— Пресвятая богородица! Час от часу не легче… Значит, еще одно самостоятельное сознание?

— Да. Причем развивающееся, растущее. Ребенка назвали Партом, потому что он родился как бы партеногенезом. А теперь это уже подросток. Четырнадцать лет. Формируется он более или менее нормально — в умственном отношении, конечно. То есть сначала Кисчу ужасно тяжело было с ним, потому что Парт все время овладевал руками, ногами. Знаете, какая витальность у маленьких — постоянно двигаются. А потом ума набрался, понял, что у них с отцом одно тело на двоих.

— С отцом?.. — Стало жутко и душно. Красноватый туман возвращался.

— Конечно. Все-таки Кисч ему что-то вроде отца… Он и старается дать ему побольше. Кинофильмы, книги, телевиденье. Мальчик рисует, два иностранных языка у него, спортом занимается — видели там турник в комнате, шведская стенка. Кисч, пожалуй, только и выдержал здесь благодаря этим заботам. Все-таки у него было о чем думать.

В ушах Сетеры Кисча голос девушки звучал теперь то громче, то тише. Казалось, будто его собеседница временами приближается к нему, а порой отъезжает куда-то вдаль.

— …Тело в данный момент под его контролем, почему не заниматься, верно же? Кстати, гимнастику как раз я с ним начинала — вроде как по общественной линии. А сейчас к ним приходит тренер, и Парт крутит на турнике соскоки по олимпийской программе…

Сетера Кисч тем временем погружался в туман. Прицепившись к последней фразе, он из своей глубины выкинул наверх вопрос, как сигнал бедствия.

— Значит, и Кисч крутит? Поскольку т-те-ло на двоих…

— Ну где же ему — в пятьдесят-то лет… То есть я хочу сказать, что он не такой уж молодой, верно. В гимнастике все зависит от специфической мозговой автоматики. Конечно, Кисч пользуется той гибкостью, которую Парт выработал в суставах. Но его автоматизм и мальчика — разные вещи… Вообще, ситуация адская — когда вот так двое, но в качестве эксперимента открыла массу непознанного. Вот когда я с Партом гимнастикой занималась, например. Он работает несколько часов на брусьях, на турнике. С него пот градом. А Кисч за это время выспится. Затем Парт отключается, тело достается отцу. И, знаете, оно словно ни в чем не бывало. Как новенькое. — Девушка посмотрела на подлинного Кисча. — Не верите?.. Хотите сказать, что там же изменения в мышцах. Кислота накапливается… Правильно. Накапливается и моментально исчезает, едва к тем мышцам подключился свежий мозг. В том-то и странная штука, что само понятие усталости относится лишь к сознанию. Тело может хоть год без перерыва. Как двигатель внутреннего сгорания — подавай топливо, смазку и гоняй месяцы подряд…

— Да. Удивительные в-вещи…

— Конечно. — Девушка как будто намеренно не замечала его состояния. — …Или взять рояль. Моя подруга у них преподавательница, и я тоже несколько раз была на уроках. Начинали Кисч и Парт вместе. Парт теперь приличный пианист, а Кисчу и «Курочку» не сыграть одним пальцем. Но ведь руки те же. Представьте себе — преподавательница показала упражнение. Парт берет на себя управление и легко повторяет. Он отключился, Кисч пытается сделать то же самое, и ничего похожего… Вы, кстати, понимаете, что значит отключаться? Это просто как сидишь в покойном кресле или лежишь. Расслабляешься, размякаешь, и можно отдаться посторонним мыслям. А вот если бы они захотели по-разному, то есть один руку сюда, второй в другую сторону, тогда чей импульс сильнее. Они часто так балуются. Раньше, конечно, Кисч всегда побеждал, а теперь мальчик уже здорово сопротивляется… Вообще, хороший мальчишка. Его весь институт любит. И вот что интересно. К математике никаких способностей, хотя рядом все время такой отец. Рисует хорошо, с музыкой отлично, а интегральное исчисление только в тринадцать лет с трудом одолел…

Туман стал редеть и исчез. Все предметы в комнате стали отчетливыми, резкими. Как светящийся шрифт.

Кисч откашлялся.

— Ну и как же они дальше будут? Можно ведь кого-то отсадить?

— В конце этого года должны расщепиться. Если бы раньше — для Парта очень большой шок. Тут с психологами советовались, с социологами. Развивающемуся сознанию нужна стабильность. А то получится, как с ребенком, которого родители таскают из одной страны в другую, — нет культурного фона, чтобы ему строить личность. Но теперь-то уже можно… Вы, кстати, их наверное обоих сразу не видели. Когда свежий человек приходит, Кисч включает систему зеркал, чтобы не слишком ошарашивало…

Официант принес им еще по чашечке кофе и по пирожку. Кисч задумчиво закурил. Что-то обнадеживающее возникало в том, что его старый знакомый оказался не просто жертвой несчастного случая. Тут был даже подвиг — полюбить такое странное дитя, воспитывать его. Во всяком случае все это бросало новый свет на Леха.

— Скажите, а вот этот другой мальчик. С гитарой, Пруз-младший. Как его пускают к Парту? Все ведь засекречено.

— А как вас пустили? — спросила девушка.

— Случайность. У меня было при себе письмо от Кисча, а в проходной оказалось, что кто-то ответственный вышел заправить зажигалку.

— Ну-ну. А тот лейтенант, который был на посту, не перелистывал брошюру насчет миллиардеров?

— Да… Это лейтенант разве? Я думал, какой-то агент — форма странная.

— Внутренняя стража. У нас фирма целое войско держит. Для охраны секретов, наблюдения за рабочей силой, за нами. И тоже звания — сержанты, лейтенанты, полковники… В большинстве-то свои парни. Тот лейтенант постоянно держит рядом эту книжку, чтобы со стороны казалось, будто он ни о чем другом и не думает. А насчет зажигалки — код. Когда о зажигалке, это означает, что пришел, по мнению лейтенанта, порядочный человек. Вообще пускают любого, кто им понравится. Но зато, если какая-нибудь комиссия, члены правления, часа три продержат, ко всякой мелочи будут придираться. Я, между прочим, в этом же отделе. Вы, наверное, и вообразить не в состоянии, какая у меня роль. Называюсь выходящая девушка.

Кисч невольно подумал, что роль подобрана удачно. Фигура у девушки была, как с чемпионата мира по художественной акробатике — тонкая талия, пышные бедра, гибкая спина. А про лицо с синими глазами и говорить нечего.

— Моя обязанность в том, чтобы при белом передничке время от времени выходить в сад наверху и заниматься цветами. Причем обязательно в юбочке, не в. брюках. Нюхать розы, поднимать глаза к небу, томно вздыхать и смущенно отворачиваться, если кто-нибудь посмотрит с улицы. Этот домик, где у нас первый пост, должен ничем не отличаться от других. Но меня-то в городке каждая кошка знает. Так что все делается для тех самых инспекций от Совета Директоров. — Девушка вкусно хрустнула пирожком. — Я, правда, люблю быть с цветами. Они такие приятные, меня тоже любят, расстраиваются, когда долго нету.

Она посмотрела на часы, и лицо ее изменилось.

— Да, послушайте! Значит, вы попали сюда вообще без всяких документов?

— Ну как? Со мной идентификатор.

— А пропуск?

— Нет.

— Допуск?

— Ничего такого.

— Они вам даже запуска не оформили наверху? Или хотя бы выпуска через главный ход?

Кисч пожал плечами.

В глазах девушки возникла тревога.

— Черт, ребята предупреждали, что ожидается неожиданная проверка! Знаете, у начальства бывают такие конвульсии. Сейчас звонок, а через пять минут пустят собак. К этому времени нужно освободить коридоры и всем засесть в рабочих помещениях… Что же нам делать?

Она протянула руку, взяла перекладину со спинки стула.

— Санг, у нас такая история…

— Я все слышал, — сказал металлизированный голос. — Тоже растяпы на первом посту. Могли хоть что-нибудь выписать… Скажи, Ниоль, этот твой приятель может бегать?

Девушка посмотрела на Кисча.

— Пожалуй, да.

— Срывайтесь прямо сейчас и на Четвертый Переход. Я передам ребятам, чтоб они придержали заслон хотя бы на минуту. Могут, правда, и с той стороны пустить собак. Тогда в Машинную — маленькая дверь слева за переходом… Бегите. Только не заблудитесь в Машинной.