Парада, разгоняя рукой дым, подходит к окну и смотрит на улицу, на zocalo [91], где уличные торговцы, расстелив одеяла, разложили на них свои milagros на продажу.
— Я схожу к Мигелю Анхелю, — говорит он. — Хотя сильно сомневаюсь, что это принесет какую-то пользу.
— Спасибо, отец Хуан.
Парада кивает.
— Отец Хуан?
— Да?
— Есть много людей, которым очень хочется узнать этот адрес.
— Я не полицейский! — отрубает Парада.
— Зря я, конечно, даже и сказал. — Адан направляется к двери. — До свидания, отец Хуан. Спасибо.
— Измени свою жизнь, Адан.
— Слишком поздно.
— Если б ты и вправду считал так, ты бы не пришел ко мне.
Парада провожает Адана, в маленьком коридоре стоит женщина с небольшой дорожной сумкой через плечо.
— Мне пора идти, — говорит Нора Параде. Оглянувшись на Адана, она улыбается.
— Нора Хейден, — знакомит их Парада. — Адан Баррера.
— Mucho gusto (Очень приятно), — говорит Адан.
— Mucho gusto. — Нора поворачивается к Параде. — Приеду опять через пару недель.
— Буду ждать.
Она направляется к двери.
— Я тоже ухожу, — говорит Адан. — Разрешите помочь вам? Давайте вашу сумку. Вам нужно такси?
— Вы очень любезны.
Нора целует Параду в щеку:
— Adios.
— Buen viaje. (Доброго пути.)
На zokalo Нора замечает:
— Эта улыбка на вашем лице...
— А на моем лице улыбка?
— ...совершенно неуместна.
— Вы меня не так поняли. Я люблю и уважаю этого человека. Если он найдет хоть капельку счастья в этом мире, я никогда не стану осуждать его.
— Мы всего лишь друзья.
— Как скажете.
— Мы действительно друзья.
— Вон там, — Адан показывает через площадь, — есть хорошее кафе. Я как раз хотел позавтракать, но терпеть не могу есть в одиночестве. У вас есть время и желание присоединиться ко мне?
— Я еще не завтракала.
— Тогда пойдемте, — приглашает Адан. Уже пересекая площадь, он говорит: — Простите, мне нужно позвонить.
— Пожалуйста.
Адан достает мобильник и набирает номер Глории.
— Hola, sonrisa de mi alma, — говорит он, когда дочка отвечает. Она действительно улыбка его души. Ее голосок — это его заря и сумерки. — Как ты сегодня утром?
— Хорошо, папа. А ты где?
— В Гвадалахаре. У Тио.
— Как он?
— Он тоже хорошо. — Адан оглядывает площадь, кишащую уличными торговцами. — Ensancho de mi corazon, утешение моего сердца, тут продаются певчие птички. Привезти тебе?
— А какие они поют песни, папа?
— Не знаю. Наверное, это ты должна научить их песням. Ты знаешь какие-нибудь?
— Папа. — Она смеется в восторге, понимая, что ее дразнят. — Я же пою тебе все время!
— Я знаю, знаю.
Твои песни надрывают мне сердце.
— Пожалуйста, пап, — просит девочка, — привези. Мне так хочется птичку.
— Какого цвета?
— Желтенькую.
— Мне кажется, да, я вижу желтенькую.
— Или зелененькую, — добавляет девочка. — Сам выбери. Папа, когда ты приедешь?
— Завтра вечером. Мне еще нужно повидать тио Гуэро, а потом я вернусь домой.
— Я скучаю по тебе.
— Я тоже по тебе скучаю, — говорит Адан. — Я позвоню тебе вечером.
— Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
Он убирает трубку.
— Ваша подружка? — интересуется Нора.
— Это любовь всей моей жизни, — отвечает Адан. — Моя дочка.
— А-а.
Они выбирают столик на улице. Адан выдвигает для нее стул, садится сам. Он смотрит через стол в изумительные синие глаза. Она взгляда не отводит, не смаргивает и не краснеет.
— А ваша жена? — спрашивает Нора.
— А что с ней?
— Вот про это я и хотела спросить.
Дверь трещит под ударами металла, дерево разлетается в щепки.
Pito [92] Анхеля выскакивает из девушки, когда он оборачивается и видит federales, ворвавшихся в дверь.
Арту кажется чуть ли не смешным, как Тио шаркает в гротескной имитации бега, путаясь в спущенных на щиколотки штанах, капельница на колесиках поспешает следом, будто надоедливый слуга: Тио пытается добраться до оружия, сложенного в углу. Капельница с шумом опрокидывается, игла выскакивает из вены, и Тио сваливается прямо на оружие, хватает ручную гранату и начинает возиться с чекой, но тут его хватает federale и выдергивает гранату из его руки.
На кухонном столе еще возлежит пухлая белая задница, точно огромная гора теста. Раздается звонкий шлепок — Рамос, подойдя, шлепает по ней прикладом своей винтовки.
Девушка негодующе вопит:
— Ой!
— Нужно было тебе самой готовить завтраки! Ты, ленивая распустеха!
Схватив ее за волосы, Рамос поднимает ее:
— Надевай трусы, никому не интересно любоваться на твою nalgas grandes.
Твой толстый зад.
— Я дам тебе пять миллионов долларов! — говорит Анхель federale. — Пять миллионов американских долларов, если отпустишь меня. — Тут он замечает Арта, стоящего рядом, и понимает, что пять миллионов не помогут, не спасут никакие деньги. И начинает орать: — Убей меня! Убей меня сейчас!
Вот оно, лицо зла, думает Арт.
Грустная карикатура.
Мужик забился в угол, сидит со спущенными штанами и умоляет меня убить его. Жалкое зрелище.
— Осталось три минуты, — тихо произносит Рамос.
До возвращения телохранителей.
— Тогда давай скорее уберем отсюда этот кусок дерьма. — Арт присаживается на корточки так, что его рот оказывается рядом с ухом дяди, и шепчет: — Тио, давай я скажу тебе то, что ты всегда так хотел узнать.
— Что?
— Имя информатора Чупара.
— Кто это?
— Гуэро Мендес, — врет Арт.
Гуэро Мендес, сучий потрох.
— Он тебя ненавидел, — добавляет Арт, — за то, что ты увел у него ту маленькую сучку и погубил ее. Он понял, что единственный способ заполучить девку обратно, — это избавиться от тебя.
Может, мне не суметь добраться до Адана, Рауля и Гуэро, думает Арт, так хотя бы все-таки отомщу им, пусть не сам.
Я заставлю их уничтожить друг друга.
Адан рухнул на Нору. Та обнимает его за шею, гладит по волосам.
— Это была фантастика, — говорит он.
— Просто у тебя очень давно не было женщины, — отзывается Нора.
— Это так очевидно?
Из кафе они прямиком отправились в близлежащий отель. Пальцы Адана дрожали, когда он расстегивал ей блузку.
— Ты не кончила, — замечает он.
— Я кончу. В следующий раз.
— Следующий?
Час спустя она упирается руками в подоконник, ее мускулистые ноги расставлены, и он овладевает ею сзади. Легкий бриз из окна освежает ее влажную кожу, она стонет, охает, красиво изображая оргазм, — наконец он доволен и тоже достигает пика наслаждения.
Позже, лежа на полу, Адан говорит:
— Я хочу увидеть тебя снова.
— Это можно устроить.
Это ведь ее профессия.
Тио сидит в камере.
Предъявление обвинений произошло совсем не так, как он предполагал.
— Не понимаю, почему мне приписывают кокаиновый бизнес, — говорит он, сидя на скамье подсудимых. — Я дилер по машинам. Про торговлю наркотиками я знаю только то, что прочитал в газетах.
Публика в зале суда смеется.
И судья выносит решение — суд присяжных. А пока — никакого залога. Опасный преступник, говорит судья, а потому, несомненно, велик риск побега. Особенно в Гвадалахаре, где, как заявлено, у подсудимого имеются влиятельные друзья в органах правосудия. И его в наручниках сажают в военный самолет и перевозят в Мехико. Под специальным прикрытием провожают от самолета в автофургон с тонированными стеклами. А потом в тюрьму Алмолойа, в одиночную камеру.
Где от холода у Тио ноют кости.
А мучительная потребность в крэке грызет внутренности, будто голодный пес.