«Всё, подлец, обо мне знает», — мысленно отметил Сергей.

Какая-то несколько даже навязчивая простота, демократичность, что ли, этого странного посланца тёмных сил пробуждали в Сергее непреодолимое любопытство, мешая прекратить этот бессмысленный торг и пока не поздно унести ноги.

— А как, скажите, в какой форме я должен их вам передать?

— Незачем мне их передавать, — пояснил продавец, сплёвывая в сугроб. Просто составим сейчас с тобою купчую, то бишь доверенность с правом продажи на указанные души. Ты подпишешься и — забирай ёлку. Владей ею, празднуй себе на здоровье.

— Кровью подписываться?

— Зачем кровью? — поморщился продавец, — Мы ж цивилизованные люди! У меня ручка с красной пастой найдется.

— А нельзя ли всё-таки ограничиться одной душой? Остаток я покрыл бы рублями.

— Нехорошо! — укоризненно покачал головой продавец, — Ты посмотри только — какая ёлка! Да она у тебя год без воды простоит! И новогодний праздник на полгода растянет. Так что нечего канючить. Сказано же — эта ёлка никак не менее трёх душ стоит… Ежели бы ты какую другую выбрал, так, может, и на твоей одной душе сговорились бы. А за эту — никак не менее трёх!… Спрос сейчас хороший. Не тебе, так кому другому отдам.

— А вот эту — нельзя? — Сергей указал на ёлочку поменьше.

— Почему ж нельзя? Можно. Только ведь она тебе тоже недёшево обойдётся — две души.

— А на душу моего начальника доверенность написать нельзя? — робко полюбопытствовал Сергей.

— Вот чего нельзя — того нельзя, — отрубил продавец. — Ты пойми, чудак человек, что души, они, как и деньги, разного номинала бывают. Душа ребёнка неискушённого у нас сегодня идёт что рубль платиновый коллекционный, юбилейной чеканки. Душа иного чудака-правдоискателя до недавнего времени как серебряный рубль двадцатых годов ценилась. Иные души идут как фунты стерлингов, доллары, марки. Иные — как лиры или йены… А вот начальственные души у нас не совсем в цене. Да, собственно, они никогда в особой цене и не были. Больно уж предложение высоко, а спросу — ну ни-ка-ко-го. К тому же и хлопот много. Мала, понимаешь ли, гарантия, что эта душа уже не запродана. Причём и не один раз… Так что, прежде чем покупать начальственные души, неоднократно по всяким реестрам проверять приходится. А кому с этим возиться охота?.. А вот ёлки — они всё только в цене поднимаются.

Он замолчал и после короткой паузы добавил хорошо поставленным дикторским голосом:

— Покупательная способность среднестатистической средневзвешенной души в настоящее время составляет по одним данным 0,042, а по другим — 0,018 таковой в 1961 году.

И, сплюнув окурок под ноги Сергею, продолжал уже обычным голосом:

— Вот будь у тебя дочка поменьше, так, глядишь, за одну лишь её душу я бы тебе здесь любую ёлку отдал. А сейчас за её прокуренную и джинсовкой потёртую студенческую душу немногим больше, чем за твою, купить можно. Короче — думай, Кант, думай, за какую цену тебе ёлку надобно.

— За две души, пожалуйста, отпустите, — с обречённым видом попросил Сергей.

Мужик молча взял срубленную ёлочку и играючи швырнул её в сторону торчащего из снега пенька. Она комлем ударилась о пенёк и, качнувшись пару раз, замерла на старом месте, будто бы её и не срубали. Продавец же направился к ёлочке поменьше, и в руке у него вновь появился топор.

Воспользовавшись тем, что продавец отвернулся, Сергей шагнул к двери, резко толкнул её плечом и прыгнул…

Приземлиться на ноги ему не удалось — в воздухе его развернуло почти горизонтально.

Сергей пришёл в себя оттого, что кто-то больно тёр ему уши. Он приоткрыл глаза — вокруг, в поле его зрения, теснились ноги — мужские и женские, в сапогах и сапожках, в туфлях, ботинках и ботах типа «прощай молодость».

Чей-то уверенный мужской голос удовлетворённо произнёс над ним:

— Ну вот видите, он уже и пришёл в себя.

Немилосердные руки перестали тереть ему уши, и его голову осторожно опустили на что-то твёрдое.

— Да плюньте вы на него! — с нескрываемым отвращением бросил девичий голос. — Стоит ли тратить время на всякую пьянь?!. Хоть бы все они передохли!!!

Ну, может, и выпил человек чуток… Так и что с того? — заступился несколько плывущий хриплый голос. — Небось такие вот, как ты, и довели… Все вы одинаковые, бабы.

— Подождите-ка… Нет, от него не пахнет спиртным. Скорее всего что-то с сердцем, — засвидетельствовал первый голос и, обращаясь уже к Сергею, продолжил: — Вы подняться сможете?

— Да. Кажется… Сейчас. — И Сергей с трудом сел.

Стоящие вокруг него люди начали расходиться.

Внезапно Сергей вспомнил всё происшедшее с ним. Тяжело поднявшись, он огляделся. Да, это была та самая площадка рядом с кинотеатром. По-прежнему негромко шумели двигатели стоящих вокруг тягачей-рефрижераторов.

«В каком из них я видел всё это?» — попытался он вспомнить.

Увы, память подводила. Это мог быть почти любой из разместившихся на площадке фургонов. Сергей не обманывал себя — никакого желания встретиться вновь со странным продавцом у него не было.

(Вас проводить? — участливо спросил мужчина, помогавший ему подняться на ноги, протягивая испачканную снегом шапку.

— Нет-нет, спасибо. Я как-нибудь сам доберусь, — поблагодарил Сергей и направился в сторону ближайшей остановки.

Только теперь он почувствовал, что его знобит и подташнивает. «Небольшое сотрясение мозга, — поставил он сам себе диагноз, — Нужно будет отлежаться. Если завтра буду чувствовать себя так же — вызову врача».

На следующий день он проснулся, чувствуя себя абсолютно здоровым. Разве только побаливали чуть-чуть правые бедро и локоть. Реальность приключившегося с ним накануне казалась весьма сомнительной. «По всей видимости, я просто поскользнулся на той площадке и крепенько приложился головой. Вот вся эта чертовщина и привиделась мне за те мгновения, что я находился в бессознательном состоянии», — подумалось ему.

Позавтракав, он позвонил жене, дабы сообщить, что ёлка пока ещё не куплена.

— Ну и хорошо. — обрадовалась та, — Очень удачно. На работе у соседки за невысокую цену можно заказать абсолютно свежую красавицу. Им — то есть её институту — выделили где-то участок, и они сами ведут вырубки. Всё складывается самым наилучшим образом.

Вернувшись из кухни, куда он отлучался подрезать хлеба и подложить в менажницу консервированных помидор и грибков, Сергей снова занял своё место за столом.

— Вот так мы с вами и встретились недавно в фургоне рефрижератора, пошутил он, садясь напротив гостя, — Не вспоминаете?

— Нет, отчего же, Припоминаю, — улыбнулся Марлен Евграфович, наливая себе очередную рюмку и тут же выпивая её. (А коньяк у вас, не могу не отметить, действительно отличный!

— Шутите, — догадался Сергей, — И всё-таки, согласитесь, — это было достаточно странное видение. Просто наваждение какое-то.

— И что же странного вы находите в приключившемся с вами?

— Уважаемый Марлен Евграфович, не будете же вы утверждать, что — будь всё рассказанное мною реальностью — эта реальность не удивила бы вас?

— Начнём с того, что я абсолютно уверен в достоверности вашего рассказа. Не думаю только, что происходящее в фургоне воспринималось вами с той лёгкостью и юмором, с которыми Вы пересказывали мне своё приключение… И, знаете, мне было бы весьма любопытно послушать, почему Вы отказались продать свою душу?… Что это — принципиальные соображения? Или — страх? Но в этом случае — чего вы испугались? Что, собственно, страшило Вас?

Он снова взялся за бутылку и тут с видимым сожалением обнаружил, что она пуста. Некоторое время он продолжал рассматривать её, как будто что-то соображая. Затем, перегнувшись через спинку стула, поставил её позади себя на пол.

«А он, пожалуй, опьянел», — отметил про себя Сергей и все-таки предложил: — У нас тут с вами почти что полубутылки водки. Наливайте.

— Да нет, спасибо. Я не привык мешать. — отказался Марлей Евграфович и извлёк откуда-то из-под стола полную бутылку коньяка, отличавшуюся от опустошенной лишь тем, что на этикетке красовалось на одну звёздочку больше. Бутылка была уже открыта, и гость незамедлительно наполнил свою рюмку.