Он все больше увлекался, рассказывая. Его воодушевление было заразительным. Мало-помалу и я начал входить во вкус этой сногсшибательной истории. Мысль о том, что она происходила в стране и веке, о которых я ничего не знал, меня не волновала. Напротив, мне казалось, что чем меньше я буду знать исторические и географические обстоятельства драмы, тем с большим интересом стану представлять ее перипетии. Мой пыл охладил неожиданно возникший вопрос.

– А как мы будем писать эту историю? – спросил я. – На французском, как наши лицейские задания? Или на русском, как твоя мать?

– Ты сможешь написать роман на русском? – спросил Никита.

– Нет, конечно!

– А на французском?

– Можно попробовать…

– Тогда о чем беспокоишься? Посмотри на маму. Она до седьмого пота трудилась, написав пять романов на русском, один за другим. И никому они не были нужны! У русских писателей были, конечно, когда-то читатели – в России; но их у них нет сегодня во Франции. Мать утешает себя, говоря, что это вопрос не таланта, а паспорта. Нечего и раздумывать в этих условиях. Наш «Сын сатрапа» будет с первой до последней строчки французским. Согласен?

– Согласен! – сказал я восторженно, как будто увлекся на всю жизнь.

– В следующее воскресенье прочтешь мне свое начало, а я тебе прочту свое. Возьмем лучшие куски из одного и из другого. И сделаем из этого коктейль. Предупреждаю, что лично моя первая глава будет кровавой. Нужно начать с убийства советника, который будет лицемером, подлецом и трусом. У меня уже есть на этот счет мысли! А у тебя?

– Еще нет!

– Поторапливайся! Иначе я дам тебе фору! Можешь думать целую неделю…

Я пообещал завтра же засесть за работу. Мне стало вдруг так легко и весело, как будто бы я получил подарок. В самом деле, «Сын сатрапа» стал бесценным подарком – он обозначил цель моей жизни. Мой брат был увлечен цифрами, сестра – танцевальными па, родители – воспоминаниями о России, у меня тоже будет достойное занятие – я буду писать. Я не представлял еще себе сюжета этой фантастической истории, однако уже хотелось поскорее в тишине и уединении приняться за тщательную отделку событий. К несчастью, у меня не было собственной комнаты, как у Никиты. Мы жили вместе с Шурой – простите, Александром. И, следовательно, привыкли делать наши домашние задания, сидя рядом друг с другом.

В четыре вечера горничная Воеводовых принесла нам две чашки горячего шоколада и булочки с вареньем. Мы к ним едва прикоснулись. Размечтавшись, мы сидели друг против друга, улыбаясь и устремив взгляд вдаль. Не сознавая еще того сами, мы одновременно проглотили один и тот же наркотик. Наркотик, который называется иллюзией творчества. Мгновение спустя Никита спустился на землю. Пошел взять бумаги из маминых запасов и вернулся с пачкой белых листков.

– Это будет наш личный резерв, – сказал он. – Будем брать по мере надобности!

И с нажимом написал посередине страницы заглавие «Сын сатрапа». Затем помельче – имена авторов: «Никита Воеводов и Люлик Тарасов». Я отметил, что он поставил себя первым в перечне имен. Это было нормальным, так как идея «Сына сатрапа» принадлежала ему. Меня смущало другое.

– Только не Люлик! – сказал я. – Пусть будет Леон!

– Как хочешь, – уступил Никита. – Это черновик!

– Все равно!

Он покровительственным жестом похлопал меня по плечу и исправил имя. Мы болтали до самых сумерек. Сын сатрапа был с нами. Взявшись за руки, мы поклялись служить ему до последней строчки повествования, до последней капли крови наших героев. Встреча была назначена на следующее воскресенье.

– Не забудь принести то, что напишешь за это время! – сказал Никита, провожая меня в вестибюле.

Я удивился свежести и шуму улицы. В который раз я сменил страну. Метро, доставившее меня домой, соединило Персию с Россией, миновав Париж.

Встретившись с родителями, я коротко рассказал о своем посещении Воеводовых. Однако объявление главного события дня отложил. Я оставил его на более подходящий случай. И только за столом перед всей семьей, собравшейся к ужину, сказал наконец о том, что я и Никита решили вместе написать роман. Родители восприняли новость, снисходительно улыбнувшись. Брат проворчал: «Почему бы нет, если уж так хочется?» А чопорная, как обычно, м-ль Гортензия Буало заметила: «Я надеюсь, это не помешает учебе?» Что касается сестры, то она захотела узнать, есть ли у нас уже название. Я с гордостью объявил:

– Да, это будет «Сын сатрапа».

На лицах присутствующих мелькнуло сомнение. М-ль Буало спросила:

– Что такое «сатрап»?

Ее вопрос удивил меня. Можно ли представить себе, чтобы моя гувернантка, которую я до сих пор считал кладезем знаний, не знала значения этого слова? Признавшись в этом пробеле, она упала в моем мнении. Я тешил свое самолюбие, с удовольствием поясняя ей, что сатрапом – как это каждый знает – назывался в стародавние времена персидский сановник. Она принужденно улыбнулась, оказавшись в неловком положении. Именно в этот момент я вспомнил – бог знает почему? – тот Новый год в Москве незадолго до нашего бесконечного бегства из России.

Сидя в углу заснеженного двора, м-ль Гортензия Буало, брат и я смотрели на сестру, игравшую с соседскими мальчишками в кегли. Неожиданно тяжелый деревянный шар, который она собиралась бросить в девять стоявших в нескольких метрах мишеней, выскочил у нее из рук и ударил м-ль Буало прямо по голове. Она рухнула на землю без чувств. Вокруг нее тотчас засуетились с полотенцами, компрессами, флаконами нюхательной соли. Мало-помалу она пришла в сознание. Рана была неглубокой. Вызванный врач оказал ей более серьезную помощь. Обработав и перевязав рану, он объявил, что женщина вне опасности. Однако она потеряла много крови, поэтому голова ее была забинтована до самого глаза. На лице мадемуазель застыло мученическое выражение. Перед самым этим происшествием родители, недовольные ее службой, собирались расстаться с ней. А теперь об увольнении не могло быть и речи. Вся семья Тарасовых стала неожиданно виноватой. Мы едва не убили швейцарскую гувернантку и не имели морального права ее увольнять. Однако повод представился под другим предлогом. Заставив м-ль Буало признаться, что она не знала, что такое сатрап, я неожиданно ударил ее по голове так же, как это когда-то сделала Ольга, играя в кегли. Ее репутация гувернантки была сильно поколеблена моим оставшимся без ответа вопросом, и она не могла прийти от этого в себя. Я ее окончательно выгнал – так я во всяком случае думал, – и мне стало от этого очень стыдно. После того, как я пожелал, чтобы она ушла от нас, я стал надеяться, что она останется еще на несколько лет. Хотя бы до того, как я стану «баком»[5]. Провинившись и сердясь на себя за это, я уже искал ее одобрения. Однако нужно ли было мне ее прощение?

– Вам нравится это заглавие, мадемуазель? – спросил я.

– Какое заглавие?

– «Сын сатрапа».

Она приняла это за очередную дерзость и ответила сухо:

– Настоящие писатели заботятся прежде о содержании, а потом уже ищут название.

Как назло, на следующей неделе нам задали много устных и письменных уроков, которые не позволили мне по-настоящему заняться «Сыном сатрапа». По мере того, как приближалось воскресенье, я все с большим страхом думал о том, что предстану перед Никитой с пустыми руками. К счастью, в субботу мне удалось, разделавшись со всеми заданиями, заняться нашим романом. Но увы! Как ни старался я украсить его новыми приключениями, у меня ничего не получалось. Брат, как обычно, занимался после ужина в нашей комнате. В нарукавниках, с взъерошенными волосами и мелком в руках он выстраивал цифры и буквы на черной доске, которую родители подарили ему в день шестнадцатилетия. В то время, как «икс» и «игрек» чередовались на темном фоне доски, белая страница, лежавшая у меня перед глазами, безжалостно опустошала мой мозг. Все, что я сумел сделать до этого времени, так это выбрать имя нашего сатрапа. Его будут звать Артем, как нашего черкесского сторожа в Москве, у него будет такая же бородавка на левой щеке. Я также окрестил его сына Чассом в память о другом черкесском слуге, которого я очень любил и который присматривал за нашей усадьбой в Кисловодске на Кавказе. Увлекшись, я представлял, что сатрап Артем будет влюблен в невесту своего сына Часса и что та, как и моя бабушка, будет носить странное имя Улита. Все это, с моей точки зрения, звучало достаточно экзотично для того, чтобы сойти за арабское, или турецкое, или персидское. Я был также очень доволен тем, что придумал соперничество между отцом и сыном. Этого как раз хватит на две или три главы. Изложив в десяти строчках ход событий, я пошел спать, надеясь, что завтра Никита поздравит меня с этим первым вкладом в наше совместное сочинение.