Но свойственные всем норманнам «нетерпенье и тяга к перемене мест», необузданный нрав, нежелание повиноваться и обостренное чувство чести, выливавшееся в драчливость — все это чаще всего мешало «сынам Севера» закрепить свои завоевания. Виной тому были также беспрестанные распри и раздоры, когда брат то и дело обнажал меч на брата. Так, к примеру, поселения викингов в Гренландии оказались опустошенными вовсе не вследствие успешных нападений эскимосов («скрелингов»), а из-за междоусобиц. Впрочем, в целом ряде случаев (в Нормандии, Англии, Ирландии, Шотландии, Южной Италии, Сицилии и на Руси) «морским королям» удалось сделаться феодальными властителями над коренным населением, веру, язык и культуру которого они, впрочем, очень быстро перенимали.
Как писал о норманнской экспансии в своем фундаментальном философском труде «Формирование человека» ректор Гейдельбергского университета — оберштурмбаннфюрер СС доктор Эрнст Крик — один из ведущих антропологов Германии 20-40-х годов прошлого века:
«Викинг — тип первобытного воина из свободных крестьян, выделившийся в результате свободного развития расовых инстинктов. Избыток сил нашел разрядку в героическую эпоху викингов с VIII по XI века. Переселения народов похожи на извержения вулканов, но переселения северных германцев во многих отношениях уникальны. Это был взрыв первобытного субъективизма, не имеющий себе подобных. Эти крестьянские сыновья отправлялись в поход небольшими группами, вольными союзами, и каждый считал себя завоевателем мира на свой страх и риск. Они заселили северные страны вплоть до Гренландии, охватили Европу с четырех сторон, создали стабильные государства в России, Исландии, Франции, Англии и Италии. Их посылало не государство; наоборот, у себя на родине они бежали от сильной власти, например, норвежского короля Гаральда Прекрасноволосого, но, в конечном счете, сами основывали государства. И, несмотря на это, героическая эпоха викингов являет собой картину бессмысленной растраты сил благородной крови…
Норманнам не хватало внешних естественных рамок и внутренних связей, задатки для образования великих империй были, но все упиралось в отдельную личность, со смертью которой каждый опять становился сам по себе».
Как совершенно правильно указывал современный российский медиевист-скандинавист А. Е. Мусин, реальным местом образования «руси» стал район «Старой Ладоги, как зоны контактов славян и скандинавов в контексте финноугорского субстрата». И лишь к началу XII века название «русь» утратило свое значение социального термина, окончательно растворившись, как слой, в массе восточного славянства и оставив ему свое название и самосознание, что и ознаменовало сложение древнерусской народности (аналогично тому, как потомки норманнов Роллона и Вильгельма Завоевателя примерно к этому же времени окончательно растворились в среде франко-бретонского населения, войдя вместе с ним, под именем «нормандцев» в состав складывающейся французской нации).
Как писал Эрнст Крик в «Формировании человека»:
«Когда северный субъективизм нашел в христианстве средство самоопределения, а короли в церковной организации — средство образования государства, сила экспансии была исчерпана, и Север снова оказался в изоляции. Северные германцы были во всем противоположны римлянам: Рим воспитывал надежную государственность, методично расширял свои владения, подчинил Я государству; норманны же были гениальными дикарями, в своих завоеваниях они не следовали никакому плану и произвольно оставляли завоеванные позиции, стремились к личной славе, власти и добыче. Норманны растворялись в завоеванных народах: через несколько столетий они романизировались ими русифицировались».
Хотя даже с принятием христианства нравы варягов изменились далеко не сразу (они и веру в Единого Бога проповедовали даже среди соплеменников не столько кротким Евангельским словом, сколько мечом, копьем и топором — не зря атрибутом Крестителя Норвегии конунга Олава Святого стала, наряду с Честным Животворящим Крестом, боевая секира!), общество неумолимо изменялось, и в нем все меньше места оставалось для викингов и их безумно храбрых «морских королей». И постепенно «морские драконы» с ярко раскрашенными бортами, увенчанными блестящими щитами, с алыми парусами и с угрожающе скалящими пасти, грозно приподнятыми над волнами драконьими головами, перестали бороздить седые волны моря. А ворон Одина на мачтах кораблей уступил место иным эмблемам.
Здесь конец и Богу нашему слава!
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Норвежск.: Fram, fram, Kristmenn, korsmenn, kongamenn.
2. Шлемы исторических викингов были круглой или, чаще, конической формы (совершенно правильно ассоциирующейся в наших представлениях со «шлемом древнерусского воина»). Крылатые шлемы норманнов (как и германцев вообще, да, похоже, и кельтов — пусть простят нас великодушно авторы «Астерикса и Обеликса»!) суть плод воображения романтически настроенных поэтов и художников XVIII–XIX веков). Что же касается шлемов с рогами, то норманны пользовались ими исключительно в ходе религиозных церемоний и в торжественных случаях (подобно тому, как их потомки — средневековые рыцари — никогда не надевали в бой свои парадные и турнирные шлемы, от крыльев, рогов и прочих пышных нашлемных украшений — «клейнодов» — которых ничего бы не осталось в первом же всамделишном бою, в котором — в отличие от проводившихся по строгим правилам турниров! — противники разили друг друга куда попало, а не только по предписанным турнирным кодексом местам)!
3. Древненорвежск.: «одр» (odr — священный экстаз-ярость-бешенство неистовство (корень «одр» связан с именем Одина); немецк.: «вут» (Wut) или «вуот» (Wuot) — слово, имеющее аналогичное значение (и входящее в имя Вуотана-Вотана, соответствующего скандинавскому Одину).
4. Некоторые викинги воображали, что в бою превращаются в волков, и потому именовались «ульфгединами» (Ulfhednar) или «варульвами» — «людьми-волками», соответствовавшими немецким «вервольфам» (из «вер» — «муж, человек», ср. лат.: «вир» — «муж», и «вольф» — «волк») и славянским «волкодлакам» (волколакам, вурдалакам); другие — что в бою превращаются в медведей, и потому именовались «берсерками» (Berserkr) — «людьми-медведями». Впрочем, значение слова «берсерк» толкуется двояко — либо как «медвежья шкура», либо как «(воин) без шкуры», поскольку многие «берсерки» в ярости кидались в сечу без доспехов и даже без рубах, обнаженными по пояс. Как говорится в «Саге об Инглингах», берсерки «шли (в бой — В.А.) без кольчуг и иных доспехов», «грызли края своих щитов» и «были сильны, как медведь или вепрь (дикий кабан — В.А.)». Берсерки «убивали людей, но ни огонь, ни железо не могли причинить им вреда». Согласно другим сагам, 12 берсерков — сыновей конунга Кнута (Канута) — даже плавали на особой ладье, отдельно от других викингов, дабы в ярости боя не поубивать «под горячую руку» их вместе с неприятелями. Были среди викингов и воины, воображавшие себя дикими вепрями («люди-кабаны», Svinfylkingar), часто носившие шлемы с изображением кабаньей головы на гребне и сражавшиеся в особом боевом построении, называвшимся «свинфюлькинг» («кабанья голова») и имевшим форму клина, на острие которого находились два самых опытных и сильных викинга, именовавшихся «рылом» («рани»). Кстати, в форме «кабаньей головы» было выстроено и датско-немецко-эстонское войско под предводительством ливонских рыцарей в «Ледовом побоище» 1242 года («великая свинья» русских летописцев, так и писавших: «Немцы же и чюдь пробишася свинею сквозь полкы»). Помните, уважаемые читатели, незабвенную книгу нашего детства — сочинение Натальи Кончаловской «Наша древняя столица»: «Назывался этот строй головой кабаньей… Отвалилось от хребта все кабанье рыло…» и т. д.?
