Дедушка (он молод, весел, бодр). Ну еще бы! Скоро мы будем пожинать плоды нашего долготерпения! Хлопок пошел в рост так, что и мечтать нельзя было! Мои хозяева на прошлой неделе привезли в имение ученого агронома — весь в дипломах и ученых званиях. Так он остолбенел, поглядев на плантацию. Не верил своим глазам.
Бабушка. Ты заслужил удачу, Педро. Столько лет во всем себе отказывать, похоронить себя в этой глуши…
Дедушка. Еще он сказал, что если хватит воды — а почему бы ее не хватить? река полноводна как никогда, — то в этом году мы сможем потягаться с лучшими хозяйствами Ики.
Агустин. Папа, а ты купишь мне тогда трубочку и белый халат? Я больше не хочу быть адвокатом! Я лучше стану знаменитым доктором.
Дедушка кивает.
Сесар. А мне костюм бойскаута!
Дедушка кивает.
Амелия(садясь к нему на колени). А мне ту шоколадную куклу, которая выставлена в витрине «Иберики», да, папочка?
Дедушка. К тому времени ее уже продадут, глупенькая. Я закажу тебе другую, самую большую в Арекипе. Ну а что мы подарим нашей маме?
Мамочка. Разве ты не знаешь? Шляпы! Множество шляп! Вот с такими полями, с цветными лентами, с вуалями, с цветами, с птицами.
Все смеются. Белисарио, продолжая писать, тоже.
Амелия. А почему тебе так нравятся шляпы?
Бабушка. Это последняя аргентинская мода. Зачем я выписываю "Для тебя" и «Леоплан»? Мои шляпы цивилизуют Арекипу. Ты тоже будешь носить шляпы и увидишь, какая станешь хорошенькая.
Мамочка. И в тебя влюбится знаменитый адвокат. (Дедушке.) Придется тебе примириться с таким зятем.
Агустин. А Мамочке что ты купишь, если урожай будет хорош?
Дедушка. Что еще за «Мамочка»? Это Эльвиру вы так называете?
Амелия. Да, это я придумала. Сначала было Мама Эльвира, потом Мамочка Эльвирочка, а потом просто Мамочка.
Сесар. Все ты врешь. Это я первый стал ее так называть.
Агустин. Вовсе не ты, а я. Правда же, Мамочка?
Амелия. Ну, так что же тебе подарить, Мамочка?
Мамочка. Жареных гвоздей.
Сесар. Нет, правда! Ну что?
Мамочка (она вновь обретает свой истинный возраст). Абрикосов из Локумбы и стаканчик молодого вина.
Агустин, Сесар и Амелия смотрят на нее непонимающе.
Агустин. Какие еще абрикосы из Локумбы? Какое вино? О чем ты, Мамочка?
Сесар. Наслушалась радиоспектаклей Педро Камачо, вот и повторяет.
Бабушка. Нет. Это она вспоминает свое детство. Когда мы были маленькими, Локумба славилась своими фруктовыми садами, и оттуда в Такну привозили корзины с абрикосами. Ах, какие это были абрикосы — огромные, сладкие, сочные. Абрикосы и молодое, чуть перебродившее вино — нам давали по ложечке попробовать. Его делали негры в поместье. Мамочка говорит, что еще застала рабовладение. Но она путает.
Сесар. Вечно ты все придумываешь, Мамочка! Что, вспомнила сказки, которые рассказывала нам в детстве?
Амелия (с горечью). Ох уж эти сказки! Это она виновата в том, что случилось с моим сыном. Сколько стихов выучил он наизусть по ее милости!
Белисарио (поднимает голову). Нет, это неправда. На стихи был дедушка мастер. Мамочка заставила меня выучить только одно стихотворение. Помнишь, мы читали его по очереди: строчку — ты, строчку — я. Это был сонет, который написал ей на перламутровом веере какой-то косматый поэт. (Агустину.) Я хочу кое-что сказать тебе, только это тайна. Никому ни слова. А главное — чтобы мама ничего не узнала.
Агустин. Ну разумеется! Какой может быть разговор?! Выкладывай.
Белисарио. Я не хочу становиться адвокатом. Я ненавижу премудрости, которым меня обучают в университете — все уставы, кодексы, уложения. Я вызубриваю их к экзамену и немедля забываю. Честное слово. И в дипломаты я не пойду. Знаю, что для вас всех это будет потрясением, но что же делать? Душа не лежит. Совсем другое меня притягивает. Я никому еще об этом не говорил.
Агустин. Ну а к чему же у тебя лежит душа?
Белисарио. К поэзии.
Агустин (смеясь). Не обижайся, это я не над тобой смеюсь. А над самим собой. Я-то думал, ты мне сейчас признаешься в том, что тебя, например, тянет к мужчинам. Или что ты решил постричься в монахи. Поэзия — это еще полбеды. Это еще можно пережить. (Возвращается к столу; Амелии.) Можешь расстаться с мечтаньями, сестра, Белисарио не вытянет нас из нищеты. Послушай-ка меня: ему надо устроиться на службу.
Белисарио идет к письменному столу и оттуда слушает их разговор.
Амелия. Если бы ему взбрело в голову что-нибудь другое, я бы не возражала: пусть делает что хочет. Но ведь это голодная смерть! Что за профессия такая — поэт? Я возлагала на него такие надежды! Его отец перевернется в гробу, узнав про это!
Мамочка. Ты про Федерико Баррето? Тише, а то дядюшка услышит. С тех пор как появились эти злополучные стихи, он требует, чтобы даже имени его в доме не произносили.
Она улыбается всем и вежливо кланяется, как незнакомым. Белисарио, приставив пальцы ко лбу на манер рогов, «бодает» стариков, Амелию, Агустина и Сесара.
Бабушка. Отчего тебя так удивляет то, что мальчик решил сделаться поэтом? Он пошел в твоего прадедушку — отец Педро тоже писал стихи. А Белисарио с пеленок был фантазером. Помните, что он вытворял в Боливии?
Белисарио. Это Сатана! Сатана! Клянусь тебе! Он на картинках, и в катехизисе, а брат Леонсио сказал, что он принимает обличье черного козла! Клянусь тебе всем святым, бабушка!
Бабушка. Так ведь это же не козел, а козочка.
Амелия. И козочку эту подарил тебе дедушка ко Дню Независимости. Неужто ты думаешь, что он прислал нам дьявола?
Белисарио (рыдая). Это Вельзевул! Говорю вам! Клянусь господом! Я ведь проверил! Я окропил его святой водой! Он так и взвился!
Агустин. Должно быть, вода была недостаточно святая.
Белисарио (с плачем бежит к Мамочке). Знаешь, мне до сих пор снится в кошмарах эта боливийская козочка! Такая огромная, такая страшная. Это не козочка, а козел, это воплощение Сатаны! Да-с, ничего себе любовная история…
Мамочка (так, словно успокаивает невидимого ребенка). Не смейтесь над ним. Не плачь, бедненький, не плачь. Я тебе верю, я! Иди ко мне.
Амелия. А что это ты все молчишь, папа? Тебе нехорошо? Папа! Папа!
Дедушка (держась за голову). Голова что-то кружится. Все плывет…
Бабушка, Амелия и братья в тревоге окружают его.
Сесар. Надо вызвать врача! Скорей!
Агустин. Подожди. Давай-ка перенесем его в спальню.
Дедушку уносят. Мамочка остается неподвижна.
Мамочка. Неужели это из-за индеанки? Такая кара за грех молодости?
С трудом поднимается и, держась за спинку своего стульчика, начинает медленный и тяжкий путь к креслу.
Белисарио. Ну, кажется, мне пришло время узнать эту тайну. Что же это был за грех молодости?
Мамочка (с трудом переползая в кресло). Нечто ужасное приключилось с барышней из Такны, мой мальчик. И все из-за этого письма. И из-за этой дурной женщины. (Замолкает, собираясь с силами.) Бедная барышня! Ее заставили согрешить помыслами.
Белисарио. Да какое письмо? Начни с самого начала.
Мамочка. Письмо, которое кабальеро написал своей жене. А жена была ближайшей и закадычнейшей подругой нашей барышни. Они очень любили друг друга и даже жили вместе. Они были как родные сестры, и потому, когда одна вышла замуж, другая поселилась с ней и с ее мужем.
Белисарио. В Арекипе дело было?
Мамочка (она наконец уселась). Славные тогда пришли времена. Казалось, что урожай хлопка будет обильным, что кабальеро выручит много денег и купит собственное имение, ибо пока он всего лишь управлял чужим.
