Бросившись навстречу туркам, Петр рассчитывал на поддержку Польши, христиан Востока, господаря Молдавии и Валахии. И только Кантемир, господарь Молдавии, ответил на его призыв. Но он отправил на помощь царю только ничтожный пятитысячный отряд всадников, вооруженных луками и короткими пиками. А армия неприятеля уже прошла Дануб. Часть генералов Петра (среди которых все генералы-иностранцы) полагали, что войска должны расположиться вдоль Днестра и ждать атаки турок, так как было бы неосторожностью выходить к ним в пустыню, не имея достаточного снабжения. Русские же генералы, во главе с Головкиным и Шафировым, напротив, утверждали, что национальная честь требует продвижения вперед. Удушливая жара стояла в пустыне. Привыкшие к холодным туманам Балтики, русские солдаты были измотаны прежде, чем началось сражение. От недостатка воды у них носом шла кровь и гудело в ушах. Продовольствия и фуража не хватало. Полевая трава была на корню уничтожена кузнечиками. Оставаться на месте означало бы потерять тысячи людей и лошадей. Лучше было бы их потерять в огне сражений. Петр решается на военные действия. Переправившись через Днестр вместе со своей армией, он проник в бескрайние горячие пески и разбил лагерь на берегу Прута не столько, чтобы отдохнуть, сколько для празднования годовщины Полтавской битвы. Екатерина наслаждалась токайским вином. Спустя десять дней, 7 июля 1711 года, вечером, произошла трагедия. Русская армия, сократившаяся приблизительно до тридцати восьми тысяч человек, оказалась окружена турецкими войсками, в пять раз превосходящими ее числом, которые заняли оба берега Прута. Атакованные картечью и холодным оружием, русские несли большие потери. «Мы не можем ни отойти назад, ни оставаться на месте, у нас нет провизии и фуража, так что остается или погибнуть, или победить», – можно прочесть в «Журнале» Петра. Победить? Но вскоре все поняли, что вопрос не в этом. Погибнуть? Разумно ли пожертвовать лучшими русскими войсками? И что станет с Петром и Екатериной, которые находились в самом центре лагеря? Даже в «Журнале» писалось, что невозможно было опасности «подвергать Их Величества, которые были здесь и от сохранения которых зависело благоденствие всей Российской Империи». Во время яростной перестрелки, когда вокруг него со всех сторон падали люди, Петр испытал один из самых сильных страхов в своей жизни: боязнь унизительного поражения, которое приведет к турецкому гнету в будущем, беспокойство за судьбу своей жены… Он думал прежде всего, как скрыться отсюда через неприятельские кордоны, под прикрытием казаков. Но Екатерина отговорила его от этого рискованного мероприятия. Среди растерянных генералов она одна сохраняла холодный рассудок. Здраво и спокойно рассуждая, она посоветовала царю начать переговоры с турками. И чтобы подкупить Великого Визиря, она предложила все свои драгоценности. Шафирову было поручено отнести этот подарок победителю, и он со знанием дела оценил стоимость бриллиантов. Со своей стороны Шереметев, известный дипломатическими способностями, отправился в лагерь противника, чтобы обсудить условия заключения мира. Надо было, чтобы у русских еще остались силы нанести кровавый ответный удар оттоманской армии. Великий Визирь знал, что русская кавалерия, которой командовали генералы Ренне и Чиривов, угрожает Брайле, что отрежет пути к отступлению. К тому же он мог видеть, что его янычары, измотанные тяжелыми боями, торопятся вернуться домой. Подарок Екатерины, вкупе с его стратегическими планами, склонил его к примирению. Прустское соглашение было подписано. В рамках этого соглашения Россия должна была отдать туркам Азов, разорить несколько новых портовых городов, не вмешиваться больше в дела Польши и обещать не чинить препятствий королю Карлу XII для возвращения в его королевство. Петр, который готов был согласиться на достаточно суровые условия (такие, как, например, сдача всех завоеванных территорий, передача Ливонии Швеции и сдача нескольких русских центральных городов), принял с облегчением разумные требования Великого Визиря. «Божественное провидение, осуществляющее эти права, – читаем мы в „Журнале“ Петра, – было действительно чудом в этих обстоятельствах, спасало нас от неизбежной гибели, в которую мы ввязались из искреннего побуждения освободить христиан».
Узнав о заключении мира, Карл XII был охвачен яростью. Приехав в турецкий лагерь, он сразу устремился в палатку Великого Визиря и упрекал его, что тот не уничтожил русскую армию и не захватил царя, хотя имел такую возможность. «Мы победили русских, – ответил Великий Визирь. – Если вы хотите дойти до драки с ними, вы можете сделать это со своими людьми. Что касается нас, мы не будем нарушать заключенный мир».
Пока Карл метал громы и молнии, русская армия организованно отходила, следуя течению Прута. Удрученный постыдным поражением, Петр, по своей привычке, снова взял себя в руки, отрицая очевидное поражение. «Я, конечно, не без сожаления оставил эти места (Азов), которые стоили нам стольких трудов и страданий, – писал он Апраксину, – я надеюсь извлечь из этого несравненную пользу». Со своей стороны граф Головкин уверял в письме князя Долгорукого, что этот мир был очень выгоден, «потому что царю удалось сохранить целиком свою армию». Эти простые удовлетворения собственного тщеславия не могли никого обмануть. За границей престиж русского царя, поднявшийся после победы в Полтавской битве, неумолимо падал. Союзники смеялись за его спиной, а их дружба, бывшая не такой уж крепкой, еще больше ослабла. Раздираемый волнениями, царь отправился в Карлсбад в надежде, что воды помогут вернуть ему оптимизм и здоровье. Но вскоре настроение его изменилось. Разлученный с Екатериной, он с горечью писал ей: «Это место такое веселое, что скорее похоже на тюрьму. Оно расположено между двумя горами такими высокими, что отсюда едва можно видеть солнце. Самое ужасное, что здесь нет хорошего пива». И затем: «Благодаря Господу, я в добром здравии, но от воды, которую я пью, у меня вздувается живот, потому что поят нас тут, как лошадей».[63] Из Карлсбада, после нескольких дней отдыха, он решил ехать в Торгау, чтобы присутствовать на венчании своего 21-летнего сына Алексея и Шарлотты Бруншвейк-Вольфенбюттель.
Между тем остатки деморализованной русской армии тянулись к северу. Временно отказавшись от завоевания Черного моря, Петр сосредоточился на Балтике. Он хотел покончить там со шведами, но остерегался Европы. Берлин опасался поддержать царя. Таково же было мнение Лондона. Лорд Стаффорд, английский посол в Голландии, таким образом охарактеризовал перед Куракиным традиционное правило британской дипломатии: «Англия никогда не захочет видеть в разорении и бессилии корону шведскую. Намерение Англии содержать все державы на севере в прежнем равновесии». Кроме того, английские переговорщики знали, что, если царь захватит выходы к морю, Россия будет отправлять свои торговые суда во все страны, вместо того чтобы прибегать к посредничеству Англии и Голландии. С другой стороны, Австрия, все еще опасаясь усиления турецкого могущества после поражения русских под Прутом, предпочитала уравновешивать влияние Швеции скорее влиянием Пруссии, нежели влиянием России. Оставленный всеми союзниками, Петр решает действовать в одиночку, чтобы пересилить нерешительность тех, которых он уже не знал, к какому лагерю причислить: союзников или противников. В 1713 году царь предпринимает поход в Финляндию. С грубой откровенностью он пишет Апраксину: «Идти не для разорения, но чтоб овладеть, хотя оная (Финляндия) нам не нужна вовсе; удерживать по двух ради причин главнейших: первое было бы что, при мире, уступить, о котором шведы уже явно говорить починают; другое, что сия провинция есть матка Швеции, как сам ведаешь; не только что мясо и прочее, но и дрова оттоль, и ежели Бог допустит летом до Абова, то шведская шея мягче гнуться станет». Вначале молодой флот под командованием адмирала Апраксина и с самим Петром в качестве контр-адмирала занял города Гельсингфорс, Борго и Або. В то же время Меншиков добился капитуляции Тоннингена. 27 июля 1714 года состоялась новая морская победа русских над шведским флотом, прежним хозяином Балтийского моря в битве при Гангуте. На этот раз сам Петр руководил операциями. Контр-адмирал Эриншельд был взят в плен, два шведских корабля попали к русским. После Гангутской битвы русский флот отправился к Аландским островам, что навело ужас на Швецию, потому что Аланд был всего в 15 милях от Стокгольма, и царь торжественно вернулся в свой «парадиз», в Санкт-Петербург, чтобы получить там звание вице-адмирала и медаль с надписью: «Русский орел не ловит мух». 24 ноября 1714 года на именины царицы царь наградил ее вновь учрежденным орденом Святой Екатерины, в знак благодарности за стойкость духа во время битвы при Пруте, где, как можно прочитать в «Журнале», «она действовала не как женщина, но как мужчина». Скромный намек, быть может, на ее дар, когда она пожертвовала своими украшениями, чтобы спасти Петра от катастрофы.
