— Я тебя знаю. Мы виделись… раньше.

— Всё верно, — согласилась гостья, которая не была леди Удачей. — Бедный мой…

Она благосклонно улыбнулась, но Безумец зажмурился и закрылся руками, будто его хотели ударить.

— Мне очень жаль, Джон. Я вовсе не хотела тебя обманывать, но предстань я в своём настоящем облике и назовись своим именем, ты бы отказался от этой работы.

Прелестная фарфоровая куколка исчезла — возник новый грозный образ. Безумец отступил и в ужасе прижался спиной к стойке. Несмотря на помрачённый рассудок, он видел больше нас. Он зажмурился, отворачиваясь.

Гостья была высокой, худой и бледной, с бескровной кожей, широким ртом, орлиным носом и чёрными волосами, глазами и губами, как на чёрно-белой фотографии. В её глазах горел огонь, который мог прожечь вас насквозь. Серебряное платье осталось тем же, но теперь оно выглядело скорее зловещим, чем элегантным.

— Здравствуй, Джон, — повторила она грудным голосом, подобным горькому меду. — Я — твоя мать.

Простые слова, казалось, заполнили бар без остатка. Все вокруг замерло и притихло, будто время остановилось в это мгновение. Я не нашёлся, что ответить, да мне и не хотелось. Я готовился к этому долгие годы — а мать вернулась в мою жизнь легко и просто, будто забыла сумочку. Мне следовало быть умнее: уж конечно, встреча произойдёт на её условиях, не на моих. О, сколько обвинений, сколько горьких слов успел я заготовить… Думал, за словом в карман не полезу.

О тех днях, когда мы жили вместе, я ничего не помню, хотя не так уж я был мал. И это она забрала с собой? Но я никогда не сомневался, что узнаю её, едва увижу. Можно ли не узнать собственную мать? Но эту суровую мрачную женщину я видел впервые, вне всякого сомнения. Всё вышло так неожиданно, что разобраться в собственных чувствах мне оказалось не под силу.

Мать улыбнулась. Думаю, она лишь хотела меня успокоить и ободрить, но улыбка вышла угрожающая, как у большой кошки, примеривающейся к жертве.

— Не молчи, Джон, пожалуйста! Поверь, нам есть о чём поговорить до прихода Уокера. Я уже объяснила, зачем притворилась леди Удачей. Начать расследование без этой маски…

— Расследование? А зачем? И при чём тут я? Зачем задавать вопросы, на которые ты знаешь ответы? И кому… Не понимаю.

— Надо было растормошить как можно больше народу, заставить всех думать и говорить о началах Тёмной Стороны, о её предназначении, о том, что изменилось за прошедшие века. И ещё нужно, чтобы ты мог объяснить всем и каждому, почему и с кого всё началось. Тогда они поймут смысл моего возвращения. — Мать не сводила с меня глаз, улыбка стала ещё шире. — Я вернулась, Джон. Столько лет прошло… неужели ты не рад?

— Ты меня бросила.

Она пожала плечами: …

— Это было необходимо. И я не сомневалась, что ты выживешь. Как-никак мой сын.

— И где же ты была столько лет?

— В разных концах Тёмной Стороны, под разными личинами — я изучала положение дел. Тёмная Сторона сильно изменилась. Гораздо сильнее, чем предполагалось. Никто не ожидал ни этого мрака, ни этой… безвкусицы.

— Ты меня любила?

Я и не подозревал, что способен задать такой вопрос. Слова вырвались сами собой.

— Конечно. Поэтому я и оставила тебя с отцом. Ты сохранил человеческую природу и невинность — хотя бы на время.

— Но кто же ты такая?!

— Я — Лилит. Первая жена Адама, не пожелавшая признать его превосходство и изгнанная из рая. Разумеется, это лишь притча, способ упростить чересчур сложную реальность. Ты ведь не думаешь, что я и правда так выгляжу? Ещё одна маска, надетая в память о прошлом, не более того. Будучи твоей матерью, я выглядела именно так, Джон.

— Фенелла Дэвис, — выговорил я или только подумал. Лилит? Моя мать — библейский миф?

— Совершенно верно.

Выглянув из-за моего плеча, подал голос Безумец:

— Лилит — не более чем проекция в наш ограниченный мир особой колоссальной сущности. Это тело — кукла, перчатка, надетая для удобства. На самом деле она… её…

Тут он остановился, не найдя подходящих слов. Вполне возможно, в нашем нехитром рациональном языке нужных слов и не было никогда. Видеть Безумцу дано многое, но сказать — не больше, чем любому из нас.

Безумец замолчал и заплакал. Его затрясло, и вслед за этим заходило все вокруг, как при землетрясении. Между выгибающихся каменных стен, на уходящем из-под ног полу затанцевали столы и стулья. Заиграли переливы странного света, зазвучали непонятные звуки. Расстояния уменьшались и увеличивались, вещи казались близкими и далёкими одновременно, а направления непредсказуемым образом менялись. Когда Безумец утрачивает связь с реальностью, реальность вокруг него сама лишается связности. Сквозь пол вновь пробился дуб Мерлина, достал ветвями до потолка и тут же превратился в башню из выбеленных временем костей; ещё мгновение — и всё пропало. По полу зазмеились трещины, из глубины которых смотрели гигантские глаза, а на самой границе восприятия скреблись странные твари. Твари, которым очень хотелось воплотиться.

— Довольно! — прозвенел голос Лилит, и всё пришло в норму.

Воля моей матери оказалась великой стабилизирующей силой: успокоился не только мир вокруг, но и сам Безумец. Он не только перестал дрожать и плакать, но даже порозовел.

— Ты видишь то, чего смертным видеть не полагается. — Лилит смотрела на Безумца не без теплоты. — Вас сотворили не для таких вещей. Давай я заберу ненужное знание — верну тебе право на невежество и счастье.

— Не надо! — с неожиданной твёрдостью отказался Безумец. — Горькая правда лучше сладкой лжи.

— Но правда убивает тебя, — возразила Лилит.

— Нет. Я привыкаю.

Меня последнее сообщение встревожило. Громко откашлявшись, я заговорил легко и непринуждённо:

— Значит, ты Лилит. Я знаю кое-что о тебе. Старый Пью рассказал, когда был моим учителем.

— Слепой Пью? — оживился Алекс. — Викарий-вольнодумец? Христианский террорист? Он ещё жив?

— Жив, жив… — успокоил его я. — Только не перебивай меня больше, не то мамочка превратит тебя в куклу для чайника.

Алекс немедленно отобрал у меня пустой стакан.

— Всё, хватит! В пьяном виде ты представляешь собой угрозу для общества, Джон.

В другое время я бы с ним поспорил, но только не сейчас.

— Считается, что после изгнания из рая ты была низвергнута в ад, где совокуплялась с демонами и рождала свирепых чудовищ, рыскавших по миру…

— Я была молода, — улыбнулась Лилит. — Ты же знаешь, как это бывает, Джон. В юности бунтуешь, а потом всю жизнь приходится жалеть. Я повзрослела и решила разобраться, что к чему; долго блуждала на разных уровнях реальности, пока не выбрала мир людей. Нельзя сказать, что тогда люди много значили: хватало магических сил и созданий куда более внушительных, а каждую минуту рождалось по легенде. Я сама создала Тёмную Сторону — мир внутри мира — на том месте, которое римляне потом назвали Лондиниумом. Интересный народ эти римляне, самая дикая форма цивилизации. Некоторые из них поклонялись мне; я не возражала. А теперь слушай внимательно, Джон, я дошла до сути дела. Тёмная Сторона была задумана и создана как территория, в дела которой ни небеса, ни преисподняя не могут вмешиваться. Война между добром и злом идёт повсюду, но только не на Тёмной Стороне. Можно сказать, это единственное по-настоящему свободное место на земле. Вышло, правда, не так, как я хотела, но что поделаешь, жизнь есть жизнь… Создание нового мира отняло у меня много сил. Пользуясь случаем, самые серьёзные мои противники объединились и вытолкнули меня в лимб. Мне пришлось покинуть реальный мир, а крупные игроки тех времён получили свободу, в том числе и от моих планов. Я не держу на них зла. Почти все они не дожили до сегодняшнего дня. Да и лимб — не самое скверное место для ссылки. Его и местом-то назвать трудно, поскольку там бытие на уровне возможности: идеи предметов, лишённых формы, ждут воплощения.

— Вроде Перворождённых? — спросил я, больше из вежливости.