По издавна заведенной привычке шеф-демиург Аристарх Новожилов намерен был отправиться на отдых в один из заповедников Объекта (Теночтитлан, Кремль, Шамбала, Критский Лабиринт, Мекка…) и уже раскладывал на рабочем столе зодиакальный пасьянс, дабы определить: куда и в когда именно. Но старый друг и соратник Савва Ф. Бычин, приволокший последние бумаги на подпись, буквально схватил его за руку, настоятельно рекомендуя тупики так называемой «дурной бесконечности», созданной воображением смертных.

— Ни о чём не надо думать! — восторженно орал он, полагая это главным козырем своей рекламной аргументации. — Приключения тела — без тени риска и при полном отсутствии душевных усилий! Не нравится Тебе беллетристика — дуй в видеоряд. Презираешь эти модные штучки — Ты с Тобой, есть старые добрые комиксы. Есть, наконец, песни средневековых бардов — они тоже в достаточной степени вариативны. Главное — забраться в тупик, на обочину мысли, подальше от вечных тем и проклятых вопросов, а куда конкретно сворачивать — не имеет никакого значения!

И Аристарх, измотанный свершениями и неудачами последнего года Перестройки, сдался. Просто не было сил спорить. Да и незачем. Действительно: какая разница, где отдыхать? Он растолкал созвездия на места и впервые изменил своему обыкновению.

Свернув наудачу с магистральной тропы бродячих сюжетов, Аристарх оказался в мире средневековых рыцарских сказок и вскоре набрёл на место, показавшееся ему сущим раем для беспечного отпускника.

Здесь было всё.

Были солнечные опушки дубрав, постепенно переходившие в угрюмые колючие дебри. Были живописные скалы — мечта альпиниста, — прорезанные парочкой глубоких ущелий. Был неприступный Чёрный Замок на одной из вершин, видимый отовсюду и видящий всё, безоговорочно довлеющий над окрестностями.

К окрестностям примыкали: море, с одной стороны ласково лижущее уютный песчаный пляжик, а с другой методически бьющее пенными валами в отвесный гранит; длинный, высунутый горизонтом, язык пустыни — с барханами, пересохшими или отравленными колодцами и миражами; отделённая от пустыни горелыми буреломными гривами непроходимая трясина с чахлыми деревцами и обманчиво твёрдыми кочками, рясно обсыпанными на удивление крупной клюквой; наконец, широкая излучина большой спокойной реки, текущей неизвестно откуда неизвестно куда (в море она, по крайней мере, в пределах видимости, не впадала).

Украшением окрестностей служил королевский дворец. Анемично-весёлый, пёстрый от разноцветных флагов и вымпелов на белоснежных шпилях, окружённый кудрявыми гектарами зелёных насаждений, он скромно возвышался над излучиной, с показным равнодушием обратив к Чёрному Замку тылы своих административных и хозяйственных служб. А за пределами дворцовых парков, обнесённых кованой узорной оградой, раскинулись квадраты возделанных полей, обширные пятна пастбищ да пять-семь селений с красиво покосившимися ветхими домиками и такими же заборами.

Во дворце обитал номинальный правитель — король со своей королевой и с принцессой на выданье; там же гостили заезжие рыцари и сновала челядь. Чёрный Замок, естественно, занимал Дракон, в незапамятные времена узурпировавший реальную власть над всей округой. А в селениях проживал народец, заколдованный до неизлечимого трудолюбия и генетической безропотности, исправно кормивший обитателей дворца и Замка.

Схема!

Схема, вмешиваться в которую — себе дороже…

Аристарх и не намерен был вмешиваться. Он был намерен отдыхать: есть (сладко), пить (крепко), любить (не всерьёз) и спать (без сновидений). Всё это, разумеется, можно было найти во дворце номинального правителя, и всё это он, разумеется, во дворце нашёл. В первый же вечер.

В обличии странствующего рыцаря он миновал ворота дворца (распахнутые, несмотря на поздний час), неторопливо спешился, бросил поводья и шлем подбежавшим слугам. Вокруг было пестро, душновато и томно. Жадно вдыхая запахи завершившегося (увы!) пиршества, рыцарь шагнул в озарённый догорающими свечами и факелами дворец, где был привечен и обласкан. Заезжие рыцари (их оказалось трое) мужественно жали ему руку и дружелюбно предлагали завтра же померяться силами на ристалище. Тупыми копьями, разумеется. Принцесса, слишком явно нарушая этикет, строила ему глазки, а король с королевой самолично отвели гостя в отведенные ему покои, предупредив, что завтрак будет подан рано, в десять утра. Челядь была услужлива и полезна, но неназойлива до невидимости, как то и положено челяди.

О Чёрном Замке не было сказано ни слова. Да и зачем?

Аристарх смыл с себя дорожную грязь и усталость (кажется, ему при этом кто-то помогал), переоделся в чистое (соответствующее местной причудливой моде, но, как тут же выяснилось, очень удобное) и, потирая руки, уселся за уже накрытый столик. Ужин, ввиду позднего времени, ему подали в апартаменты. При этом дворецкий — коренастый крупноголовый малый в нелепо роскошной ливрее — на минутку вынырнул из невидимости, дабы рассыпаться в извинениях: мол, все отужинали два часа назад, в трапезной пусто и неуютно, но, если гостю будет так благоугодно… Аристарх вяло покачал ладошкой, давая понять, что ему всё равно, и дворецкий пропал.

Сладко поев и крепко выпив (кубок его не пустел, а вожделенные блюда вовремя оказывались в пределах досягаемости), Аристарх зевнул и покосился на обширное ложе под балдахином, предвкушая сон без сновидений. Остальное он отложил на завтра, а сегодня решил ограничиться шлепком по крутой ягодице хорошенькой служанки, весьма уместно возникшей на миг в поле его зрения.

Не тут-то было!

Едва он — опять-таки с чьей-то помощью — разоблачился и погрузил утомлённое тело (шесть футов три дюйма, трапециевидный мускулистый торс, узкие бёдра, мужественное лицо с голубыми глазами и белокурыми локонами до плеч) во взбитую пену перин, едва были задуты (или унесены?) свечи и Аристарх смежил веки, как некая особа (одна из разоблачительниц?) нырнула к нему под одеяло. Он не успел ни возмутиться, ни обрадоваться, ни даже разглядеть гостью.

Уже потом, напрасно пялясь в темноту и отчаявшись увидеть её лицо, он стал запоминать его губами, лёгкими касаниями пальцев, осторожным дыханием навстречу её дыханию. У неё были такие пышные невесомые волосы — мягкое облако ароматов и свежести. Такие ласковые руки с длинными пальцами и маленькими ямочками на локотках. А бёдра были горячи и шелковисты до чрезвычайности, а…

А завтрак он, конечно же, проспал. Без сновидений.

Завтракать ему тоже пришлось в одиночестве — куда более полном, чем ужинать накануне вечером. Ночная гостья исчезла так же, как и появилась невидимкой. Не оставила на память ни платочка, ни ленточки, ни малозаметного знака; ничего, кроме сосущей пустоты внутри, которую он тщился отождествить с голодом и всё глотал, проталкивал, запихивал в себя отменные яства — без особенных, впрочем, усилий. Утолив голод, но нимало не уменьшив пустоты, он стал с надеждой присматриваться к служанкам, но, обнаружив, что все они подстрижены довольно коротко и нет среди них ни одной пышноволосой, опять разочаровался и поугрюмел. Кубок со сладким вином он решительно отодвинул, а когда ему налили полусухого, выплеснул его в подвернувшееся лицо. Поняли и больше не приставали.

Обсосав и выплюнув косточку чернослива, Аристарх откинулся в кресле, вытер губы поданной сбоку салфеткой и осведомился, почему во дворце тихо и где он может развлечься, дабы развеять печаль. (Странствующие рыцари должны быть печальны. Аристарх намерен был соблюдать правила игры — пока они были необременительны и пока это была игра).

Возникший справа дворецкий учтиво объяснил, что королевская семья и гости с утра охотятся в Живом ущелье («Значит, есть ещё и Мёртвое», отметил про себя Аристарх) и вернутся незадолго до обеда, через… дворецкий посмотрел на солнце сквозь высокое витражное окно, — четыре часа… — Он склонил свою крупную бульдожью голову набок, словно прислушиваясь, и уже уверенней повторил: — Да, через четыре. Это время рыцарь Аристарх может посвятить пешей прогулке по паркам Его Величества, либо же, наоборот…