«Жил-был мальчик Игорь. Учился он во втором классе. И был умственно отсталый. Однажды принес один мальчик (сосед по парте) марки, красивые марки. Игорь и говорит, дай посмотреть. А мальчик отвечает: много хочешь, мало получишь. А Игорь протянул руку через парту и взял их. Тут все и началось. После этого ему написала учительница в дневнике замечание. А когда выдали тетради, там у него была двойка. Пришел он домой, рассказал отцу, а отец взял ремень да как дал Игорю. А Игорь подбежал к телефону, набрал 02 и кричит Эй милиция тут один товарищ бьет меня и ругается. Тут отец как закричит помогите и упал в обморок. А Игорь и думает исправляться или нет. Нет думает, как-нибудь проживу до 18 лет. А там и воля придет».
«А что за семья?» — спросила сразу учительская. Не оказалось, что это — именно сочинение, плод, так сказать, творческого воображения автора. Он никакой не Игорь, а Коля. Значит Игорь ему красивее. Родители у него хорошие, к сожалению — развелись, когда Коля еще ходил в детский сад, но папа проводит много времени с Колей, гуляет, учит его играть в шахматы, вместе они собирают марки, марки — из жизни, у папы с мамой остались добрые отношения, другой семьи ни у того, ни у другого нету. Колю оба любят. Никто никого не бьет. Но почему воображение сработало именно в эту сторону? В творческом процессе — никогда не узнаешь. Но, как учительская отметила, не исключено, что Коле самому для себя хочется в собственных же глазах скомпрометировать семью, где все вместе живут — мама, папа, Игорь. Колю зато пальцем никто не трогает. А Игоря Игорев папа, который всегда живет со своим Игорем, лупит Игоря ремнем почем зря. «Мучается мальчишка», — сказала веселая англичанка. А кто-то, не помню, сказал, что взрослые вечно высасывают из пальца, это писал — наоборот — веселый человек, вон как здорово: «много хочешь, мало получишь». Прямо народная мудрость! «Думает — после восемнадцати: воля. Там как раз и наплачешься, это нельзя, туда не моги…» — «Оптимист!» — «Значит, мать чересчур крепко держит, ребенку не хватает свободы!» — «Куда ему свобода? Восемь лет!» — «Ооо, свободы всегда охота, я помню». — «Что вы помните, Надежда Кузьминична? Это же когда было!» — «Некорректно…» — «Да я не в том совсем смысле! Дай ему свободу, он развернется». — «Много хочешь, мало получишь!» — «Да славно человек написал. Вы-ду-мал! И ошибок нету…»
А сказки, которыми набит шкаф! Сюда нужно фольклорно-математическую экспедицию снаряжать. Так они мне нравятся, эти сказки!
Четвертый класс.
«У прямой был сынок-отрезок. Всем хорош, но ограничен. Очень хотелось ему знать, что там за горизонтом. И вот стал он тянуться, чтобы заглянуть вдаль. Тянулся, тянулся и лопнул. Теперь у прямой два сыночка-луча. Они постоянно убегают в бесконечность и приносят в дом интересные новости о жизни отдаленных точек».
Пятый класс.
«Жила-была Маленькая последовательность. Она, как и все маленькие, росла, и вдруг доросла до предела. И больше вырасти не могла, а ей так хотелось. Тогда она говорит Пределу: „Миленький дружок, пройди немножко по дорожке. А я чуть-чуть подрасту“. Но Предел не захотел. Загрустила Маленькая последовательность. Да повстречалась ей Е-окрестность, которая дала полезный совет: „Поговори с людьми, они мне всегда помогают стать больше или меньше. Может, тебе тоже помогут“. И отправилась Маленькая последовательность к людям. Приходит она к Ученику и робко говорит: „Простите, что отвлекаю Вас, может быть, мне как-нибудь поможете, я очень хочу стать большой, а Предел меня не пускает“. — „Ладно, — ответил Ученик, — я вам помогу“. Маленькая последовательность не поняла, что с ней произошло, только она вдруг почувствовала себя Бесконечно Большой. На следующий день Учитель спрашивает Ученика: „Что же Вы сделали с этой последовательностью?“ — „Она стала Бесконечно Большой и Бесконечно Счастливой“, — сказал ученик».
Нет, я не пойду работать в Пулковскую обсерваторию заведующей главным телескопом! И не пойду я преподавать второе начало термодинамики в холодильный институт! Я навсегда останусь среди этих людей, ибо разве найдешь более творческих и профессиональных собеседников! Только будут ли они со мной разговаривать? Я ведь абсолютно не представляю себе, что такое Е-окрестность. А эта девочка, Лора ее звать, значит — знает. И это ничуть не делает ее маленькой занудой, у которой Он отнял интеллектуальным напрягом бессмысленное детство. Оно — вполне детство, и оно пишет математические сказки, только и делов!
Не удержаться. Еще одна сказка, седьмой класс, называется: «Друг». Мальчик писал.
«Жило-было Пустое Множество. И такое оно было одинокое! Пересечение его с любым Множеством всегда было пусто. Однажды Пустое Множество повстречало Плюсик. Плюсик был покорен добротой и одиночеством Пустого Множества. И они стали друзьями. Плюсик помог Пустому Множеству объединиться с другими Множествами. Он сделал это незаметно для других и даже для самого Пустого Множества. Настоящие друзья всегда делают добрые дела, не рассчитывая на аплодисменты».
А вот что этот же мальчик писал уже Маргарите, в девятом классе. Сочинение: «Почему Дмитрий Ионыч Старцев превратился в Ионыча».
«В конце своей жизни Дмитрий Ионыч Старцев из человека превратился в испорченную шарманку, говорящую только несколько фраз и собирающую деньги. Он стал вещью. А зачем вещи такое длинное название… Из всех чувств у него осталось одно — жадность, из всех желаний одно — побольше накопить. Обнищание его началось уже давно, по-моему, его любовь к Котику — начало его. Почему это произошло? Я думаю, что виноват прежде всего он сам, но только в том, что был ленив. Он ничего не пытался изменить в своей жизни. Старился, полнел, опускался. У него в душе образовалась пустота, оттого что чувства были растрачены, а пополнить было нечем, а он и не пытался ее заполнить, вот тут эта пустота и съела всю его душу, как тля сжирает листья. Самое плохое было то, что у него потерялась цель жизни от постоянной будничности и скуки, а на место ее стала жажда наживы: считать бумажки. В чем было виновато и было ли виновато общество? Естественно. Среда всегда влияет на человека, чего уж хорошего в том обществе было. Но ведь можно как-то бороться. А Ионыч, тогда еще Старцев, закрылся в себе и все мечтал, глядя в тарелку. Ведь „обыватели“ — те же Ионычи. Человек должен сам стараться освежить и наполнить жизнь, а он не старался. Он обленился душою — в этом его главная беда. Любовь его не могла спасти, потому что он полюбил не человека, а „молодое, изящное и, вероятно, чистое существо“. Такая любовь не могла дать удовлетворения его обнищавшей душе. Да и он сам чувствовал в этой „любви“ что-то не то, а к тому же он просто-напросто боялся сильного чувства. Он был трус. Он боялся изменить свою жизнь. А все это и привело его к Ионычу».
Все бы так, взрослые бы — так, прозирали Чехова! Меня здесь поражает осознанная гражданственность позиции — жизнь свою ты обязан наполнить сам, иначе ты — вещь, и нечего сваливать на общество, какое бы оно ни было; бессильное чувство — лень, вот его определение лени, очень достойное, человек, коли он человек, достоин только сильного чувства, и только оно для души спасительно, нужно уметь сформулировать для себя цель, кибернетики знают, что формулировка цели — самая сложная задача в любой программе для любой машины, и следовать ей бесстрашно, человек сам перед собою несет за себя же полную полноту ответственности…
Я еще раз поглядела фамилию. Имя. И вдруг меня стукнуло — я же этого мальчика знаю! Он же из Машкиного класса, третья парта у стенки, на уроках литературы охотно спорит с Маргаритой, идеи выдвигает завиральные и весело их отстаивает, на математике — один из первых, но хмур, по-моему, у этого мальчика с Ним начались уже сложности, девятый класс — не шестой, возросшая взаимная требовательность, общаются они с Ним подчеркнуто вежливо и исключительно по делу. Кстати — о множествах, с которыми так этот мальчик свободно поэтичен в своем седьмом. Применительно к произведению искусства в теории множеств у Кантора, по-моему, неувязка: мощность множества произведения искусства, взятого целиком, по-моему, безусловно больше, чем мощности всех входящих в это же произведение подмножеств, а никак — не наоборот, как по Кантору. Только при этом условии — произведение искусства как явление искусства состоялось. Впрочем, тут, небось, опять шалит психология, а если строго-математически, может, Кантор и прав. Но по сути искусства — я правее, чем Кантор.
