Войти они не смели, но им очень хотелось если не помочь, то хотя бы поглядеть на удивительную машину.

Старик вначале засомневался. Уже десять лет — с тех пор как умерла его жена — он мало бывал на людях, все свое время отдавая усовершенствованию машины. Детей у старика не было. Машина была его единственным детищем, в котором все, до последнего винтика, было изготовлено его собственными руками. Но ребячьи глаза глядели так просительно-трогательно, что старик, скрепя сердце, разрешил ребятам помочь. Раскаиваться ему не пришлось. Переноска и монтаж машины на новом месте прошли благополучно, если не считать двух-трех разбитых радиоламп, сожженного трансформатора да неизвестно куда пропавшей красивой ручки от контактора. Впрочем, вскоре ручка нашлась в кармане у одного из технически неграмотных.

С легкой руки техника-смотрителя о машине узнал весь дом. Прослышал о ней и Зайчиков. Он явился в подвал, похмыкал, потом изрек: «Реникса».

Обиженный старик стал защищать свое детище.

— Знаете, папаша, — с нежной улыбкой сказал Зайчиков, — у нас такую штуку весь институт строил — два академика, пять докторов. Не вышло. Не дошла еще наука. Вот так-то.

Однако эта отповедь ничуть не поколебала уверенности старика. Как раз в это время он вышел на пенсию. Времени у него стало много, и он целиком посвятил его улучшению машины. В голове у Свиридова постоянно появлялись новые идеи, которые он немедленно начинал претворять в жизнь. Поэтому постройка машины длилась довольно долго. Но все на свете имеет конец. Однажды наступил день, когда изобретатель, волнуясь, нажал кнопку пуска, и на панели машины загорелся большой зеленый глаз. Машина ожила.

Свиридов взял с табуретки пачку свежих газет и начал по одной опускать их в широкую щель на панели. Внутри раздалось довольное урчание. Зеленый глаз замигал и потух, потом зажегся снова. Тогда изобретатель засунул в щель последний номер «Огонька».

Первые дни машина была неразборчива в чтении и принимала любую печатную продукцию. Но вскоре старик с удовлетворением заметил, что у машины начинает вырабатываться вкус. Она с удовольствием читала «Смену» и «Неделю», любила журналы «Знамя» и «Советский экран», но не выносила «Литературную Россию». К «Новому миру» и «Октябрю» она относилась довольно сдержанно, зато вдумчиво прочитывала «Футбол-хоккей» и «За рубежом». Ее любимыми журналами были «Знание-сила» и «Курьер ЮНЕСКО».

Отсутствием аппетита машина не страдала. Зеленый глаз зажигался то и дело. Чтобы насытить машину, Свиридов покупал все газеты и журналы, какие только мог.

Когда-то очень давно студент-электротехник Свиридов мечтал стать писателем. Особенно это желание возросло после того, как его заметка «За чистоту в аудиториях!» была напечатана в институтской многотиражке. Он пробовал писать стихи, но редакции возвращали их. Одна из газет чуть не напечатала его очерк «Скромные герои хлебопечения», но вовремя обнаружила, что автор выдумал наиболее яркие эпизоды из жизни героев-пекарей.

С годами стремление к творчеству приняло у Свиридова новое направление. Как большинство современников, он свято верил в точные науки, и в горячей битве «физиков» и «лириков» безоговорочно выступил на стороне тех, кто видел будущее человечества в интеграле, и презирал анапест. Бурное развитие кибернетики, теории информации, математической лингвистики и тому подобных наук привело его к мысли, что талант и гений — суть критические состояния оптимальных саморегулирующихся систем (себя он с присущей ему самокритичностью тоже причислял к оптимальным системам). Следующим логическим шагом было утверждение, что состояние гениальности можно запрограммировать. И Свиридов сделал этот шаг.

Конечно, Свиридов понимал, что программу, заложенную в него отцом и матерью при рождении, современная наука изменить не в силах. И он решил создать механического гения — машину, способную на литературное творчество.

Над идеей этой машины он трудился много лет. В конце концов на свет появилась стройная теория, впитавшая в себя итоги долгих ночных бдений, многочасовых поисков в библиотеках, проверок на электронной вычислительной машине «Ласточка-85», к которой он как сменный инженер машиносчетной станции всегда имел свободный допуск. За эти годы Свиридов прочитал множество критических работ, изучил кучу учебников по теории и истории литературы, стилистике, лексике, фразеологии, орфографии и пунктуации. Он знал наизусть, каков процент глагольных окончаний в поэмах Маяковского и одах Ломоносова, он одолел двухтомный труд «Язык и стиль Толстого», выучил наизусть брошюры «Некрасов как редактор» и «Горький как редактор», проконспектировал статью «Партийная организация и партийная литература», прочитал все стенограммы съездов писателей и передовицы «Литературной газеты» за последние десять лет.

В бесчисленных разноцветных ящиках, стоявших у него на столе, окне, комоде, даже под кроватью, хранились тысячи карточек, из которых можно было составить новую литературную энциклопедию томов на сорок. Картотека эта все время пополнялась и обновлялась.

Из многочисленных критических трудов Свиридов знал, что главные ошибки писателей — это отсутствие связи с массами, бегство от действительности, уход в психологизм, наносящие ущерб художественному описанию трудовых будней, аполитичность героев и противопоставление их коллективу. Возможность подобных ошибок следовало предусмотреть при составлении программы машины-романиста. Но как это сделать, он не знал.

День, когда Свиридов нашел наконец решение, был самым большим праздником в его жизни. Однажды Свиридова осенило. Он задал компьютеру один-единственный вопрос: как избежать отрыва, ухода и т. п. (далее перечислялись все сомнительные положения, в какие только могли попасть автор и его герои) при создании высококачественного (талантливого, гениального) художественного произведения (романа, эпопеи)?

Ответ компьютера сначала озадачил его. В нем было только два слова: «Читай газеты». Секунду спустя он понял, что получил наконец ключ к окончательному решению проблемы.

Спроектировать считывающее устройство для него не составляло труда. И вот уже много месяцев его машина перерабатывала пуды информации, а Свиридов метался по городу в поисках литературы, которая заставила бы гаснуть ненасытный зеленый глаз.

По его расчетам, в ближайшие дни работа машины должна была закончиться. Незадолго до этого зеленый сигнал сменится желтым, сообщая, что машина уже получила достаточно информации. А когда вместо желтого вспыхнет красный свет, можно будет наконец открыть заветную крышку печатающего устройства и извлечь оттуда рукопись, которая обессмертит имя своего создателя.

В том, что созданное машиной произведение будет гениальным, старик не сомневался. Того количества информации, которое хранилось в ее памяти, хватило бы для моделирования десятка гениев мирового масштаба. Машина впитала в себя рецепты, по которым создавались лучшие произведения мира. Она проанализировала собрания сочинений Аристофана, Платона, Стерна, Дюма, Бальзака, Тургенева, Хемингуэя, Шолохова, Конан Доила, Фадеева, Сименона и еще нескольких сотен писателей. Заложенная в бункер кипа бумаги быстро таяла. Стрекот печатающего устройства раздавался все чаще и чаще, свидетельствуя о том, что работа в разгаре.

В этот день Свиридов долго стоял у машины, любовно поглаживая ее панель. Машина управилась с «Пионерской правдой» за одну минуту, но добрая порция аристотелевой «Поэтики» надолго погасила зеленый глаз, и замолчавший было стрекот возобновился. Старик даже задрожал от нетерпения, услышав его. Он впился глазами в крышку, из-под которой доносились сладкие звуки. Ему захотелось открыть ее сейчас же, сию минуту, не ожидая, пока загорится красный свет. Желание было таким сильным, что он даже испугался. Минуту он молча стоял, закрыв глаза. Сердце у него стучало непривычно быстро.

Когда он наконец успокоился и открыл глаза, на пульте горел желтый огонь.

В этот день Свиридов больше не отходил от машины. Он не знал, когда вспыхнет красный сигнал, — это могло произойти и через час, и через две недели, — но нетерпение оказалось сильнее доводов рассудка. Вскоре в подвал влетел Петя Зайчиков, ойкнул, увидев желтый глаз, бросил ненужные уже газеты и умчался рассказать долгожданную новость. Через несколько минут заявился Зайчиков-старший, с рюкзаком за плечами и лыжами в руках. Против обыкновения он ничего не сказал, только покрутил головой и удалился в задумчивости. Вскоре в подвал началось паломничество. Приходили дети и взрослые, смотрели на желтый сигнал, удивлялись. Многие почему-то говорили вполголоса.