В первый момент комиссар подумал, что надо сначала позвонить, но потом рассудил, что, если прибыть без предупреждения, без объявления и по возможности неожиданно, всегда получаешь некоторое преимущество, по крайней мере для первого разговора. Поэтому он ничего не стал делать, только выстроил адреса на своей мысленной карте города в удобном порядке и опустил список в карман пиджака. Преимущество неожиданности он никак не связывал с виной или невиновностью тех, с кем надо говорить, но большой опыт научил его, что внезапность часто раскручивает людей и они говорят правду.

Брунетти склонил голову над еще не читанными служебными бумагами и углубился в них. Прочитал одну, выпрямился на сиденье и подтянул к себе стопку. Еще несколько минут монотонного чтения – и подействовало тепло кабинета, сытный обед: он сложил руки на коленях, подбородок уперся в грудь… Пробудился Брунетти внезапно и очень скоро от звука хлопнувшей в коридоре двери; потряс головой, потер лицо руками, – эх, жаль, кофе нет. Вместо кофе в дверях возник Вьянелло: так, дверь стояла открытой, пока он дремал.

– Добрый день, сержант! – Комиссар одарил Вьянелло улыбкой начальника, у которого вся квестура под контролем. – Что там?

– Я говорил, что зайду за вами, сеньор. Без четверти четыре.

– Уже? – Брунетти глянул на часы.

– Да, синьор. Заходил раньше, но вы были заняты. – Он подождал немного, чтобы сказанное дошло, и добавил: – Я там лодку привел.

Когда спускались по ступеням из квестуры, Брунетти спросил:

– Вы говорили с Мьотти?

– Да, синьор. То, что и ожидалось.

– Братец – гей? – Он даже не поглядел на Вьянелло.

Тот встал посреди лестничного марша и, когда Брунетти повернулся к нему, поинтересовался:

– Откуда вы знаете, синьор?

– Он вроде бы нервничал из-за брата и его друзей церковников, и что еще могло бы заставить Мьотти нервничать? Он у нас широтой взглядов не отличается. – После минутного размышления Брунетти добавил: – К тому же геи среди священников – не исключение.

– По-моему, не геи как раз исключение, – заметил Вьянелло и возобновил спуск по ступеням – Но вы всегда говорили, что он хороший полицейский, синьор.

Видимо, сержант опять задумался о Мьотти, но не счел возможным объяснять шефу почему.

– Не обязательно широко мыслить, чтобы быть хорошим полицейским.

– Пожалуй, не обязательно.

Через несколько минут они были уже за пределами квестуры; Бонсуан, рулевой, ждал их на борту полицейского катера. Все сверкало перед ними: медные детали лодки; металлическая петелька на воротнике Бонсуана; молодые зеленые листья лозы, что оживала на стене на противоположной стороне канала; винная бутылка, которая дрейфовала по сияющей поверхности воды. Не иначе как это обилие света побудило Вьянелло широко раскинуть руки и улыбнуться.

Это движение привлекло внимание Бонсуана, и он недоуменно уставился на сержанта. Тот застеснялся было своей непосредственности и попробовал сделать вид, что это его непроизвольное весеннее движение не более чем усталое потягивание кабинетного чиновника. Вдруг низко над водой просвистела влюбленная пара стрижей – и сержант отбросил притворство.

– Весна-а! – счастливый, крикнул он рулевому, прыгнул к нему на палубу и хлопнул по плечу, весь наполненный внезапной радостью.

– Ага, так вот результат ваших тренировок! – И Брунетти взошел на борт.

Бонсуан – он-то явно ничего не знал о достижениях Вьянелло последнего времени – взглянул на него с неприязнью, отвернулся, пробудил мотор и повел катер в узкий канал.

Ликующий сержант остался на палубе, а Брунетти спустился в каюту. Взял с полки схему города и проверил местонахождение трех адресов из списка. Краем глаза он невольно наблюдал, как ведут себя оба его сотрудника, общаясь между собой: сержант воодушевлен, как подросток; а суровый рулевой глядит вперед, выводя катер в bacino [12] Сан-Марко. Вьянелло, положив руку на плечо Бонсуана, указывает на восток: смотри, мол, к нам приближается парусник с толстой мачтой, свежий весенний бриз надул его паруса – прямо как щеки. Бонсуан кивает, не отвлекаясь от своего дела – следить за курсом. Вьянелло, откинув голову, хохочет – глухой рокот доносится в кабину.

Брунетти держался, пока не выплыли на середину bacino, но потом магнетизм счастья, исходящий от Вьянелло, выманил его на палубу. Не успел он на нее ступить, как волна от проходящего на Лидо парома стукнула их в бок. Комиссар потерял равновесие, и его качнуло к низкому борту судна. Рука Вьянелло вцепилась ему в рукав и дернула обратно. Так он и держал начальника, пока катер не выровнялся; наконец отпустил со словами:

– Не в эту воду.

– Боитесь – утону?

– Скорее, вас холера заберет, – вмешался Бонсуан.

– Холера? – развеселился Брунетти.

Вот так хватил рулевой – никогда еще на его памяти он не пытался пошутить.

Бонсуан взметнул голову, повторил, глядя ему в лицо:

– Холера. – И повернулся обратно к штурвалу.

Сержант и комиссар уставились друг на друга, как провинившиеся школьники, и Брунетти показалось, что Вьянелло еле удерживается от смеха.

– Когда я мальчишкой был, – выдал Бонсуан без всякого перехода, – так я плавал обычно прямо перед домом. Просто нырял в воду с берега канала Каннареджо. Дно можно было разглядеть. Рыб видел, крабов. А теперь одна грязь да дерьмо.

Вьянелло и Брунетти обменялись еще одним долгим взглядом.

– Кто ест рыбу из этой воды, тот ненормальный, – промолвил Бонсуан.

В конце прошлого года отмечались множественные случаи холеры, но на юге, где обычно и происходят такие вещи. Брунетти припомнил, что санитарные службы закрывали рыбный рынок в Бари и предупреждали местных, чтобы не ели рыбу, – все равно что сказать коровам: «Не ешьте траву!». Осенние дожди и наводнения вытеснили эту историю со страниц национальных газет, но Брунетти стал уже задумываться, не может ли то же самое случиться здесь, на севере, и разумно ли есть что-либо выловленное из все более грязных вод Адриатики.

Катер причалил на стоянке гондол слева от палаццо Дарио, Вьянелло ухватил конец свернутой веревки и прыгнул на пристань. Отклонившись назад, он натягивал веревку, удерживая судно около пристани, пока Брунетти не ступил на берег.

– Мне вас ждать, синьор? – спросил Бонсуан.

– Нет, не беспокойтесь, не знаю, сколько нас не будет, – сказал ему Брунетти. – Можете возвращаться.

Бонсуан вяло поднял руку к верхушке форменной фуражки – жест приветствия и прощания, – перевел двигатель на реверс и, описав лихую дугу, умчался в нужном направлении, даже не поглядев на двоих оставшихся на пристани.

– Куда сначала? – осведомился Вьянелло.

– Дорсодуро, семьсот двадцать три. Это около музея Гуггенхейм, слева.

Они прошли по узкой улочке и свернули в первый же переулок справа. Брунетти все еще хотелось кофе – и почему это ни на одной стороне улицы не видно баров? Навстречу им шел старик с собакой, и Вьянелло отступил за спину начальника, чтобы дать им дорогу, хотя это не прервало разговора о том, что сказал Бонсуан.

– Вы правда думаете, что вода настолько грязная, синьор? – продолжал сержант.

– Да.

– Но некоторые до сих пор плавают в канале Джудекка, – настаивал тот.

– Когда?

– На Redentore [13].

– Так это они спьяну, – небрежно бросил Брунетти.

Вьянелло пожал плечами и остановился вслед за ним.

– Думаю, это здесь. – Брунетти извлек из кармана бумагу. – Да Пре. – Он глядел на имена, выгравированные на двух ровных рядах медных табличек слева от двери.

– Кто это?

– Людовико, наследник синьорины да Пре. Может оказаться кем угодно: двоюродным братом. Просто братом. Племянником.

– Сколько ей было лет?

– Семьдесят два. – Брунетти вспомнил столбики из списка Марии Тесты.

– От чего она умерла?