Белисарио. Знаю, знаю, супругов Сайд, в Камане. Я все это давно знаю. Ты мне про письмо расскажи, про индеанку.
В глубине сцены показывается дедушка. Он садится. Показывается сеньора Карлота с метелочкой из перьев. Она одета так же, как и в первом акте, но сейчас исполняет роль горничной. Она вытирает пыль, с вызывающим видом вертясь на глазах у дедушки, и тот против воли начинает следить за ней взглядом.
Мамочка. Камана — это было где-то у черта на рогах. Крошечный поселок, там даже церкви не было. Грязь, бездорожье. Ну вот наш кабальеро и не хотел, чтобы его жена заживо похоронила себя в такой глуши. Он ее вместе с барышней и оставил в Арекипе, где было какое-никакое общество. А сам целые месяцы проводил в разлуке. Он был добрый человек и со всеми пеонами и слугами обходился очень мягко. До тех пор, пока…
Дедушка. "Милая моя жена, любовь моя! Пишу тебе, терзаясь угрызениями совести. В нашу первую ночь, ты помнишь, мы поклялись друг другу хранить любовь и верность до гробовой доски. И ничего не таить друг от друга. За пять лет нашего брака я неукоснительно выполнял эти обеты, как и ты, моя жена, затмевающая своей чистотой святых…"
Сеньора Карлота, расхрабрившись, сбрасывает с себя, точно мучаясь от жары, блузку.
Белисарио. Это барышне из Такны написал наш кабальеро такое письмо?
Мамочка. Нет, своей жене. Письмо пришло в Арекипу и, прочитавши его, супруга сделалась бледна как полотно. Барышне пришлось дать ей валерьянки, потереть спиртом виски. Супруга кабальеро ушла к себе в комнату, заперлась там, и барышня услышала душераздирающие рыдания. Не зная покоя от юбопытства, она в тот же вечер перерыла весь дом. И знаешь, где обнаружилось письмо? В шляпе. Они обе очень любили шляпы. И вот в злую для себя минуту барышня письмо прочитала.
Дедушка притягивает к себе Карлоту, которая с деланным изумлением и негодованием сопротивляется, но после недолгой борьбы уступает. Дедушка сажает ее к себе на колени и, лаская ее, продолжает вслух читать свое письмо.
Дедушка. "Мне легче причинить тебе страдание, чем солгать, моя дорогая. Я не нашел бы себе места, зная, что обманул тебя. Вчера, впервые за эти пять лет, я был тебе неверен. На коленях умоляю тебя о прощении. Это оказалось сильнее меня. Это было как ураган, с корнем вырывающий деревья, — так вожделение смело мои принципы, мои клятвы. Я решился рассказать тебе обо всем, хотя, может статься, ты проклянешь меня. Виновата наша долгая разлука. Жить без тебя, мечтать о тебе в Камане было сущей пыткой. Было и есть. От этих мыслей кровь закипала у меня в жилах. Мне хотелось все бросить и сломя голову примчаться в Арекипу, ворваться к тебе, схватить тебя в объятия…" (Голос его затихает.)
Мамочка. Все завертелось тогда перед глазами у нашей сеньориты: ванная комната, где она читала письмо, закружилась как волчок, а квартира, Арекипа, весь мир колесом покатились в бездну, увлекая ее за собой. Сердце ее готово было разорваться. Стыд жег ей щеки.
Белисарио (очень серьезно). Отчего же ей было так стыдно? Оттого, что она узнала о том, как кабальеро спознался с горничной?
Дедушка и Карлота соскальзывают на пол.
Мамочка (трепеща). Да, оттого. Она не могла постичь, как может кабальеро хотя бы прикоснуться к чужой женщине, да еще к распутной индеанке.
Белисарио. Что же, ей никогда не приходилось читать о том, как мужчина прикасается к женщине?
Мамочка. Наша барышня была особой строгих правил и подобных книг не читала. И потом, одно дело — прочесть такое в книжке, и совсем другое — в письме, автора которого она знала. И вот она читала это письмо, читала и перечитывала и все никак не могла поверить, что кабальеро мог совершить подобный поступок.
Дедушка. "Имя этой женщины не имеет значения. Это одна из тех, кто прибирал в гостинице, несчастное, убогое существо, скорей животное, чем человек. Не она прельстила меня — обнимая ее, я вспоминал тебя, и, думая о тебе, тоскуя по тебе, я поддался безумному порыву и овладел ею. Это было похоже на случку диких зверей. Ты должна знать все…"
Белисарио (теперь он тоже дрожит и выговаривает слова так, словно они жгут его). И всего-навсего из-за этого сделалась его супруга бела как полотно? И из-за такой малости барышне показалось, что мир летит в пропасть? Ты ничего не скрываешь от меня? Может быть, потом наш кабальеро придушил индеанку?
Мамочка. И внезапно барышня ощутила кое-что похуже головокружения. Ее затрясло так, что пришлось присесть на край ванны. Письмо было так недвусмысленно и откровенно, что ей показалось, будто все это происходило не с индеанкой, а с нею самой.
Дедушка. "И в моих объятиях это существо стонало от наслаждения. Но я любил не ее, а тебя. Глаза мои были закрыты, и я видел тебя, и вдыхал аромат твоей кожи — это он пьянил меня…"
Белисарио. Но каким же образом заставило это письмо нашу барышню согрешить в помыслах?
Мамочка. Ей представилось, что кабальеро овладел не индеанкой, а ею.
Дедушка. "И каким же кошмаром было, открыв глаза, обнаружить это чужое плоское лицо… Прости, прости меня. Я проявил слабость, но думал только о тебе и желал одну тебя. Мне так тебя не хватало…"
Белисарио. В чем же тут грех-то, не понимаю! Это не грех, а глупость, блажь. И потом, о какой это сеньоре Карлоте ты толкуешь? Это не та ли распутница из Такны?
Мамочка. Разумеется, грех. Разве не грех — причинить ближнему ущерб? И если уж барышне взбрело в голову, что кабальеро с нею так обошелся, не заставила ли она тем самым согрешить и его? Как же ты не понимаешь?
Дедушка жестом, в котором сквозит отвращение, велит Карлоте уйти и она выходит, послав Мамочке насмешливый взгляд.
Дедушка. "Я приеду в Арекипу и у твоих ног вымолю себе прощение. Ты вольна назначить мне самое тяжкое наказание, и я приму его с радостью. Будь великодушна и пойми меня, любовь моя. Целую, люблю тебя больше чем когда-либо. Твой Педро…"
Мамочка. И дурные мысли были мне карой за то, что прочла чужое письмо. Впредь будет наука: не суй нос куда не просят.
Белисарио. Я кое-чего так и не уразумел. Отчего же кабальеро высек индеанку? Ты говорила, что она была развратна, а он чист и честен. Так что же она совершила?
Мамочка. Да, уж наверно, что-нибудь ужасное, если бедный кабальеро потерял голову. Наверно, она была из тех гадких женщин, которые заводят речь о страсти, о наслаждении и о прочих гадостях.
Белисарио. А барышня из Такны призналась на исповеди в своих недостойных помыслах?
Мамочка. И самое ужасное, отец мой, в том, что когда я читала это письмо, то испытывала такое, чего объяснить не могу… Какое-то возбуждение, нехорошее жгучее любопытство. А потом даже позавидовала той, о ком писалось в письме. Грешные мысли обуяли меня.
Белисарио (в роли падре Венансио). Дьявол всегда на страже, он не упустит случая снова, как когда-то, подвергнуть искушению Еву.
Мамочка. Со мною такого никогда еще не бывало, отец мой. Мне случалось порою и завидовать, и мечтать, как я отомщу. Случалось и впадать в гнев. Но такого еще не было! И мысли эти были связаны с человеком, которого я так глубоко уважаю. Ведь это хозяин дома, где я обрела приют, муж моей кузины, давший мне кров!..
Белисарио (идет к письменному столу). Что ж, барышня из Такны, брат Леонсио всегда советовал в таких случаях пасть на колени, где стоишь, и воззвать к Пречистой Деве. Про себя или в полный голос, как придется. (Подражая Леонсио.) "Мария отгонит искушение, как вода — кошку".
Мамочка (обращаясь к невидимому Белисарио). Когда мы с твоей бабушкой Кармен были еще маленькими и жили в Такие, нас вдруг обуяло благочестие. Мы накладывали на себя епитимьи гораздо более суровые, чем этого требовал наш исповедник. А когда мама твоей бабушки — тетя Амелия — заболела, мы дали обет, чтобы господь ее исцелил. Знаешь какой? Мыться только холодной водой. (Смеется.) И к тому же — каждый день. В те времена это было не принято, нас бы сочли сумасшедшими. Эту моду потом завезли к нам янки. Мытье — это было целое дело! Служанки грели воду, наглухо запирали все двери и окна, готовили ванну с ароматическими солями… После мытья полагалось немедля лечь в постель, чтобы не получить воспаление легких. А мы с твоей бабушкой ради спасения тети Амелии опередили свою эпоху. Целый месяц мы каждое утро мылись ледяной водой. Выскакивали из ванны все в пупырышках и с посиневшими губами. Тетушка выздоровела, и мы думали, что это наш обет ей помог. Однако через два года она снова слегла и теперь уже навсегда. Долго она умирала, много месяцев, так долго, что непонятно было, за что ей такие муки. Иногда в толк нельзя взять господа… Вот, к примеру, твой дедушка Педро. Разве справедливо, что у него, такого честного и доброго, жизнь не задалась?
