Только сейчас Оуэн заметил, что стоит ночь. Полная луна наполняла дрейфующие туманы серебристым опаловым свечением. Порой над головой мелькал красный или янтарный отблеск фонаря, но прохожих в такой час не было, а немногочисленные выходившие на улицы окна были плотно закрыты ставнями. Оуэн знал, что стучаться в них и звать на помощь бесполезно. Рассчитывать приходилось только на себя. Он побежал дальше, все чаще скользя и спотыкаясь, от усталости он с трудом сохранял равновесие.

«Ты умрешь в одиночестве… вдалеке от друзей и помощников…»

Оуэн улыбнулся, но улыбка вышла больше похожей на оскал. Не для того он преодолел такой путь и добился столь многого, чтобы умереть здесь, в каком-то безымянном закоулке.

Он побежал дальше, хотя ноги его настолько одеревенели, что он почти не ощущал соприкосновения своих глухо ударявших сапог с припорошенными снегом булыжниками неровной мостовой. Мысли его утратили четкость и начали путаться. Порой ему казалось, будто старые враги, живые и мертвые, бегут с ним рядом, чтобы составить ему компанию. Те, кому он хотел так много сказать, да так и не успел. Всегда казалось, что это" можно будет сделать попозже, в другой раз, что времени в запасе сколько угодно. Увы, оно имеет свойство кончаться, когда ты меньше всего этого ждешь.

Порой ему чудилось, будто он снова бежит сквозь Время, преследуемый «возрожденными». В такие моменты Оуэн гадал, будет ли ему когда-нибудь позволено остановиться и отдохнуть.

Наконец заплетающиеся ноги вынесли его из очередного проулка на небольшую площадь, которая оказалась тупиком. Ни одна улица, кроме той, по которой за ним гнались, туда не выходила. Бежать больше было некуда. Оуэн остановился, слегка наклонился, вбирая воздух, и оперся, чтобы не упасть на меч. «Ну что ж, — подумалось ему, — раз выхода отсюда нет, то мне, по крайней мере, не нужно больше никуда бежать».

Медленно выпрямившись, он огляделся по сторонам и гулко рассмеялся, поняв, почему это место показалось ему знакомым. Он уже был здесь. В этом самом тупике им с Хэйзел пришлось сразиться с целой маленькой армией зависимых от Крови. Здесь он нечаянно искалечил совсем юную девушку, которую пришлось убить. Может быть, именно этого Оуэн не смог простить себе до сих пор. По всему выходило, что после столь насыщенной, столь богатой событиями жизни оказалось, что он бежал по кругу. И круг этот замкнулся.

Они высыпали на площадь, еще более свирепые и озлобленные, чем запомнились ему по прошлому разу. Увидев загнанного в тупик человека, «плазменные детки» торжествующе взвыли. Правда, на мгновение они замешкались. По тому, как он стоял и как держал меч, они поняли, что нарвались на воина. Но их вожделение и мука были сильнее страха. Завывая по-звериному, они ринулись на него всей стаей. Шансов на спасение у него не было никаких. Но Оуэн все равно двинулся им навстречу. Он, будучи Охотником за Смертью, предпочитал встретить эту самую смерть в бою.

Проделав в толпе брешь выстрелом дисраптера (энергетический импульс смел с полдюжины оборванцев и на стольких же воспламенил их грязные меха), он убрал оружие в кобуру, сомневаясь, что ему выпадет возможность воспользоваться им снова. Так или иначе, схватка, скорее всего, закончится раньше, если энергетический кристалл лучемета успеет перезарядиться для следующего выстрела. Ему, наверное, следовало взять пример с Хэйзел и обзавестись защитным вооружением… Оуэн потянулся к внутренним силам и, удостоверившись, что они так и не восстановились, воздел меч и устремился вперед с древним боевым кличем клана Охотников за Смертью.

— Шандракор! Шандракор!

Хищная стая набросилась на него со всех сторон, размахивая ножами. Оуэн, не обращая внимания на их удары, рубил мечом налево и направо. Кровь с шипением лилась на холодный снег и, смешиваясь с ним, растекалась жижей под сапогами. Многие пали от клинка Охотника за Смертью и уже не поднялись. Но из-за численного превосходства они, наваливаясь всей массой, теснили Оуэна назад и назад. Наконец его спина уперлась в кирпичную стену. Отступать было уже некуда. Он сразил троих одним взмахом клинка, но не успел занести меч снова, как дюжина длинных ножей пронзила его насквозь, пригвоздив к стене.

Оуэн вскрикнул от боли и шока: рот его наполнился кровью. Он вскрикнул снова, когда ножи выдернули из его тела, а потом, когда враги вонзали их снова и снова, расталкивая друг друга в своем злобном азарте, уже не кричал. Ноги подогнулись, и Оуэн сполз по стене, оставив на ней липкое, кровавое пятно. По-прежнему опираясь о стену спиной, он сел в красноватую снежную жижу. Голова его бессильно упала, подбородок уткнулся в грудь. Самые рьяные и злобные из врагов продолжали осыпать его ударами ножей. После каждого такого удара тело его содрогалось, но он этого уже не чувствовал. Почти равнодушно Оуэн смотрел, как опускается его рука и слабеют все еще удерживавшие рукоять меча пальцы. Потом рука упала на снег, и онемелые пальцы медленно разжались, выпустив меч. Закутанная в обрывки меха фигура метнулась вперед, чтобы подобрать оружие. Оуэну показалось, будто он увидел знакомое лицо. Веки его уже опускались, изнутри расползался холод, но все же он вспомнил: то была та самая юная девушка, которую он изувечил и убил. В прошлом, которое было ее будущим. Он улыбнулся ей, и ему почудилось, будто она улыбнулась ему в ответ.

Время совершило оборот. Круг замкнулся. Цикл завершился своего рода искуплением.

«Хэйзел?»

Когда он умер, они стащили с него сапоги.

На орбите вокруг Мира вольфлингов продолжали вращаться покореженные остатки того, что еще недавно было великолепными кораблями, «Неустрашимым» и «Звездным бродягой». Связь между их командными рубками поддерживалась с помощью обзорного экрана,

И Хэйзел, находившаяся на мостике «Бродяги», и Сайленс с Кэррионом, стоявшие на мостике «Неустрашимого», пребывали в некоторой растерянности.

Сайленс только что получил послание с Голгофы, население и власти которой испытывали огромное облегчение, смешанное с полным недоумением: весь флот «возрожденных», в одно мгновение бесследно исчез, и на возможность его вторичного появления ничто не указывало.

— Это что же, выходит, мы их побили? — промолвила Хэйзел. — Я это к тому, что у меня вовсе не сложилось такого впечатления.

— Может быть, они просто устали отвешивать нам пинки, — буркнул в ответ Сайленс. — А если серьезно, то произошло что-то странное.

— Это уж точно, — подтвердил Кэррион.

— Все кончено, — прогремел внезапно в их головах могучий голос. — Оуэн Охотник за Смертью спас всех вас. Он отвлекал «возрожденных» до тех пор, пока не появилась возможность исправить старое зло. А теперь это будет сделано.

В следующий миг все находившиеся на борту «Неустрашимого» и «Бродяги» изумленно вскрикнули: покоившийся в кристалле младенец сосредоточился и снова возжег тысячу пребывавших в Черной Тьме солнц. Сосредоточившись снова, он оживил вращавшиеся вокруг этих солнц планеты, вернув им тепло, воду и атмосферу. Они снова стали пригодными для жизни. И наконец, потянувшись к «возрожденным», потерянным во Времени и пребывавшим в беспомощном состоянии, он вернул их в прежние тела в тех самых, прежних мирах, которым они принадлежали по рождению. Вернул в отправную точку, так что никто из них не знал, что произошло с ними и что творили они. Ибо в этом не было их вины.

Человечество навсегда избавилось от давнего кошмара.

Дитя потянулось к Ансили, и планета расцвела снова. Металлические леса покрыли ее поверхность от полюса до полюса, а затем младенец вернул туда эшрэев, дабы они пестовали эти леса, как было всегда.

Сайленс и Кэррион оба взирали на это со слезами на глазах.

Младенец же, сотворив все это, решил, что сделанного вполне достаточно, большее было бы избыточным вмешательством в естественный ход событий. Исправив содеянное им, пусть и неосознанно, зло, он восстановил все хорошее, что было им невольно разрушено, и уничтожил дурное, что было, тоже невольно, им создано. Он вздохнул, снова засунул в рот большой палец своей ручонки и погрузился в сон. С тем, чтобы видеть сны, учиться у Лабиринта и медленно расти в мире и покое. В ожидании того момента, когда человечество догонит его в своем развитии.