеленый Шум! Идет, гудет Зеленый Шум!

Впереди всех крался Неокесарийский; его лицо удлинилось, руки превратились в рачьи клешни. Клятов махнул топором и отрубил правую. Инкуб пронзительно заорал и отбежал в сторону, собираясь зайти с фланга. Александр Терентьевич отложил его на потом. На него надвигался более опасный противник: Гортензия Гермогеновна, пыхтя вечной папиросой и уподобляясь паровому катку, переместилась во главу отряда и катила, приготовив для Клятова смертельные объятия. Он выстрелил дважды, попав в солнечное сплетение и грудь, но Дева приближалась, и лишь лицо ее сделалось очень бледным и неподвижным. Экономя боеприпасы, Александр Терентьевич выдернул из-за ремня нож и насквозь проткнул мощную шею. Гортензия Гермогеновна споткнулась и начала падать; тут же Неокесарийский, подобравшись сбоку, вцепился Клятову в плечо. Едва он это сделал, как получил вторым ножом в живот. Пот стекал по лицу Александра Терентьевича крупными теплыми каплями. Не стало Рака, Весов, Девы, Водолея и половины Близнецов, так что работы еще было невпроворот.

Входная дверь сорвалась с петель, в квартиру хлынула милиция.

— Уже вылупились? — крикнул Клятов отчаянно и прицелился. Но ему не позволили выстрелить: прыгнули как-то хитро и сбили с ног.

— Ой, ой! — причитала Анна Леонтьевна, убиваясь над мертвым Неокесарийским.

— Пусть его расстреляют! — кричала Юля. — Пьет без просыпу, как въехал! Черти стали мерещиться! Пусть его посадят в клетку, на цепь! Пусть кастрируют!

Клятов извивался, тяжело дыша. На его запястьях защелкнули наручники; из комнаты Александра Терентьевича уже несли будущее вещественное доказательство — бутыль со спиртом. Ее держали двумя пальцами за самый верх, чтоб не стереть отпечатков.

— Ох, Нилыч, Нилыч! — никак не могла успокоиться Анна Леонтьевна.

— Не слушайте их! — зарычал Клятов, уложенный на пол ничком. — Они вовсе не люди.

— А кто же они? — спросил над ним насмешливый голос.

Клятов дернулся, но ему наступили сапогом на шею.

— Это чудовища. Они приходят по ночам, живут с деревьями. Вы знаете, что спрятано в почках на улице? Там спят их личинки, туда они откладывают яйца.

— Понятно, — ответил голос сверху и обратился к кому-то, находящемуся рядом: — Бригаду уже вызвали?

— Так точно, специализированную, — гаркнул невидимый человек.

— Сколько народа положил, сволочь, — проговорил третий невидимка и ударил Александра Терентьевича по ребрам. — Рейнджер, мать его так. Откуда оружие взял?

Клятов безмолвствовал.

— Теперь прославишься, — пообещал сапог на шее. — В газетах про тебя напишут. Но ты не прочитаешь: там, где ты теперь будешь, газет не дают.

— Прославлюсь, — прошептал Александр Терентьевич. — Это верно. Потом, не сейчас. Потомки оценят, не вы.

— Что ты там лепечешь? — последовал новый удар. — Совсем борзой? Вот сейчас уйдем и оставим тебя одного, с твоими соседями. Пусть они с тобой сделают, что захотят. Согласен?

— Оставьте, — попросил Петр Осляков. — Мы тебя, командир, не подведем. Все будет шито-крыто. Умер от отравления суррогатами алкоголя. Годится?

— Отставить, не положено, — вздохнул старший наряда. — Будем вывозить.

— Очень жаль, — сказал Осляков.

…Александра Терентьевича увезли в больницу, поскольку состояние его здоровья внезапно резко ухудшилось. Упало давление, наросло забытье. В больнице к нему приставили милицейский пост, и два омоновца томились, покуда в Клятова вливали всевозможные живительные растворы. Однако милиционеры не дождались: Александр Терентьевич умер. Он так и не пришел в себя, у него остановилось сердце — так объяснили врачи.

Старший был прав: в желтой прессе действительно появился подробный репортаж о побоище, которое обезумевший пьяница учинил в коммунальной квартире.

Когда номер увидел свет, уже цвела сирень. Шумела свежая листва, и сотни одуванчиков приветливо желтели в густой ароматной траве.

май — июнь 1999

Проснувшись, Антон Белогорский сразу понял, что со сном ему повезло. Впечатление от сна осталось настолько сильное, что Антон, очутившись по другую сторону водораздела, какие-то секунды продолжал жить увиденным. Возможно, он слишком резво выпрыгнул в утро. Сознание вильнуло хвостом, и гильотина ночной цензуры лязгнула вхолостую. Антон запомнил не очень много, но запомнил в деталях — он не сомневался, что ни единое стеклышко не выпало из капризной мозаики сновидения. Сюжет был прост: какая-то закусочная, он клеит сразу трех девиц, которые — после недолгих раздумий — согласны отправиться, куда он скажет, вот только подождут четвертую подругу. Антон записывает их имена в записную книжку — одни лишь начальные буквы имен. Четыре буквы, вписанные почему-то в четыре клеточки квадрата, образуют слово «mort» — смерть, и он, сильно удивленный, открывает глаза. Ему удается сохранить нетронутым полумрак телефонной будки, где он записывал в книжку; при нем же остаются розовый, лиловый и сиреневый цвета платьев, а сами платья, помнится, были легчайшими, из воздушного газа.