Под этим плакатом в два ряда красовались фотографии и портреты генералов и актеров. Эти два ряда продолжились изображениями других знаменитых людей города. И незнаменитых тоже. Они все назывались почему-то «сословиями». Портрет бородатого, в жилетке с часовой цепочкой купца Иволгина, портрет полицмейстера, портрет чиновника, портрет дворника – очень интересный. Он стоял в длинном фартуке с бляхой на груди, в фуражке, приставив метлу к ноге как винтовку. Портрет гимназистки в белом фартучке, с длинными косами, переброшенными на грудь. Портрет сказительницы – худенькой старушки в платочке, похожей на Митревну. Портрет доктора, похожего на Чехова – пенсне и острая бородка, внимательные глаза.

Мы даже немного устали их разглядывать и пошли дальше вдоль стены. И сразу же остановились возле увеличенного из старинной летописи рисунка старинного художника. Распахнув руки, вдетые в белоснежные крылья, парил над городом летучий человек, а внизу, задрав головы, орали от страха, зависти и восхищения его древние нелетучие современники.

– А крылья? – Алешка стал озираться в надежде, что где-то здесь, в качестве экспоната, висят на стене крылья из лебединых перьев. Шапки-невидимки тоже не было видно. Но это понятно – на то она и невидимка.

– Крылья сжег священник! – сказала девушка. – Еще вопросы?

– У меня вопрос, – сказал я и поднял руку, как в классе, на уроке. – Почему ваш замечательный город подарил стране только полтора певца?

Девушка засмеялась. И объяснила:

– Вообще-то их было ровно два. Один бас, а другой тенор. Так вот, тенор сначала пел в Москве, а теперь поет в Нью-Йорке. Мы его нашим поэтому только наполовинку считаем. Что вас еще заинтересовало?

– Шапка-невидимка, – заявил Алешка.

– Это легенда. Кстати, меня зовут Олей, а вас? Очень приятно. Наш край славится своими легендами. Вот, посмотрите. – Она подвела нас к витринке, где под стеклом лежала толстая книга в кожаном переплете.

Эта книга называлась «Сказанiя древняга Липовска».

– Здесь собраны предания обо всех наших чудесах. О русалках, домовых, леших, баенных...

– А это что за фишка?

– Ну, это вроде домового, который в бане живет. Его еще банником называют. Он вообще-то довольно вредный. Не любит, когда в бане до вечера задерживаются, сердится. Ему ведь спать пора. Может за это ледяной водой окатить, веником очень больно отхлестать. – Оля подошла к картине, на которой была изображена речка (Липовка, наверное) в густо заросших лесом берегах. Над водой низко нависли облака, под ними летели птицы, а у самого берега на гладком камне сидела девушка и расчесывала длинные волосы. – А это русалка, – торжественно объявила Оля. – Она жила в глубоком омуте, возле водяной мельницы. Ее очень часто видели. Но она всегда успевала нырнуть в воду.

– Стоп! – сказал Алешка. И добавил очень серьезно, тоном профессионального критика: – Кажется, я узнаю кисть мастера.

– Молодец! Ты угадал. Это картина Шишкина. Только не того, который написал «Мишек на отдыхе»...

– «Утро в сосновом лесу», – строго поправил Алешка. – Продолжайте, пожалуйста.

– Это не тот Шишкин, а наш современник. Майор милиции. – При этих словах Оля немного покраснела.

Не сомневаюсь, что Алешка это заметил. Но виду не подал и деловито спросил:

– А у вас еще его картины есть?

– А как же!

– Покажите, пожалуйста.

– Легко. – Оля подвела нас к стенду, на который мы не сразу обратили внимание. – Вот, чудные акварельные портреты.

Алешка уткнулся в портреты носом и вслух прочитал подписи:

– «Дочь купца Иволгина», «Дворник Герасим», «Колдун».

– Две первые акварели, – объяснила Оля, – он скопировал с фотографий, а колдуна писал с натуры.

Этот, который с натуры, был здорово нарисован. Прямо настоящий колдун. Здоровенный такой, толстенный. И ничего в нем колдовского вроде бы и не было, на первый взгляд. Вот только над его левым плечом прямо в воздухе висела горящая свеча. И она так освещала его лицо, словно хотела, чтобы мы поскорее его запомнили.

Мы вышли из музея, и вдруг Алешка круто развернулся.

– Теть Оль, – спросил он, – а при чем тут белый медведь-то? У вас разве в раньшее время по Липовой белые медведи ходили? С подносами?

– А... Старую гостиницу построил купец Иволгин...

– Это которая «ца Пари»?

– Ну да. И в холле стоял этот медведь. Знатные люди бросали ему на поднос свои визитные карточки. Купец их собирал и потом ими хвалился.

– Что-то скучно он жил, – посетовал за купца Алешка. – Лучше бы что-нибудь другое собирал.

– Он и собирал. Деньги, например. И, говорят… – Оля сделала большие глаза, – говорят, что во время революции все свои сбережения спрятал где-то в подвале гостиницы.

– Поискать, что ли? – небрежно бросил Алешка. Великий кладоискатель.

 Из музея я пошел направо, а Лешка прямо.

– Ты куда? – спросил я.

– Как куда? – Алешка безмерно удивился. – На Русалкин камень посмотреть.

Он сказал эти слова тоном полководца, который намеревается оглядеть в бинокль поле предстоящего сражения.

– А ты куда?

– В буфет. Обедать пора.

– Тебе бы все обедать!

– И ужинать. – Я начал злиться.

Но Лешка почему-то спорить не стал. Только сказал, что надо зайти в наш «угловой люкс» за плавками.

– Обедать в плавках будем? – съехидничал я.

– Как хочешь. – Алешка усмехнулся. – Хоть вообще без штанов. А мне нужно речку осваивать. Ты вообще, Дим, еще многого не понимаешь.

– Ты больно много понимаешь! Ты у нас в семье самый умный!

– А ты, Дим, у нас самый... – Алешка на всякий случай отшагнул в сторонку. – Ты самый... невнимательный. Ты ничего не знаешь.

– А ты все знаешь?

– Еще не все. Но я знаю, зачем сюда приехал папа.

– На сене поваляться! Он сам говорил.

Алешка хихикнул, еще отшагнул и покрутил пальцем у виска.

– Он кое-кому кое-что еще говорил. Он сюда приехал, так как кое-что узнал.

Тут мне стало смешно. И я сказал:

– Он приехал, потому что Герасим Муму утопил русалку. В подвале «ца Пари».

– Он приехал сюда, Дим, – серьезно сказал Алешка, – потому что здесь готовится опасное преступление. И папа должен его обогнать.

– Кого обогнать?

– Ну, не обогнать, а предупредить... В общем, предотвратить. Всех их заловить и засадить.

– Да, – сказал я грустно, – ты, Лех, немного переучился. Ты ходил в школу каждым утром в любую погоду. Три года подряд.

– А ты, Дим, – спокойно сказал Алешка, – еще больше переучился. В любую погоду.

– Это еще почему?

– Потому что ты девять лет в школу ходил. Перестарался. – И попробовал мне объяснить, намеком: – От кого колдун Максимыч старый дом охраняет? Не знаешь?

– Не знаю, – признался я.

– Вот и я не знаю. Но я узнаю! Пошли обедать и купаться возле Русалкина камня.

Убийственная логика.

 Мы пошли за плавками. Заодно и пообедать. Охранник Кистинтин сидел на своем обычном месте – в стеклянной будочке, где на стене висело множество ключей от гостиничных номеров – штук пять, наверное.

А жили в гостинице только мы и археологи. И персонала здесь почти никакого не было. Администратора мы ни разу не видели – делать ему в гостинице было нечего, и он по совместительству торговал неподалеку в какой-то палаточке без ущерба для основной деятельности. Потому что постояльцы тут были большой редкостью. Я так понял, что и папу поселили здесь, чтобы он особо не «светился» на месте будущих событий. Общались мы в основном с тетей Нютой и с этим Кистинтином, очень ленивым и нудным парнем. Он даже частенько, по лености, не договаривал концы фраз. Подойдешь к нему за ключами, а он:

– Ну что вы все туда-сюда? Нормальные люди не так.

– А как? – спросил я.

– Нормальные люди утром один раз уходят, а вечером один раз приходят.

– Два раза получается, – подсчитал Алешка.