Народ клубился в холле возле рояля. И можно было ослепнуть от качества вечерних нарядов, оглохнуть от стрекотания шпилек по мрамору и задохнуться от богатства парфюма. Дамы напялили главные платья сезона, чтобы грудью выйти на калабрийскую мафию.

Вета с пластикой скучающей звезды расхаживала на каблуках нечеловеческой высоты в многострадальной дольчегаббане, с голой спиной и юбкой, начинающейся значительно позже, чем попа. Она начесала пергидрольный конский хвост и нарисовала рот в два раза больше имеющегося. Сидящие в баре мужчины в костюмах водили за ней глазами как загипнотизированные.

Из одного лифта вышла Даша вся в черном кружеве, на одном ее плече сидел ярко-зеленый шелковый попугай с клювом из коралла. С другого струилась черная шаль в стразах.

Из противоположного лифта одновременно с ней вышла ее младшая сестра Наташа в воздушном голубом платье, с ее плеча струилась шаль, расшитая незабудками. Сестры сосредоточенно «не увидели» друг друга в упор и разошлись по разные стороны рояля.

Ольгу сзади обняла Лиза в платье с кудрявыми пионами, гармонирующими с ее белокурыми кудрями, и зашептала:

– Василий Картонов приехал. С охранником. Дашка распускает слухи, что у нее с Картоновым роман. Ты в курсе?

– Чего не бывает…

– А ты с ним совсем уже никак?

– Да нет, но я к нему очень хорошо отношусь.

– Ничего не испытываешь?

– Лиз, человек к тренажеру не может испытывать ничего, кроме благодарности… но я считаю его своим добрым приятелем. – Это было правдой.

– Думаешь, Дашка не врет про него? – зашептала Лиза.

– Думаю, нет. Он гедонист, гурман и коллекционер… В постели свое дело знает туго. – Даша весила раза в три больше Картонова, была старше его на десять лет, но Ольга уже так давно жила на свете, что умела отличать главное от второстепенного.

– Но ведь столько молодых девок на него вешается, – заметила Лиза.

– Лиз, ну при чем тут девки? Он, как деревенский парень, испытывает пиетет перед бомондными тетками, да и Даша в шестьдесят лет не такая дура, чтобы ловить его только на гениталии…

– Ты о чем?

– Я о мозгах…

– Думаешь, баба с мозгами будет в шестьдесят лет рассказывать, что ее трахнул Василий Картонов? – заливисто засмеялась Лиза. – Помнишь анекдот: Хиллари Клинтон написала книжку «Я тоже спала с Биллом»!

Обе прыснули. Хотя обе знали, по разным каналам, и скрывали друг от друга, что Даша тайно профинансировала создание пресловутых «Хрустальных слез», чтобы скульптора пригласили на фестиваль. И обе знали, что Картонов не в курсе, иначе прекратил бы с ней всякие отношения.

Несколько лет тому назад одна знатная дизайнерша пыталась подарить ему дом на Елисейских Полях. Василий Картонов публично послал ее матом. А она быстро утешилась в объятиях молодого оперного певца, раскормила его до своего размера. И теперь они колесят по городам и весям, как две счастливые и довольные друг другом морские свинки.

Уйма женщин обломала о Картонова зубы. Одна Ольгина подруга потратила пять лет жизни, чтобы женить его на себе, не поверив Ольгиным словам, что он уже не может быть женат по-деревенски, как его родители, но и не умеет быть женатым по-городскому, как требует его нынешнее положение.

Появилась Олеся. Как всегда, в кожаном прикиде с короткой юбкой солнцеклеш и нечеткой походкой от выпитого. Вздыбленные красно-фиолетовые волосы делали ее похожей на подростка. В целях прямостояния Олеся опиралась на Галю Упыреву, как на костыль. Галя была в пышных бархатных штанишках, подобранных снизу до колен.

– Ну очень по-итальянски. В таких портках расхаживали инфанты на картинах Гойи, – прыснула Ольга. – Не хватает берета и кружевной рубашки…

– Галя очень стильная, не забывай, что она закончила МГИМО, – защитила портки Наташа, делая вид, что ей не больно, что многолетняя подруга Галя перебежала в камеристки к сестре.

– Галя? МГИМО? У нее вид злобной уборщицы. Из тех, кто в официальных учреждениях шарашит тряпкой по ногам очереди, – заметила Ольга. – Посмотри, как у нее опущены уголки рта!

– Олюсик, малыш, она не злобная, она сложная… Кстати, у нее дом не только на Рублевке, но и в Ницце!

– Скажи мне, почему, имея дома на Рублевке и в Ницце, она совсем не умеет радоваться жизни?!

– А кто умеет? – искренне развела руками Наташа. – Слава богу, вот и Инга. Ты не представляешь, какая сука эта Олеся! Она ее специально спаивает!

Инга была сносно накрашена и скромно причесана, но глаза мутнели, как у несвежей рыбы, а речь была очень медленной. Она надела расшитую юбку, кофту, завязывающуюся на груди над голым животом, и белые сапоги на шпильках.

– Ты куда в сорок градусов в валенках? – пошутила Ольга.

– Че ты гонишь? Все итальянки ходят в сапогах. Здесь такая фишка. Они еще и норку в жару носят. Наташка, правда, я секси? – потребовала оценки Инга.

– Ингусик, малыш, ты – красавица! – поцеловала ее Наташа.

– Ты, Оль, думаешь, что ты все знаешь о жизни? А ты, кроме своей воды, ни хуя не знаешь! А жизнь, Оль, она непредсказуема на каждом повороте, – медленно говорила Инга. – Мне вот в больницу однажды привезли шахматиста с переломами рук, ног и позвоночника. А он просто задумался, когда ход делал, качался на стуле и ебнулся на каменный пол… Во как! А ты мне – валенки! Да эти «валенки» стоят как полгостиницы! Да ты еще постой на этой шпиляре!

Подбежала изрядно декольтированная Дина, начисто отключенная работой от своей роскошной внешности, похлопала Ингу по плечу:

– Держись! Оля, не забудь, ты выступаешь с докладом. Долго не тяни, сильно не умничай! Открытие должно быть легким и праздничным. Это все-таки Италия! Придется задержать начало, мэр опаздывает. Так что тусуйтесь, выбирайте себе кавалеров… Вон мы вам какой шведский стол привезли!

Мужчины в костюмах жадно глазели в сторону расфуфыренных дам, как дети на полки магазина игрушек.

– Простоваты, – вздохнула Наташа.

– А ты думала, что калабрийский мафиози будет говорить «ментально, брутально, сакрально, экзистенциально»? – хмыкнула Ольга.

– Но… хочется же чего-то для души.

– Для души поговори со мной. А для остального в нашем возрасте лучше всего молодые конюхи…

– Лерусик, малыш, – ухватила Наташа проходившую мимо переводчицу, – это самые настоящие мафиози?

Лера испуганно оглянулась:

– Здесь не принято произносить это слово. Пожалуйста, не говорите громко… Это нехорошо!

– Извините, я думала, они гордятся тем, что входят в мафию.

– Наташ, ну, наши тоже гордятся, что сделали свои состояния на воровстве и убийстве, но ты же не будешь в Совете Федерации или в Думе громко спрашивать, мол, это самые настоящие уголовники? – напомнила Ольга.

– Я извиняюсь… Олюсик, малыш, посмотри, моя сестра в каком красивом платье! – Изумляло, что если Даша поливала Наташу всеми мыслимыми и немыслимыми эпитетами, то Наташа гордилась яркой сестрой.

Базовая разница между сестрами-погодками состояла в том, что Даша привыкла выгрызать пространство под себя. А Наташа готова была принимать форму оставшегося пространства и смирилась со статусом профессиональной второй. Даша была броневиком, Наташа – привядшей фиалкой.

Мелькнула Печорина в бархатном платье с камеей на груди, она кокетничала с Бабушкиным, годящимся ей в сыновья. «Хочет сняться у него!» На кинофестивалях Ольга увидела такую камасутру способов завоевывания режиссеров актерами, что любую улыбку и комплимент уже читала на этом языке.

Подошли супруги Голубевы, совершенно одинаковые: он – в смокинге, сидящем на нем как на корове седло, она – в черном коктейльном платье с украшениями, тоже сидящем на ней как на корове седло.

– Извините, мы Голубевы, – кивнула жена. – Мы летели с вами вместе. Помните, еще с чемоданом была история? А где покупают билеты на открытие?

– Вы прилетели с нами, это и есть ваш билет, – улыбнулась Ольга.

– Правда? Спасибо большое. А то мы первый раз на таком фестивале и неудобно спросить. Тут все такие великие… А вы тоже в кино снимаетесь?