В. А. Жуковский, пользовавшийся официальным почетом, был наставником наследника трона Александра Николаевича. Он пользовался особым уважением царских особ, получал жалованье в двадцать пять тысяч рублей в год и проживал в Шепелевском дворце. И именно туда направился Антон Дельвиг, сопровождаемый своим молодым сотрудником. Представленный романтичному певцу «Светланы», Гоголь ощутил себя еще более незначительным, еще более уязвимым. У Жуковского были бледно-матовое лицо, раскосые с восточным разрезом глаза, черноокий взгляд и снисходительная улыбка. Сотни раз Пушкин и другие прибегали к его помощи, чтобы успокоить гнев царя или добиться смягчения со стороны цензуры. Жуковский сердечно принял своих визитеров, проявил интерес к участи своего нового собрата и предложил отрекомендовать его Петру Александровичу Плетневу, еще одному другу Пушкина, который, по его словам, мог подыскать интересное предложение для Гоголя. Годы спустя Гоголь, вспоминая этот первый разговор с Жуковским, напишет ему:
«Вот уже скоро двадцать лет с тех пор, как я, едва вступавший в свет юноша, пришел первый раз к тебе, уже совершившему полдороги на этом поприще. Это было в Шепелевском дворце. Комнаты этой уже нет. Но я ее вижу как теперь, всю, до малейшей мебели и вещицы. Ты подал мне руку и так исполнился желанием помочь будущему сподвижнику! Как был благосклонно-любовен твой взор!.. Что нас свело, неравных годами? Искусство… И едва ли не со времени этого первого свиданья нашего оно уже стало главным и первым в моей жизни, а все прочие вторым. Мне казалось, что уже не должен я связываться никакими другими узами на земле, ни жизнью семейной, ни должностной жизнью гражданина, и что словесное поприще есть тоже служба».[54]
Жуковский был человеком слова. Он сам представил Гоголя П. А. Плетневу. Последний пристроил его на время учителем истории в Институте благородных девиц. Сам Плетнев был одновременно и поэтом, и критиком, и преподавателем литературы, а с Жуковским его связывали глубокие узы дружбы. И конечно, он не мог отказать в чем-либо В. А. Жуковскому, невзирая на то, что Гоголь к тому времени не имел достаточно необходимых заслуг. Если не считать того, что он опубликовал статью о преподавании географии и имел некоторые данные для педагогической деятельности. Гоголю подыскали возможности для проведения частных уроков в некоторых петербургских домах и место в Институте благородных девиц. Вселяющие надежду планы были омрачены внезапной кончиной А. А. Дельвига, наступившей 14 января 1831 года в результате перенесенной простуды.[55]
Несмотря на то что вдохновитель всех начинаний Гоголя был потерян, В. А. Жуковский и П. А. Плетнев продолжили свое покровительство их протеже. Посовещавшись с ними, Гоголь опубликовал в «Литературной газете» хвалебную статью, посвященную «Борису Годунову» Пушкина: «Великий! когда развертываю дивное творение твое, когда вечный стих твой гремит и стремит ко мне молнию огненных звуков, священный холод разливается по жилам и душа дрожит в ужасе, вызвавши Бога из своего беспредельного лона…»
Чтение этой галиматьи, усыпанной множеством восклицательных знаков, не могло вызвать у Пушкина ничего, кроме улыбки. И все-таки Гоголь был абсолютно искренен в выражении своих чувств. Просто, войдя в раж, он обычно терял чувство меры.
6 февраля 1831 года начальница Смольного института благородных девиц Л. К. Вистингаузен направила представление в вышестоящие инстанции, извещая о том, что некий господин Гоголь, служащий ныне в Департаменте уделов, изъявил готовность преподавать историю пансионеркам младших классов с жалованием по четыреста рублей в год. «Так как г. инспектор классов (П. А. Плетнев), рекомендовавший сего чиновника, свидетельствует о его способностях и благонадежности, то не благоугодно ли будет вашему превосходительству исходатайствовать высочайшее соизволение на принятие г. Гоголя в институт учителем истории?» Тремя днями позже 9 февраля Ее императорское величество, покровительница Института, поставила резолюцию, допускающую г. Гоголя к преподаванию. И уже 10 февраля Гоголь написал матери о своих делах. Следуя обыкновению, в письме он приукрасил трудности, с которыми ему якобы пришлось столкнуться, и успехи, которых он добился. Превратности судьбы, с которыми стольким писателям приходилось сталкиваться в начале своего пути, представлялись в его глазах своеобразным страданием, переносить которое они были вынуждены на протяжении всей истории человечества. Чтобы хоть как-то отыграться в этом, он старался приободриться самыми редкими лучами солнца, пробивавшимися сквозь облака. Он рассуждал либо категорией катастрофы, либо триумфа:
«Как благодарю я Всевышнюю десницу за те неприятности и неудачи, которые довелось испытать мне. Ни на какие драгоценности в мире не променял бы их. Чего не изведал я в то короткое время? Иному во всю жизнь не случалось иметь такого разнообразия… Зато какая теперь тишина в моем сердце! неугасимо горит во мне стремление – польза. Мне любо, когда не я ищу, но моего ищут знакомства».
Гоголь заступил в свою должность в Смольном институте 10 марта 1831 года, а 1 апреля того же года был повышен в чиновничьей иерархии с 14-го до 9-го класса и в одно мгновение стал «титулярным советником». Такое везение быстро вскружило ему голову. Реальность в его рассудке легко смешалась с вымыслом. Это уже не П. А. Плетнев устроил ему место, а сама императрица его отметила и возвысила. В следующем письме он пишет матери:
«Я было вздумал захворать геморроидами и почел ее бог знает какою опасною болезнию. Но после узнал, что нет в Петербурге ни одного человека, который бы не имел ее. Доктора советовали мне меньше сидеть на одном месте. Этому случаю я душевно был рад: оставить через то ничтожную мою службу, ничтожную, я полагаю, для меня, потому, что иной, бог знает, за какое благополучие почел бы занять оставленное мною место. Но путь у меня другой, дорога прямее, и в душе более силы идти твердым шагом. Я мог бы остаться теперь без места, если бы не показал уже несколько себя. Государыня приказала читать мне в находящемся в ее ведении Институте благородных девиц… Вместо мучительного сидения по целым утрам, вместо 42-х часов в неделю, я занимаю теперь 6, между тем как жалование даже немного более… Но между тем занятия мои, которые еще большую принесут мне известность, совершаются мною в тиши, в моей уединенной комнатке: для них теперь времени много… Я теперь, более нежели когда-либо, тружусь, и более нежели когда-либо весел».[56]
Это веселое настроение объяснялось еще и тем, что он прочитал письмо, которое П. А. Плетнев написал А. С. Пушкину несколько неделями ранее:
«Надобно познакомить тебя с молодым писателем, который обещает что-то хорошее. Ты, может быть, заметил в „Северных цветах“ отрывок из исторического романа, с подписью „оооо“, также в „Литературной газете“ – „Мысли о преподавании географии“, статью „Женщина“ и главу из малороссийской повести „Учитель“. Их написал Гоголь-Яновский. Сперва он пошел было по гражданской службе, но страсть к педагогике привела его под мои знамена: он перешел в учителя. В. А. Жуковский от него в восторге. Я нетерпеливо желаю подвести его к тебе под благословение. Он любит науки только для них самих и, как художник, готов для них подвергать себя всем лишениям. Это меня трогает и восхищает».[57]
Новый преподаватель Патриотического института очень серьезно было подошел к началу своей деятельности, но вскоре ему наскучило излагать краткое представление об истории перед цветником девиц в коричневых форменных платьях. Он позволял себе приходить на занятия без подготовки, чем нередко вызывал недоуменную реакцию у воспитанниц. Чтобы хоть как-то помочь ему в улучшении материального состояния, П. А. Плетнев порекомендовал Николая Гоголя в качестве репетитора в дома знатных семей к Балабиным, Лонгиным и Васильчиковым… Дети очень любили этого смешного преподавателя с птичьим профилем. Сын Лонгиных (Михаил Николаевич) вспоминал, что в тот период Гоголь выглядел худым, невысокого роста молодым человеком. У него был «искривленный нос, кривые ноги, хохолок волос на голове, не отличавшийся вообще изяществом прически, отрывистая речь, беспрестанно прерываемая легким носовым звуком, подергивающим лицо». Одет он был неряшливо, подбородок упирался в широкий галстук. Его учеников затрудняло произношение сдвоенной фамилии, и они называли его господином Яновским. Однако он всегда возражал против подобного обращения. «Моя фамилия Гоголь, а Яновский только так, прибавка; ее поляки выдумали».[58] Николай Гоголь понемногу обучал своих учеников грамматике русского языка, естествознанию, истории, географии, используя ту базу знаний, которую приобрел еще в Нежинском лицее. Но большую часть учебного времени у него уходила на рассказы всевозможных украинских побасенок, которые веселили его учеников, вызывая неудержимый смех. Возвращаясь к себе, он тут же принимался за перо. Теперь он был уже наверняка убежден, что его ждет великое будущее. Из своего тетрадного «чулана» он извлек полдюжины забавных и фантастических рассказов. Какое же название дать этому сборнику? Может быть «Малороссийские сказки, или Вечера на хуторе близ Диканьки»? И стоит ли ставить под этим произведением свою фамилию? Для того чтобы не компрометировать свое положение преподавателя Патриотического Института, П. А. Плетнев советует ему все же воспользоваться псевдонимом. Из всех возможных вариантов Николай Гоголь выбирал «Пасичник Рудый Панько». Однако пока еще он не был сам доволен тем, что получилось. Каждая страница рукописи им неоднократно перечитывалась, просматривалась, исправлялась, переделывалась. Когда же часть текста ему представлялась завершенной, он посылал Якима отнести ее переписчику.
