К пятому курсу станет очевидным, что Олины отношения с алкоголем носят шекспировский характер. Оля – Джульетта, алкоголь – Ромео, а все окружающие – Монтекки и Капулетти. Они разлучат Олю с возлюбленным и сдадут ее наркологу.

Руслан встретит Олю через несколько лет после окончания института.

«Я теперь очень популярна у мужчин, – утробно скажет Оля. – Я ему „здрасте“, а он уже снимает штаны. Потому что я теперь уролог в ведомственной клинике. Все члены военно-морского флота в моих руках!»

Но тем утром были актуальны проблемы гинекологические.

– Ой, – жалобно сказала она. – У меня там был тампон!

– О боже, – простонал Руслан. – Какое имя тебе больше нравится?

– А что?

– Ну, надо тебе с ним познакомиться поближе, дать ему имя – ведь он теперь останется в тебе навсегда! – И заснул опять.

Короче говоря, на свою первую лекцию Руслан не попал. Впрочем, на ней не было ничего интересного – кто-то из маститых прочитал ее по бумажке. А поскольку в красивой красной папке было два экземпляра текста, то лекцию прочитали первокурсникам два раза подряд.

Поступив в институт, Руслан понял, что абитура была не самым сложным этапом. Мало поступить в институт, надо еще в нем выжить. А для начала надо найти территорию для выживания.

С территорией из лучших побуждений подгадил папа Эдик: вспомнив собственное студенчество, он настоял на том, чтобы сын отметил в анкете, что в общежитии не нуждается. До этого он настоял на честном прохождении медкомиссии и отвел сына в военкомат, рассчитывая, что его признают годным к строевой. На взгляд папы Эдика, эти два фактора увеличивали шансы на поступление. А ему очень хотелось, чтобы сын поступил в институт и пожил вдалеке от отчего дома: Руслан постепенно обретал в маленьком городе скандальную репутацию. Как пела одна рок-группа тех годов, «это русская беда – небольшие города». Если ребенок сидел на заборе и пил пиво, через пятнадцать минут соседи шушукались о том, что Милкин сын лежит под забором и пьет водку.

В военкомате Руслану было скучно. К моменту осмотра у окулиста скука достигла масштабов космических, и он начал развлекаться.

Под нос ему сунули табличку, где на зеленом фоне был нарисован красный треугольничек.

– Какого цвета треугольник?

– Где треугольник? – невинно спросил Руслан.

– А какого цвета кружочек? – сунули ему засиженную мухами картонку с желтым кружочком поверх синего фона.

– Какой кружочек? – старательно имитируя говор докеров, ответил подросток.

– Парень, у тебя в роду дальтоники были?

– Хто?

– Которые цвета не различают.

– А… был, был, дед мой.

– По маме дед или по папе?

– Та по мамке, – с простоватым выражением лица ответил прекрасно знавший механизм наследования дальтонизма Руслан и получил в личное дело соответствующий диагноз.

Если бы не папа Эдик, Руслан решил бы проблему более радикальным способом. Как Бася. Полностью кликуха Баси звучала как Злая Фиолетовая Колдунья Бастинда. Потому что Бася не любил воду, и это было очень заметно. По запаху. К вопросу отмазки от армии он подошел с размахом.

Басин заход на медкомиссию стал легендой.

…Дверь открыли пинком, и призывники с ужасом уставились на жуткое существо. На голове у существа был свалявшийся парик, люрексовую кофточку вздымали чудовищных размеров груди, на плохо побритых ногах были шлепанцы.

– Ахаха, мальчики, кто последний к психиатру? – И Бася взлохматил парик характерным жестом Аллы Пугачевой.

Выйдя из кабинета психиатра, Бася поправил сползающий бюст и радостно прощебетал:

– До свидания, мальчики! Мы больше не увидимся. – И с достоинством удалился вон.

Но Руслану осуществить нечто подобное помешал Эдик, который зорко следил за родным сыном, стоя в коридоре военкомата. Эдик знал свои кадры. А вот ситуацию с местами в общежитии – не знал.

Очередь на койко-место в общаге тянулась на год вперед. Нет, была, конечно, съемная комната у благообразной сухонькой еврейской бабушки (естественно, подобранной папой Эдиком), но бабушка на своей территории ввела диктаторский режим. Курить в квартире было нельзя, ходить по ночам было нельзя, то, что было можно, тоже было нельзя.

И Руслан приступил к разведывательным действиям. Пару недель он наблюдал за работником ректората, обладавшим заветными ордерами на вселение. И собирал слухи. Как следовало из слухов, за глаза ответственного за общежития называли Пидоренко. Визуальный ряд слухи подтверждал.

Объект был черняв, трусоват и уверен в том, что никто ни о чем не знает.

Убедившись в правильности своих догадок, Руслан пошел на прием последним.

– Чего тебе, детка? – спросил скучающий Пидоренко.

– Для начала – прикурить, – ответил детка и сел на стол.

– Не рано тебе курить? Сколько тебе лет-то?

– Уже достаточно.

– Ас виду еще молоко на губах не обсохло.

– Это не молоко, – отшутился Руслан фольклором портовых шлюх.

– Ты, наверное, в общежитие хочешь?

– Нет, на вашем факсе для красоты сижу!

– Ив какое? – Медной горы хозяин принимал игру.

– В лучшее.

– Ну так в какое? У нас их шесть!

– Ну, вам видней, какое из них лучшее.

Пидоренко усмехнулся и выписал ордер на вселение в общежитие. В лучшее.

Вещи Руслан перевез за час.

Следующей ночью раздался стук в дверь. На пороге стоял ужратый в фарш благодетель.

Он сказал: «Поехали!» – и взмахнул рукой. И упал. Но, к большому сожалению Руслана, смог подняться. Пришлось ехать.

Руслан нервничал. А когда он нервничал, становился наглым. Он сидел, развалясь, на чудовищной расцветки итальянском диване. Свет был приглушенным, в магнитофоне играло что-то вроде «37 лучших эротических композиций. Композиция № 6».

– В большом городе столько соблазнов. – Пидоренко разливал виски по стаканам.

Руслан бросил взгляд на бутылочную этикетку. «Дешевка», – подумал он.

– Мне вот всегда хотелось, как в Древней Греции, наперсника иметь…

– Иметь? Так тебе не наперсник нужен, а нахуйник.

– Как ты можешь говорить такие вещи?

– Могу еще и не такие. Могу и не только говорить. Дай вискаря.

Утром Руслан с тоской бросал через плечо:

– Давай быстрей, я на лекцию опаздываю!

– Хрррр… Мгррррр… Мама… МАМА!!!!.. МАМОЧКА!!!!!

– Я не твоя мама, Петенька. Я студент первого курса. Давай быстрее. Ну, все?

Благодетель закурил и сфокусировал взгляд на голом Руслане. Взгляд после вчерашнего фокусировался плохо.

– Ну ты нахал.

– Был бы я нахал, я бы тебя ёб, а не ты меня.

– А как тебя зовут-то?

– Читай. – Руслан вытащил из кармана джинсов паспорт, бросил на кровать и пошел в душ.

Вернувшись, он застал пластический этюд «Жена Лота, или Солевой столп категории „Экстра“: из записей в паспорте следовало, что Руслану шестнадцать лет, а до отмены статьи 121 УК РФ оставалось еще три года.

Благодетель с тех пор обходил Руслана стороной, тот же ему при встрече подмигивал. Вообще-то Пидоренко был мужиком неплохим и глубоко несчастным: он боялся, что его личная жизнь выплывет наружу, не подозревая о том, что она давно уже стала институтским фольклором. Он, как дедушка из анекдота, спустя сорок лет после окончания войны продолжал пускать поезда под откос. Вот только поездом была его собственная жизнь.

А Руслан вовсю наслаждался студенчеством. Для начала он избавился от соседей по комнате.

Перед отъездом Камилла со строгим выражением лица поучала сына:

– Ни с кем в общежитии не ссорься. Я вот ни с кем не ссорилась, и меня все любили. Кроме суки Полины. Она как поставит утром яичницу на слабый огонь и пойдет умываться, я огонь увеличу, сука Полина придет, а все уже сгорело, ой, что я несу!

– Да, мамочка, – вздыхал Руслан. Мать он давно уже воспринимал как старшую сестру, причем с ветром в голове. Место матери в его иерархии занимала бабушка Раиса Рашидовна, у которой наказ был простой: будут обижать – звонить и жаловаться бабушке. А сначала обидчика побить.