Так что Адан сначала плывет на яхте из Кабо, потом пересаживается на старую рыбацкую лодку и после длинного медленного плавания высаживается на южном побережье Колумбии в устье реки Какета. Это самая опасная часть путешествия, потому что береговая линия под контролем правительства и патрулируется частной милицией, нанятой нефтяными компаниями для охраны буровых вышек.

С рыбацкой лодки Адан перебирается на маленький одномоторный бот. Они отплывают ночью, ориентируясь на реке по пламени, вырывающемуся из труб нефтеперегонных заводов, будто сигнальные огни ада. Устье реки илистое и загрязненное, воздух душный, смрадный. Они скользят по воде мимо владений нефтяных компаний, оцепленных оградами в десять футов высотой из колючей проволоки со сторожевыми вышками по углам.

На плавание по реке у них ушло два дня. Приходилось уворачиваться от военных патрулей и частной охраны. Наконец Адан попал в тропический лес и теперь вынужден преодолевать остаток пути на джипе. Дорога идет мимо плантаций, в первый раз Адан видит, как растет кока, на которой он сколотил миллионы.

Но растет не везде.

Встречаются поля мертвые, с поникшими растениями, отравленными с вертолетов ядовитыми химикатами, которые уничтожают не только коку, но заодно и бобовые, томаты, овощи. Отравляют воду и воздух. Адан проезжает через брошенные деревни, похожие на экспонаты в музее: колумбийская деревня, только в ней нет людей. Жители покинули свои дома, спасаясь от отравляющих веществ, от армии, сбежали от партизан ФАРК, от войны.

А другие деревни были выжжены. Обугленные круги на земле отмечали места, где раньше стояли хижины.

— Армия, — поясняет проводник. — Они жгут деревни, если думают, что тут живут союзники ФАРК.

А ФАРК сжигает деревни, если подозревает в поддержке армии, думает Адан.

Наконец они добираются до лагеря Тирофио.

Партизаны Тирофио в камуфляже, в беретах и с «АК-47». Удивительно, но тут много женщин — Адан цепляет глазом одну, особенно эффектную, амазонку с длинными черными волосами, ниспадающими из-под берета. Она отвечает взглядом, в котором ясно читается: «И чего ты пялишься?» — и он отворачивается.

Всюду, куда ни посмотри, кипит работа: одни тренируются, другие чистят оружие, кто-то стирает, наводит чистоту в лагере — и все делается четко, организованно. Лагерь большой и аккуратный: ровные ряды оливково-зеленых палаток стоят под камуфляжной сеткой. Несколько кухонь сооружены под пальмовыми ramadas [144]. Адан видит палатку, похожую на госпитальную, и амбулаторию. Они проходят даже мимо палатки, где расположена библиотека. Короче, это не шайка бандитов в бегах, думает Адан. Это хорошо организованный отряд, контролирующий свою территорию. Камуфляжная сетка, маскировка от наблюдения с самолетов, — единственная уступка грозящей опасности.

Провожатые довели Адана до палатки, где расположен штаб. Она больше других, с полотняными навесами, образующими что-то вроде веранды: на ней стоят стулья и столы, сколоченные из грубо отесанного дерева, умывальник. Через минуту провожатые вернулись с человеком постарше, плотным, одетым в зеленый камуфляж, в черном берете.

Лицом Тирофио напоминает лягушку, думает Адан. Толще, чем положено бы партизану, под глазами набрякшие мешки; тяжелые челюсти и широкий рот, сложенный в вечно хмурую гримасу. Скулы у него высокие, резко очерченные, глаза узкие, брови дугами, седые. И все-таки смотрится он моложе, чем на свои почти семьдесят лет. Шагает к Адану энергично, упруго, короткие мускулистые ноги ничуть не дрожат...

Тирофио с минуту смотрит на Адана, оценивая гостя, затем указывает на веранду под пальмовым ramada. Садится сам и жестом приглашает Адана. Без всяких предисловий он говорит:

— Я знаю, ты поддерживаешь операцию «Красный туман».

— Не из-за политики, — отзывается Адан. — У меня тут только бизнес.

— Ты знаешь, что я могу задержать тебя и потребовать выкупа, — продолжает Тирофио, — или убить тут же, на месте.

— А ты знаешь, — возражает Адан, — что переживешь ты меня, ну, самое большее, на неделю.

Тирофио кивает.

— Так о чем будем говорить? — спрашивает Адан.

Тирофио вынимает из кармашка рубашки сигарету и предлагает Адану. Адан отрицательно мотает головой, и Тирофио, пожав плечами, закуривает и, сделав долгую затяжку, спрашивает:

— Когда ты родился?

— В пятьдесят третьем.

— А я начал сражаться в сорок восьмом. Во время, которое сейчас называют «Ла Виоленсиа». Слыхал про такое?

— Нет.

Тирофио кивает.

— Был я тогда лесорубом, жил в небольшой деревушке. В те дни и меня совсем не занимала политика. Левое крыло, правое крыло — это было без разницы для леса, который я валил. Однажды я ушел утром рубить лес в горах, а в нашу деревню ворвалась местная полиция, поддерживающая правых. Они согнали всех мужчин вместе, завязали им локти за спиной и перерезали горло. И бросили их на деревенской площади истекать кровью, будто свиней, пока насиловали их жен и дочерей. Знаешь, почему они сделали это?

Адан покачал головой.

— Потому что деревенские разрешили отряду партизан выкопать себе колодец. Вернувшись в деревню, я увидел тела, валявшиеся в пыли. Моих соседей, моих друзей, моей семьи. И я снова ушел в горы, на этот раз чтобы присоединиться к партизанам. Почему я рассказываю тебе эту историю? Да потому что ты, конечно, можешь твердить, будто политика тебя не касается, но в тот день, когда увидишь своих друзей и семью валяющимися в пыли, ты тоже заинтересуешься политикой.

— Есть деньги, — говорит Адан, — и отсутствие денег. Есть власть и отсутствие власти. Вот и все.

— Видишь? — улыбается Тирофио. — Ты уже наполовину марксист.

— Чего ты от меня хочешь?

— Оружия.

У Тирофио двенадцать тысяч бойцов и планы завербовать еще тридцать тысяч. Но у него всего восемь тысяч винтовок. У Адана Барреры есть деньги и самолеты. Если его самолеты могут вывозить кокаин, то почему бы им не ввозить оружие?

Стало быть, если я желаю защитить свой источник кокаина, понимает Адан, мне придется сделать то, чего желает этот старый солдат. Придется привозить ему оружие, чтобы он мог защищать свою территорию от полиции, армии да и американцев. Такова практическая необходимость, но присутствует тут и доля сладкой мести. И Адан спрашивает:

— А каковы условия договора? Надумал?

Тирофио надумал.

Пусть все будет просто.

Один килограмм — один автомат.

За каждый автомат, который Адан доставит, ФАРК разрешит продажу одного килограмма кокаина с его территории по цене, урезанной на стоимость оружия. Предпочтительнее «АК-47», но приемлемы также американские «М-16» или «М-2», а боеприпасы для них ФАРК сумеет захватить у разгромленных армейских частей или полиции. А что до другого оружия — и Тирофио энергично хлопает по противотанковому ружью на плече, — то за них Адану позволят купить полтора кило, а то и два.

Адан принимает все условия без споров.

Почему-то он чувствует, что торговаться как-то недостойно, даже непатриотично. Да и потом, сделка заработает, только если — и это большое если — он сумеет заполучить достаточное количество оружия.

— Ладно. Значит, мы договорились? — говорит Адан.

Тирофио пожимает ему руку:

— Когда-нибудь ты поймешь, что все — политика, и будешь действовать по велению души, а не кармана.

— И в тот день, — заключает Тирофио, — ты найдешь свою душу.

Нора раскладывает обновки на кровати в своем номере люкс маленького отеля в Пуэрто-Валлларте: рубашки и костюмы, которые купила для Адана в Ла-Холле.

— Тебе нравится?

— Да, нравится.

— Да ты толком и не посмотрел, — обижается Нора.

— Прости.

— Не надо просить прощения. — Нора подходит и обнимает Адана. — Лучше скажи, что у тебя на уме.

И Нора внимательно слушает, как Адан описывает технические трудности, с которыми столкнулся: где раздобыть столько оружия, сколько потребуется ему для выполнения своих обязательств перед Тирофио? Купить несколько автоматов сравнительно легко: США, в сущности, — один огромный рынок оружия, но те тысячи, которые ему потребуются в ближайшее время, — этого не сумеет поставить даже и американский черный рынок.