«Я НЕ ВЕРНУСЬ В ОТРЯД»
Почему это случилось? Сказалось нервное напряжение первых дней смены? Утром сорвался, накричал на ребят. Они стояли; удивленно глядя на него, не понимая, за что. А Сергей ругал их, безобразно повышая голос, сам понимая, что ругать-то их, по правде говоря, не за что. Вилен стоял, низко опустив голову, потом не выдержал:
— Сергей, вы не правы…
— А ты? Председатель! Следил бы за отрядом. В каком виде ребята? — Грязные, растрепанные.
— Я не нянька…
— А я?! И за что только тебя хвалили?!
Вилен вспыхнул. Замолчал.
А после совещания вожатых во время «абсолюта» Сергей опоздал в отряд. Когда он вошел, его встретила какая-то напряженная тишина. Ребята не спали, он это чувствовал, но глаза закрыты. И что-то тревожное было и в этой тишине, и в этом благополучии. Он уже привык, что последние десять-пятнадцать минут перед подъемом ребята читают, переговариваются шепотом. Обычно он ругал их за это, но как хотелось Сергею, чтобы и сегодня все было так же. Тишина настораживала и волновала.
Он встал в дверях, обвел взглядом палатку, ища какого-нибудь подвоха. Нет, все в порядке. И вдруг справа жалобно и затравленно мяукнула кошка. Вот оно! Из другого угла ей ответила вторая. Заворчала собака. Сергей вздрогнул:
— Кто?!
Как он ненавидел себя за этот вопрос! Неужели он хоть мгновение думал, что кто-нибудь встанет и с повинным видом скажет «я»? Ведь он же знал, что этого не случится. И все же снова и снова повторял:
— Кто?! Кто?!
В палатке стояла тишина, ни один глаз не открылся, ни один мускул не дрогнул на лицах ребят. И только снова жалобно и тоскливо взвыла кошка.
— Встать!
Ребята поднимались преувеличенно медленно, делая вид, что им очень трудно пробудиться от сна. И, проклиная себя, Сергей отдал команду, которая, это он знал заранее, не будет выполнена.
— Лечь!
Ребята не шелохнулись.
Случилось самое страшное. Вожатому перестали подчиняться. И он был сам виноват в этом; забыв в слепом своем гневе, что можно требовать только то, что разумно.
Тридцать пять дар глаз смотрели на него в упор, и в них он видел только упрямство. Они чувствовали за собой правоту.
Педагогический конфликт. Так, кажется, называют ученые такое столкновение. Пройдет несколько лет, и Сергей услышит этот термин на лекциях по педагогике, прочитает о нем в учебниках. Будет искать ответ, как надо было поступить, будет спрашивать преподавателей, услышит уклончивые ответы и рекомендации не допускать такого положения. Не допускать. Правильно! Не допускать! Но как, как быть, если конфликт уже возник, если педагог, воспитатель да просто взрослый человек уже допустил его? Тогда что делать? Ведь такие конфликты возникают. В отрядах, в классах, просто в семьях. Всюду, где есть взрослые и дети!
А тогда он не нашел иного выхода, кроме как резко повернуться и уйти из отряда. Над лагерем горны несли сигнал подъема, но его провожала тишина.
…Когда Сергей вошел в пионерскую комнату, Борис Михайлович сидел за столом и что-то писал.
— Я ушел из отряда, Борис Михайлович!
— Что случилось, Сергей?
Выслушал молча, не перебивая, не расспрашивая, и, когда Сергей кончил, спросил:
— Что думаете делать дальше?
— Я не вернусь в отряд!
Борис Михайлович поднял голову.
— Ну что ж, идите. Вы свободны.
И замолчал. А ему очень хотелось спросить у этого мальчишки: «Неужели ты не понимаешь, что это не выход из положения, что ты ничего не доказал своим уходом, кроме того, что не прав. Подумал только о себе, разыграл оскорбленное самолюбие, а почему же ты не подумал о других? Или тебе безразлично, с кем будет твои отряд, как будет выходить из этого положения лагерь? Почему из-за тебя надо снимать вожатого с другого отряда и менять вас местами? Да и нельзя тогда оставлять тебя в Нижнем, надо переводить в другой лагерь. Для Нижнего, если не вернешься в свой отряд, ты уже не вожатый. Ну, что же ты молчишь? Или ты даже не подумал об этом? Жаль! Скажи же хоть что-нибудь, давай подумаем вместе, как расхлебывать кашу, которую ты заварил. А впрочем, что можешь ты сейчас изменить? Теперь многое зависит от ребят. Может быть, они найдут выход, а не найдут… попробуем подсказать».
— Идите; идите, Сергей. Вы свободны.
«ЧУДО, А НЕ РЕБЯТА»
«Здравствуй, дружище!
Вот и прошли первые две недели моего пребывания в Артеке. Что рассказать тебе о них? Трудно? Да, бывает трудно. Издали все казалось более простым и легким. Недавно сорвался. Орал на ребят, придирался, в общем, метал громы и молнии. И самое страшное, что они-то и виноваты не были, просто попали, как говорится, под горячую руку. Короче, кончилось все тем, что ушел я из отряда.
Ну на что я мог рассчитывать? Что я так дорог ребятам, что они впадут в ужас от разлуки с любимым вожатым и побегут толпою вослед, выкладывая свои сердца и души и на бегу перековываясь в этаких ангелочков?
Теперь-то уж и самому стыдно, а тогда считал себя правым.
Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы не наш старший вожатый Борис Михайлович. Ничего он мне не сказал, когда заявился с таким решением к нему, а, наверное, ох и многое же хотелось ему выложить мне! Но не сказал, поверил, видимо, что сам пойму. А чтобы легче было, не трогал совсем. Нет и нет вожатого в одном из отрядов. Только чаще, чем к другим, заглядывал, да говорил о чем-то с ребятами.
Так и был отряд сутки без вожатого. Председатель совета отряда командовал и, больше того, первый сделал шаг к примирению, привел совет отряда ко мне.
Знаешь, я готов был расцеловать каждого из этих замечательных мальчишек. Мы чуть ли не бежали в отряд, и тут, перед строем, я попросил извинить меня и увидел за палаткой улыбающееся лицо Бориса Михайловича. Вот так и пришло наше примирение: ничего выдающегося, ничего невероятного. Но ты себе представить не можешь, какая гора свалилась с моих плеч.
И представь себе: ребята ни словом, ни взглядом не напоминают об этом происшествии. Приняли меня как есть, даже, кажется, рады были, что вернулся, что все у нас по-хорошему кончилось.
Чудо, а не ребята.
Так-то вот. Многому, казалось, выучились мы за время работы в школе. Нет, даже азбуки, оказывается, еще не освоили, здесь ее прохожу.
И еще тебя прошу: не рассказывай об этом в районе — стыдно. А впрочем, как знаешь.
Сергей».
«СНИМИТЕ ЗАГОРОДКУ»
До утренней линейки оставалось несколько минут, когда Борис Михайлович подошел к палатке третьего отряда.
— Сергей, — позвал старший, — можно вас на минутку.
— Иду, Борис Михайлович.
Сергей развернулся на барьере палатки, на котором сидел по обычаю вожатых, и спрыгнул вниз.
— Небось отругали бы ребят, если бы так же сделали, — с упреком сказал старший.
— Точно, Борис Михайлович, — признался вожатый.
— Ладно. На первый раз прощается. Я не об этом хотел с вами поговорить. У вас сегодня по плану поездка в Никитский. Не передумали?
— Нет, почему же?
— Ну если нет, то все в порядке. Значит, тогда так и объявим на линейке: третий отряд — экскурсия в Никитский ботанический сад.
— Конечно, Борис Михайлович. — Хорошо. Не запоздайте.
Сергей взглянул на часы.
— Сейчас даем на отрядные. Простите, Борис Михайлович, а почему вы все же спросили, поедем ли на экскурсию?
— Просто так. Должен же я знать ваши планы, — ответил уклончиво старший вожатый и пошел к палаткам других отрядов.
Сергей с недоумением смотрел ему вслед. Что-то раньше он не интересовался так детально каждым шагом отряда? Так с чего же сегодня? И вдруг Сергей понял, понял и мучительно покраснел. Старший отлично помнил его позавчерашний уход из отряда и беспокоился, сможет ли вожатый остаться с ребятами один на один вдали от лагеря, там, где дисциплина и порядок важны не только для них, но и для авторитета всего Артека. Ну что ж, поделом.
