Нет, ее поразили не слова — слов девочка не могла точно вспомнить: кажется, спросил, почему она плачет. Но голос… Он звучал совсем не так, как другие… И такой ласковый, что она заплакала сильнее. Словно сквозь мокрое стекло заметила его озабоченную улыбку. Девочке показалось, что она ее уже видела очень давно. Вот только вспомнить не могла…

— Тебя кто-то обидел?

Девочка отрицательно покачала головой. Он поспешно добавил:

— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Просто мне скучно гулять одному. А тут вижу: ты идешь да еще плачешь…

Девочка недоверчиво улыбнулась. Мокрое стекло перед ее глазами начало проясняться.

Она вспомнила, как учитель сказал: «Вита Лещук, ты виновата и должна извиниться перед Колей».

Она тогда упрямо закусила губу и молчала. «Ну что ж, ты не поедешь на экскурсию. Побудешь дома, подумаешь». Не могла ведь она рассказать, как было на самом деле. Вита Лещук не доносчица.

Пусть уж лучше ее наказывают…

— Послушай, девочка, я-то знаю, что виновата не ты, а Коля. «Знает? Но откуда?»

— Послезавтра я лечу на день в Прагу. Хочешь со мной?

Девочка вздрогнула, остановилась. Тоненькая и легкая, с пушистыми волосами, она сейчас до того была похожа на одуванчик, что хотелось прикрыть ее от ветра.

«Послезавтра наш класс летит в Прагу, а меня не бе-рут…»

Вита подняла голову и внимательно посмотрела на незнакомца. Он был высокий, с несуразно широкими плечами, нависающими как две каменные глыбы. Может быть, поэтому он немного горбился.

На треугольном лице с мощ-ным выпуклым лбом все угловатое, резкое. Даже брови напоминают коньки «ножи». А глаза добрые и тревожные.

— Проводить тебя немного? — И быстро добавил: — А то мне одному скучно.

Вита молчала, и он снова заговорил:

— Я расскажу тебе свою историю — может быть, ты захочешь мне помочь…

Против этого девочка устоять не могла:

— Хорошо, рассказывайте.

Медленно пошла дальше, покровительственно поглядывая на него. И он шел рядом, пытаясь приспособиться к ее шагам.

— Видишь ли, в Праге у меня очень много дел. Все их за день одному ни за что не переделать. А если ты согласишься полететь со мной и хотя бы выполнишь мое поручение на фабрике детской игрушки, я справлюсь с остальным. Ну как, согласна?

— Надо еще спросить разрешения у мамы и бабушки, — сказала Вита.

И незнакомец почему-то обрадовался;

— Конечно. И поскорей,

— Мой дом уже близко.

Она настолько прониклась доверием к спутнику, что перед эскалатором подала ему руку. Здесь было очень оживленно. Незнакомец так стиснул ее руку, что девочка вскрикнула.

— Извини, Вита.

«Откуда он знает мое имя? Почему ничего не говорит о себе? Как его зовут?»

— Пора и мне представиться, — тотчас произнес он. — Меня зовут Валерий Павлович. По профессии я — биофизик. Сейчас в отпуске. Но он кончается.

Некоторое время они ехали молча, И каждый раз, переходя с эскалатора на эскалатор, Валерий Павлович брал Виту за руку. Его пальцы были сухими и горячими, как будто он болен и у него высокая температура.

Когда подошли к Витиному дому и дверь автоматически открылась, Валерий Павлович на миг задержался у порога, словно не решаясь входить…

Их встретила мать Виты — маленькая круглолицая женщина с такими же, как у дочери, пушистыми рыжими волосами. Она изумленно уставилась на незнакомца:

— О, у нас гости!

Женщина присмотрелась к Валерию Павловичу, и ей начало казаться, что она его не раз видела. Но когда? Где?

— Ксана Вадимовна, — представилась женщина.

— Валерий Павлович, — и сразу же отвел глаза. «Где я его видела?» — пыталась вспомнить женщина.

Сначала ей показалось, что это кто-то из сослуживцев му- жа. Но тогда бы она его помнила, как помнит всех, кто имел отношение к Антону, к ее Анту. За эти несколько минут она изрядно потормошила память, но ничего не добилась. А когда успокоилась, память сама легко, как вода, соломинку, вытолкнула наверх воспоминание. Фойе театра. Выставка картин молодых художников.

Она тянет мужа за руку: «Ант, да пошли же! Третий сигнал!» А он смотрит на картину, написанную звучащими красками. На ней из тьмы выплывает лицо с заостренными чертами, яростно устремленное вперед. Ант сказал ей тогда: «Вот каким мне бы хотелось быть». Жена искоса взглянула на его полное доброе лицо с чуть оттопыренной губой и улыбнулась про себя: «Мальчишка!» А теперь она видит перед собой тот же портрет, но оживший,

«Может быть, художник писал его именно с этого человека? Невероятно…»

— Мама, а меня Валерий Павлович приглашает с собой в Прагу! — не замедлила сообщить девочка. — Он летит туда в тот же день, что и наш класс.

— Вот вы там и увидитесь, — сказала Ксана Вадимовна, не вдумываясь в слова дочери. Она смотрела на гостя и думала: «Как будто сошел с того портрета. Это лицо… Его мне уже не забыть. Только теперь я, кажется, понимаю, что нашел в нем Ант. Но оно слишком подвижно: так быстро меняет выражения, что их невозможно уловить…»

— Мама! — нетерпеливо напомнила о себе девочка. — На экскурсию меня не берут, если не извинюсь перед Колей.

— Что случилось?

— Я ударила его.

— И не хочешь извиниться?

— Ни за что! Он сказал, что герои — дураки, а трусы — умные. И что их называют по-другому потому, что это выгодно другим.

— Надо было объяснить, — попыталась успокоить дочь Ксана Вадимовна.

— Кому? Кольке? — Девочка сказала это так выразительно, что мать невольно улыбнулась, а потом ей пришлось хмурить брови, чтобы показать, что она осуждает дочь.

— Несчастный человек ваш Коля. Жизнь у него будет неинтересная, если он не изменится, — проговорила, входя, пожилая, но еще крепкая женщина с цыганскими глазами. Ее короткие черные волосы были так причесаны, что казались растрепанными. — Я — Витина бабушка, — сказала она гостю и опять обратилась к Вите: — Наверное, над ним следовало просто посмеяться.

Она многозначительно кивнула гостю, показывая, что за всем этим скрывается еще кое-что невысказанное. Но Ксана Вадимовна нетактично спросила:

— Это ты из-за отца?

Девочка напряглась, как струна.

— Мама права. В таких случаях лучше не примешивать личного, — поспешил Валерий Павлович то ли объяснить что-то девочке, то ли выручить Ксану Вадимовну.

Вита подчеркнуто отвернулась от гостя.

«Этого она еще не поймет, — с сожалением подумал он. — До этого еще слишком много синяков впереди».

— Вот видишь, доченька… — попыталась начать повое наступление Ксана Вадимовна, но Вита решительно тряхнула головой:

— Я не извинюсь перед ним. Ни за что!

— И не надо, — неожиданно поддержала ее бабушка. — То, что мы тебе сказали, — это на будущее.

Ксана Вадимовна пожала плечами и вышла из ком-паты.

Вита украдкой посмотрела на гостя: как он реагирует? Все-таки ей очень хотелось поехать в Прагу. Гость сидел в кресле сгорбившись, опустив голову. Но Вита видела, что его глаза улыбаются.

— Прошу всех к столу! — послышался голос Ксаны Вадимовны.

Они прошли в столовую, где на пультах перед каждым креслом горели лампочки синтезаторов.

— Я уже ввела программу. Оцените мое новое меню, — сказала Ксана Вадимовна гостю.

— Спасибо, но я не хочу есть, — отчего-то смутился он.

— Ну немножко, немножко, только попробуйте. Прежде чем Валерий Павлович успел опомниться, перед ним оказалась тарелка с салатом. Люк синтезатора был еще открыт, значит, сейчас появится еще одно блюдо. Но тут длинный палец гостя нажал на стоп-кнопку. Индикатор погас. Ксана Вадимовна удивленно повернулась к Валерию Павловичу. А он как-то уж очень беспомощно развел руками и проговорил:

— Но я совсем не хочу есть.