Причитая, Маланья спустилась по деревянной лестнице на первый этаж, где и располагался, собственно, трактир.

– Егорка! Гаденыш поганый! Тащи водки и огурцов. Гости пить хотят. Да в капусту сахарку не забудь подсыпать. Подай все наверх. И быстро! Ждать не буду. Выпороть квартальным велю. Усек у меня?

Через минуту в «будуаре» Маланьиного дома появился босоногий мальчишка лет десяти. Выставив на стол бутылку медовухи и деревянную кадку с соленьями, Егорка ушмыгнул обратно в кухню.

– Хочу, братцы, с вами дело обсудить.

Пафнутий промокнул густую бороду холщовым полотенцем и только после этого закусил крепкую медовуху соленым огурчиком.

– Понятно, что не на посиделки позвал. – Митька, прыткий молодой парнишка с черными, как смоль, лоснящимися волосами, зачерпнул очередную ложку борща и отправил ее в рот.

– Говорливый больно. – Пафнутий бросил взгляд на Митьку и снова принялся хлебать борщ.

– А чего нам молчать-то? Чай не немой. Язык-то почто дан?

Митька отломил кусок калача и принялся переминать сильными челюстями здоровенный ломоть. Бесшабашный выпустил из левой руки капустный пирог и отвесил соседу звонкий подзатыльник.

Митька попытался увернуться от тяжелой руки Бесшабашного, но из этой затеи ничего не вышло. Ладонь пахана достигла своей цели. Черный задел локтем тарелку, и ложка, подлетев в воздух, со звоном брякнулась на пол.

– Пафнутий, за что?

Митька все еще держал на изготовке руку, закрываясь от другой оплеухи. Однако Бесшабашный уже был всецело увлечен прерванной трапезой.

– А за то, – пробасил он, – чтобы думал в следующий раз. Зачем барышника приезжего на смерть зашиб? А? Тобой теперь пристав боготяновский интересуется.

– Да не убивал я его!.. – запротестовал Митька.

– Врет и не поперхнется! Мне-то зубы не заговаривай! – Бесшабашный отодвинул от себя опустошенную тарелку. Тут же около него появился половой с подносом в руках. Выставил перед гостем огромное блюдо с сазанами, выдержанными в белом вине, начиненными рисовой кашей, перемешанной с икрой.

– Ты мне для дела нужен был, Митя, – продолжил Бесшабашный. – Замыслил я тут одну заварушку. Так ведь нет… Пащенок!

– Ну будет тебе, Пафнутий! Виноват я, признаю. Только почто он мне шапку собачью торговал за…

Бесшабашный уже не слушал своего младшего подручного. Он неспешно кромсал рыбью тушку, запеченную в подсолнечном масле.

– Что за дело-то сказать хотел? – неожиданно заговорил молчаливый обычно Василий Обух, опрокидывая в рот остатки медовухи.

– А то! – Бесшабашный переложил себе в тарелку добрый кусок рыбины. – Ты Михайло Вайсмана помнишь? Должен помнить. В Сибири на каторге одну лямку тянули.

– Ну помню, – бросил Обух, пережевывая капустный пирог.

– Преставился он в том году, говорят. – Бесшабашный коротко перекрестился. – От жабы, говорят, сдох…

– Кто такой? – встрял в разговор Митька Черный.

– Всю Москву держал в своих лапах, пока жив был. Крепкий мужик. Был. Из хитрованских. Каторга сгубила… Хотя он уже старик был. И так помирать пора подходила. Да хоть не на каторге бы…

Бесшабашный прищелкнул пальцами. Половой живо шагнул к гостю.

– Да-с.

– Сольки бы мне. – Пафнутий выставил перед официантом ладонь, на которую тут же была поставлена солонка. – Так вот. В столице теперь без Мишани разброд и шатание. Хозяина у них нет.

– Свято место пусто не бывает, Пафнутий. Неужто никто так и не нашелся из ихних, чтобы порядок навести? – подал голос один из присутствующих, сухонький с тонкими гибкими пальцами карманника мужичок.

– То-то и оно!..

Бесшабашный показал половому на бутылку с медовухой, что безошибочно было принято последним как приказ к действию. Лакей ловко разлил напиток по стаканам и вновь заступил на свой пост, заняв место за спиной Бесшабашного.

– А ты, братец, поди погуляй пока, – обратился к официанту Пафнутий. – Поди, поди. И ты, Маланья, иди вниз. Посмотри, чтобы нас не беспокоил никто.

Хозяйка дома, все время трапезы проведшая за дверью соседней с гостиной каморки, вышла из своего укрытия и безропотно направилась к лестнице, ведущей на первый этаж.

– Компоту вам приказать принести? – Епифанова на мгновение задержалась у деревянных перил и оглянулась на Пафнутия.

Бесшабашный выразительно посмотрел в сторону хозяйки. Этого было достаточно, чтобы Маланья молниеносно исчезла в проеме лестницы и спустилась в трактир.

– И кто же теперь в Белокаменной верховодит? – Широкоплечий с пшеничного оттенка волосами парень, сидевший рядом с Обухом, посмотрел на Бесшабашного.

– Сестры Вайсман, Павлуша. То есть бабы. – Широкое лицо Пафнутия расплылось в улыбке, напоминающей оскал.

– Где это видано, чтобы бабы серьезными делами ворочали? – Голос тугоухого Ивана наверняка был слышен и на улице.

Бесшабашный махнул на него рукой:

– Ты бы уж молчал, Тетерев. А то так орешь, что твой голос и в полиции небось слышно. Знай себе, слушай и молчи. Когда надо будет, сам спрошу. Заговоришь тогда. У тебя кости ломать хорошо получается, а как рот раскроешь, так беды с тобой не оберешься.

Сидевший рядом с Иваном Колченогий, парнишка лет восемнадцати, ткнул соседа локтем.

– Молчи, тебе говорят, а то Пафнутий башку твою разнесет. А как ты потом без башки-то будешь?..

Парень не успел договорить. Иван приподнялся со стула во весь свой гигантский рост и угрожающе навис над задирой.

– Сам слышу, кто что говорит. Ты мне в перевод-чики не набивайся! – прокричал Иван и для острастки замахнулся на Колченогого кулаком.

– Заткнитесь там все. Послушать дайте, что говорят.

Властный баритон Василия Обуха заглушил шорох на другом конце стола. Даже Иван обратил на него свой взгляд и незамедлительно сел на место.

Пафнутий продолжил:

– Так вот, говорю я вам это не для того, чтобы вы рты свои поганые раскрывали. Это Обух правильно сказал. А говорю я это для того, чтобы вы в толк взяли. Москва – это вам не Ростов. Это жила золотая. Прииски по сравнению с нашей Боготяновкой. Ясно? Если ихних сухаревских да хитрованских к рукам прибрать, так за это каждый из нас себе дорожки в домах платиной устлать сможет. И бриллиантами расшить.

Большая часть присутствующих за столом побросали ложки и с открытыми ртами внимали своему пахану.

Даже Иван, забыв про своего обидчика-соседа, слушал, не спуская с Бесшабашного внимательного взгляда.

– Вот так-то. Ну а что с бабами сладить – не подковы гнуть. Это и так понятно. Вам моя мысль ясна? – Пафнутий обвел глазами своих подопечных.

– Да неужто хочешь и московских к руками прибрать? – Митька, забыв про пироги с капустой и обжаренную в жиру свиную ножку, с открытым ртом уставился на Бесшабашного.

– А почему бы и нет? – Пафнутий зачерпнул ложкой соленой капусты с сахаром и вывалил ее рядом с рыбой в свою тарелку. – Там из авторитетных воров Кеша Крестовый да Павел Змей остались. Да и те уже небось на отдых отправились. Деньжат-то понажили. Хватит. Надо и честь знать. А коли не успокоились они, так этому делу помочь можно. Слава богу, сил у нас достаточно.

– А то! – Митька, заметно воодушевившийся после того, как Пафнутий озвучил свое «дело», вскочил со стула. – Да мы с Иваном одни чего стоим…

– Сядь. – Пафнутий встал и одним движением руки припечатал Черного обратно к стулу. – Вот тебе-то теперь в столице делать нечего. После того, как ты барыгу кончил. Не скрою, хотел я тебя вместе с Обухом на это дело снарядить, но теперь не буду.

– Почему? – вскипятился Митька.

– Потому что тебя городовые на вокзале уже скрутят и по этапу прямо с поезда и пустят. – Бесшабашный опрокинул в рот остатки настойки и закусил хрустящим огурчиком. – Обух на это дело поедет и Генка Безродный.

Генка, молчаливый с добродушными коровьими глазами брюнет, примостившийся с края стола, поднял голову. От удивления его огромные глаза с загнутыми кверху пушистыми ресницами округлились еще больше. Неожиданно проявленное к его скромной персоне внимание заглавного было приятно, и вместе с тем оно взволновало Генку.