– Ах, как чудесно! Это просто как в сказке! Вы не могли бы придумать для нас лучшего подарка!

Левушка тоже поспешил к матери, бросился на колени перед нею, стал целовать руки, потом встал и сказал с пафосом:

– Я не нахожу себе места от счастья, маменька! Наконец-то вы, думающая всегда обо всех, нашли время подумать и о себе самой! Да благословит вас Господь! После такого долгого и такого тягостного вдовства у вас снова будет супруг! А мы, ваши дети, обретем отца! Я заранее люблю его, вашего избранника! Мы все его любим, поскольку вы его любите!

Алексея от отвращения чуть не стошнило, и он поспешил ретироваться, даже не поздравив мать. Больше ему было не под силу выдерживать этот разгул лицемерия, бушующего вокруг женщины, чье решение только что так унизило его. Одни только враги Марьи Карповны, по мнению старшего сына, способны были аплодировать этому ее запоздалому супружеству. Всех остальных оно должно было ошеломить. А они приветствуют и поздравляют… Из вежливости, почему же еще… Она же делает вид, будто поймала за хвост небывалую удачу и все уездные гусыни теперь должны просто умереть от зависти. Но нет, оплакивать ее тоже глупо!

Он вернулся к себе, улегся на диван и попытался читать, но образ матери заслонял буквы… Сейчас она, наверное, села со своими гостьями за чай… На террасе большого дома… Ему показалось, будто через открытое окно он слышит доносящиеся издалека звуки возбужденных голосов, смех, позвякивание посуды… Полузакрыв глаза, Алексей представил себе Марью Карповну – такую цветущую в этом платье из темно-розовой тафты: вот она наполняет из самоварного краника чашки… вот болтает напропалую… вот улыбается то одной, то другой гостье, ласково смотрит на них, хотя они вовсе не заслуживают ни ее взглядов, ни улыбок! У нее больше нет возраста. В свои сорок девять – молоденькая невеста! Девушка, у которой вся жизнь впереди! Ну почему, почему она не посоветовалась с сыновьями, прежде чем принять решение! Почему состряпала все у них за спиной! Наверное, потому, что заранее знала, что скажет он, Алексей… И – зная это! – тем не менее не подготовила его к роковой неизбежности постепенно, осторожно, а дожидалась визита этих тупиц, чтобы влепить ему пощечину публично… Никогда в жизни он ей этого не простит! Никогда в жизни! Алексей в бешенстве вертелся на диване, ложился то на один бок, то на другой, садился, укладывался снова – точь-в-точь раненый, который ищет ту позу, при которой боль хоть немного затихнет. В конце концов, уткнувшись носом в ромбики и шашечки обивки, от которой пахло старой кожей и высохшим конским волосом, он, испытывая сильнейшее желание немедленно умереть, погрузился в воспоминания детства.

Некоторое время спустя звуки, доносившиеся со стороны большого дома, стали более явственными: похоже, дамы собрались уезжать. Их увезла, позванивая бубенцами, коляска, запряженная тройкой. Подойдя к окну кабинета, Алексей смотрел, как удаляется в летней пыли экипаж на высоких колесах, над которым торчат три дрожащих зонтика. Чуть позже увидел мать, решительным шагом идущую к его флигелю, и сердце кольнула тоска.

Он вышел на веранду, чтобы встретить Марью Карповну. Она поднялась по ступенькам и стояла теперь лицом к лицу с сыном – спина прямая, подбородок горделиво приподнят. Спокойствие ее лица предвещало бурю. На щеку Алексея уселась муха, и у него мелькнуло странное ощущение, будто кто-то очень важный в небесной иерархии предупреждает его этим о грядущей опасности.

– Почему ты не поздравил меня вместе со всеми остальными? Почему не пожелал мне счастья? – ровным голосом спросила Марья Карповна. – Простая вежливость требовала этого. Твой брат, кстати, так и поступил. А ты – нет. Значит, ты меня не уважаешь. Лишний раз это доказал.

– Просто я не умею лгать! – запротестовал Алексей. – Даже когда лжи требуют приличия!

– То есть ты враждебно относишься к моему замужеству?

– Более чем враждебно.

– Так я и знала, – усмехнулась она. – Не можешь вынести того, что я буду счастлива.

– Неужели для того, чтобы стать счастливой, вам не хватает только этой нелепой комедии? Неужели в этом и состоит счастье? Вы могли бы, и не намереваясь предстать перед алтарем, разрешить Сметанову сколько угодно строить вам куры, если вас забавляет его ухаживанье! А я… Я даже и помыслить не мог, когда видел, как вы с ним заигрываете, что вы дойдете до такого! Какая муха вас укусила? Что заставило вас, в вашем возрасте, влюбиться в этого провинциального фата?

– У него есть достоинства, тебе неизвестные!

– Конечно! И куча недостатков, которые сделали бы его присутствие невыносимым для любой разумной женщины! Опомнитесь! Еще есть время… Откажитесь, пока не поздно, от этого смехотворного замужества!

– Ни за что и ни-ког-да! – отрезала она, и глаза ее сверкнули нехорошим блеском. – Кому-кому, но уж не сыну давать матери уроки нравственности! Яйца курицу не учат! И вообще – я ни перед кем не обязана отчитываться!

– Не обязаны, – согласился сын. – Но, хотите вы того или не хотите, все равно вы не одна на свете и живете среди людей. А мы с Львом имеем право, да просто должны быть вашими советниками в том, как вы себя ведете. Кроме всего прочего, ваши ошибки позорят и нас!

Внезапно – уже не в силах сдерживаться – Алексей перешел на крик:

– Все ваши шалости, все ваши проделки со Сметановым постыдны!.. Эти верховые прогулки, эти идиотские свидания!.. Вы оскорбляете память моего отца!… Впрочем, и при жизни, всю его жизнь, вы только и делали, что унижали, мучили моего отца!.. Вы отравили ему существование и довели его до смерти! Вы, вы виноваты в его смерти!

– Та-ак… Что еще за новая выдумка?

– Вовсе не выдумка! Ну-ка припомните историю с выброшенными в пруд сапогами!

– Вот оно что… Держу пари, тебя науськала эта старая дуреха Марфа, только она способна на подобные бредни!

Он солгал:

– Ничего подобного.

– Значит, кто-то другой из прислуги. Ничего, высеку всех!

– Но… но это не они… это я слышал в городе…

– Какая разница, где и от кого? Если ты веришь таким басням, значит, недостоин быть моим сыном. Тут нет ни словечка правды. Я чиста перед Богом – как лебедь, как белокрылая голубка! А тебе пора бы понять, что твой папаша был попросту ничтожеством, пустым местом, тряпкой!

– Разумеется, поживешь с вами – и не таким еще станешь! Это вы, вы сделали моего отца, как сейчас говорите, тряпкой! А теперь то же самое проделываете со своим младшим сыном! Вы убеждены в собственном превосходстве надо всеми и не можете вынести ни малейшего сопротивления. Любая явившаяся сама по себе, не дозволенная вами мысль у любого из ваших близких кажется вам подозрительной. Вы считаете нормальным только полное подчинение вашей воле. Используя воспитание как предлог, вы разрушаете людей, вы превращаете их в идиотов, вы высасываете из них кровь, выжимаете любого, кто под руку попадется, как лимон, в лучшем случае – обездоливаете, отнимая последние гроши! Вы пожираете всех! Вы – настоящий вампир!

Алексея охватил гнев, его несло, и, потеряв всякое ощущение реальности, он уже не мог остановиться. Между ним и всей вселенной встал туман, порожденный его яростью. И в этой дымке лицо матери выглядело искаженным, казалось, что она строит жуткие гримасы.

– Как же ты меня ненавидишь, змееныш! – тихо произнесла Марья Карповна.

И вдруг после приступа бешенства его с головой накрыла, его захлестнула волна нежности.

– Если бы я вас ненавидел, то не говорил бы так, – ответил Алексей, стараясь поймать взгляд собеседницы. – Все совсем наоборот, маменька, я люблю вас изо всех своих сил, люблю со всеми вашими недостатками – такую, какая вы есть, именно эта любовь и вынуждает меня порой бросить вам в лицо самую горькую правду. Чтобы вернуть вас себе и Левушке. Чтобы не перестать вас любить и впредь.

Ему захотелось взять Марью Карповну за руки, но она оттолкнула сына. Красивые губы исказились жестокой улыбкой победительницы.

– На колени! – приказала она. – И живо! Проси прощения!