Проснулся Коля от громкого раскатистого смеха. Кто-то незнакомый заливисто хохотал, приговаривая:
– Это уморительно! Это феноменально![6] Сиятельнейший граф Лопухов застрял на гнилом мосту? Вот где он воочию увидел российскую действительность. Ха-ха-ха!
Открыв глаза, Коля увидел сидящего напротив отца человека с темной, зачесанной назад гривой волос и туго закрученными, торчащими, как стрелки, усами. Одежда незнакомца, как и у отца, полувоенная: мундир без погон, синие брюки с алым кантом. Стоячий воротничок мундира туго врезался в крутой упрямый подбородок.
Коля перевел взгляд на отца: тот недовольно морщился: должно быть, ему не по душе был смех.
– Их сиятельство граф Александр Петрович – мой хороший друг, – с нескрываемой гордостью произнес он. – Я имел высокую честь служить с ним в одном полку. Он уже и тогда был в большом чине.
– Ах, вот что! – без всякого удивления, зато с заметной иронией отозвался сидевший напротив отца человек. – Знаю, знаю графа, как свои пять пальцев. Умен, хитер, ничего не скажешь. Изворотлив, как вьюн. Любит пыль в глаза пускать. Нос по ветру держит. А в общем и целом – далеко пошел!
Это забавляло Колю. До чего же смешно говорит этот человек. Что ни слово, то присказка. «Нос по ветру держит»? Будто отцовская гончая.
Однако слушать долго не пришлось. Отцовский собеседник (это, конечно же, сам Петр Васильевич Катанин, Коля сразу понял!) пригласил своего гостя закусить и погреться с дороги.
– Только как нам быть с нашим молодым человеком? – спросил вдруг Катанин, повернувшись к Коле. – Ба, да он уже изволил проснуться. Здравствуйте, мой юный друг!
Коля смутился:
– Простите, пожалуйста. Я нечаянно. Я на минутку задремал.
– Нет, нет, не принимаю никаких извинений, – широко улыбнулся Катанин. – Сон – это штука законная. И рад бы, говорят, не спать, да сон одолеваете И еще говорят: кто спит, тот обедает… Но, я думаю, что это не совсем так. После сна почему-то особенно есть хочется. По сему поводу не откажите составить нам компанию за столом.
Петр Васильевич взял мальчика под руку и повел в столовую. Хозяин дома нравился Коле. Он и говорит как-то по-особенному, и угощение у него на славу. Кажется, он никогда еще не ел таких вкусных блюд. Впрочем, чужой хлеб – давно известно! – всегда почему-то лучше своего, домашнего.
На столе появилась свежая, сочная клубника. Прямо глазам не верится. На улице мороз, снег, а тут клубника! Придвинув вазу с ягодами поближе, Катанин уговаривал:
– Угощайтесь, мой юный друг. Это ананасная. Прямо с грядки. Из собственной оранжереи!..
Катанин поднял бокал с искрящимся пенным вином и чокнулся с Алексеем Сергеевичем. Они завели разговор о собаках.
– Нет, что бы ни толковали, а с вашими борзыми никому не потягаться. По всей округе слава о них идет. Охотники не нахвалятся. Ей-богу! – льстиво говорил отец, разглаживая усы.
– Что ж, собаки действительно неплохие, – как-то очень равнодушно согласился Катанин.
– Вы бы мне, достопочтимый Петр Васильевич, парочку-другую щеночков уступили. За оплатой дело не станет. А цена меня не пугает.
– Сделайте удовольствие, – склонил голову Катанин. – Любых выбирайте! И денег я с вас по-соседски не возьму.
– Помилуйте! – отец зажмурился от удовольствия. – Дружба дружбой, а денежки врозь. Я готов рассчитаться хоть сейчас… Вы обидите, отказавшись.
Коля испугался: а чем отец платить будет? Он дорогой обмолвился, что ни копейки с собой не взял, что Катанин непременно даст щенков в долг… А потом, когда же, наконец, он о главном заговорит – об учителе? Ага, вот, кажется, собирается что-то сказать. Но его опередил Катанин:
– Многих ли мужиков, дорогой соседушка, вы изволили на оброк перевести? – спросил он.
Отец беспокойно завозился на стуле:
– На оброк? Гм! Всего двоих. Для пробы. Торговлишкой пробавляются.
– А по моему разумению оброк следовало бы применять смелее, – в раздумье произнес Катанин. – Он значительно легче для крестьян. Какое мнение вы на этот счет имеете?
Алексей Сергеевич нервно кашлянул. Коля чувствовал, что отец сердится. И чего это он? Барщина, оброк – скука какая. Вот если бы он учителя попросил. За этим ведь и ехали.
– Какое мнение? – недовольно переспросил отец. – Да никакого, извините! Не затрудняю себя мыслями о мужике. Со своими делами не успеваешь справиться.
– Но оброк взаимно выгоден, – убеждал Катанин, – и барину, и мужику.
– Может оно и так. Не спорю! Но позвольте еще раз повторить: мне важны только мои интересы… И потом посудите сами: отпустишь мужика в город, а он там разных вольностей нахватается. Перечить вздумает. Так я уж лучше его около себя подержу. Пускай на моих глазах работает.
А Катанин, словно не слушая Алексея Сергеевича, задумчиво устремил глаза в потолок.
– Если бы только все понимали, – с глубокой горечью воскликнул он, – как трудно жить мужику: сеять хлеб, платить подати, выставлять рекрутов, быть вечным рабом! Мне становится смешно, когда иные из нас философствуют: сельская тишина, мир полей, русская природа… Какие бессмысленные, пустые слова!
Коля видит, что отец в смятении. Языком губы облизывает, кряхтит, словно тяжелый мешок на себе тащит. А Петр Васильевич хорошо говорит, будто стихи читает. Вот бы ему с Александром Николаевичем встретиться. Они бы, наверно, сразу друг другу понравились.
Не замечая, как нахмурился старший гость, Катанин с увлечением продолжал:
– Впрочем, барщина ли, оброк ли – одного поля ягода. По моему суждению, самое верное – дать мужику волю, освободить от барской зависимости. Кстати, я уже намереваюсь поступить со своими крестьянами именно так. Пора! Как вы думаете?
Отец в явном смятении. Он молчит, нахохлившись, как филин. Заметив, что гость недоволен, Катанин любезно спросил:
– Не желаете ли пройти на псарню? Выбрать щенков засветло. Пожалуйста!
Он отрыл дверь и негромко приказал кому-то:
– Помогите господину Некрасову… Да, да, любых!
Когда отец, неуклюже поклонившись, ушел, Катанин остановился возле стула, на котором сидел Коля.
– Вы, наверно, все зеваете, – ласково произнес он. – Взрослые всегда такие неинтересные. Болтают что-то непонятное. А вам скучно? Не так ли?
– Нет, что вы. Напротив, – привставая со стула, ответил Коля. – Мне совсем у вас не скучно, мне очень нравится.
– Что же вам, мой юный друг, здесь нравится? – пряча улыбку в густых усах, выпытывал Катанин. – Вероятно, ягоды, клубника? Я, надеюсь, не ошибся?
– У вас много книг, – прошептал Коля.
– Ах вот как! – Катанин с удивлением глянул на своего молодого гостя. – Значит, вы любите книги?
– Нам маменька каждый вечер читает. У нее своя библиотека. И Андрюша тоже любит книги.
– Андрюша – это братец ваш?
– Да. Он меня старше на целый год. Но, представьте, часто болеет, – все больше проникаясь доверием к Катанину, рассказывал Коля. – А мне по ночам книги снятся. Вот один раз чувствую, что скоро проснусь, и давай их под подушку прятать. А проснулся – ничего нет. Такая досада!
Катанину нравился этот любопытный мальчуган. Кажется, не в отца растет.
– Что же вам читает маменька? Каких писателей? – поинтересовался он.
– А всяких! Данте, Шекспира, Вальтера Скотта, Державина, Карамзина, Жуковского…
– Великолепно, превосходно! – восклицал Катанин. – А разве Пушкина вы не читали?
– Как же, как же, – заторопился Коля и вздохнул: – У нас только одна книжка. Должно быть, Пушкин мало пишет.
Петр Васильевич громко рассмеялся:
– В этом его упрекнуть никак нельзя. Пишет завидно много. Но печатают мало. Вот в чем секрет.
Обняв гостя за плечи, он потянул его за собой в соседнюю комнату, где Коля видел огромный, со стеклянными дверцами книжный шкаф. Катанин подошел к нему, открыл дверцы, и перед Колей предстало великое множество разных книг в кожаных переплетах с золотым тиснением.
