В качестве аутотренинга перед предстоящей экспедицией я вымыл посуду и аккуратно выложил тарелочки в тарелкосушителе. Вечером Вика будет приятно удивлена.

Пора! Мы с Маньяком заняли боевые посты, натянули шлемы и…

— Леня! Тебе письма! — немедленно отозвался оживший компьютер.

Я заглянул в почтовый ящик и обнаружил там точные копии обеих телеграмм: «Не пей из лужицы — козленочком станешь!» «Пей, если ты мужик!» Какая всеобщая трогательная забота о моей персоне… Только ведь я не Иванушка, и уж тем более не Иванушка-дурачок. Я сам пишу свои сказки! И сегодня, думаю, у меня должна получиться вполне назидательная история… Надеюсь, что со счастливым концом!

deep.

Ввод…

Когда мы с Шуркой появляемся на площади Диггеров, Падла уже там — в неизменной ушанке и семейных трусах по колено. Правда, расцветка трусов изменилась: вместо веселенького узора — строгий уставной черный цвет. Чувствуется, что человек серьезно относится к предстоящей операции.

Весело киваем друг другу и я не удерживаюсь, наконец, задаю вопрос, который давно вертится у меня на языке:

— И не жарко тебе в ушанке?

— Не-а, — добродушно качает головой бородач. — Наоборот, прохладно. Она у меня с «кулером».

Я переглядываюсь с Маньяком. Шурка кусает губы, чтобы не рассмеяться.

В этот момент Падла отвлекается и машет рукой:

— О! А вот и остальные подгребают!

Пока бородач шагает навстречу новоприбывшим, Маньяк толкает меня локтем и шепчет:

— Да не удивляйся ты! Он и в реальности точно так же ходит!

— В ушанке и трусах?

— Зачем в ушанке. В одних трусах. Ушанка — это просто имидж. Ну и потом, вместо карманов, удобно… Вообще он любит, чтобы одежда не отвлекала.

— Понятное дело, — киваю я. — Хорошо хоть трусы его не отвлекают…

Жирдяй, Дос и Череп появляются в своей прежней краснокожей ипостаси.

— Что, неужели понравилось? — радуется Маньяк.

— Мы дали торжественный обет не менять цвета, пока не разделаемся с врагом, — изрекает Дос с такой мрачной решимостью, что Шурка невольно пятится назад.

— Не бойся, Шурик, мы имеем в виду Дибенко, — невинно вздыхает Жирдяй.

Маньяк иронически хмыкает, но чтобы он не слишком расслаблялся, толстяк ласково поясняет:

— Ты в нашем списке под номером два…

И только Череп невозмутимо серьезен. Я ловлю на себе его пристальный взгляд, но на этот раз он просто отводит глаза, без всех этих идиотских подмигиваний и хихиканья. Ох, не нравится мне эта серьезность! Из всей нашей группы Череп один имеет хотя бы смутное представление о «Лабиринте Мудрости». И похоже, то, что ему известно, не особенно его радует… Не знаю, может, он и неплохой парень. А все эти дурацкие ужимки — такой же нарочитый имидж, как и ушанка Падлы? Не знаю…

Я рассказываю про телеграмму Дибенко и замечаю, как тают улыбки на лицах Падлы и Жирдяя. Дос озабоченно сопит, а Маньяк вздыхает и ковыряет носком Зукиного тапка стыки гранитных плит, которыми покрыта площадь Диггеров. Про первую телеграмму я упомянул вскользь, и Шурка не пытается меня дополнять. Конечно, о чем-то он догадывается. Но тему дип-склероза не поднимает. И я чертовски благодарен ему за это…

— Ну что ж, — подводит итог Падла, — планов наших это не меняет. Наоборот, дорога каждая минута. Как говорят старые «думеры», пуля — не воробей, вылетит — не поймаешь. Вперед, мои орлы и!.. — Бородач запинается, разводя руками. — Даже и не знаю, Жирдяй, к какой орнитологической категории тебя отнести…

— Упс-с, — издает Дос нечленораздельный шипящий звук, когда спустя минут десять мы оказываемся на окраине Диптауна перед вывеской «Лабиринт Мудрости».

Да уж. Можно было ожидать чего угодно, но только не этого… Когда мы добирались, воображение рисовало мне что-то вроде гигантской арки, упирающейся в небеса. За аркой — обязательно — клубящийся, будто оживший туман. И где-то вдали, сквозь языки тумана — проблески молний. Чей-то тоскливый, леденящий душу вой…

— Однако. — Падла озадаченно сдвигает на затылок ушанку.

Реальность оказалось куда смелее самых рискованных фантазий. Поляна посреди дремучего леса. Посреди поляны — некое ветхое сооружение, более всего подходящее под расхожий термин «избушка на курьих ножках». Гордая, хотя слегка покосившаяся вывеска аршинными буквами:

«ЛАБИРИНТ МУДРОСТИ».

Приблизившись к избушке, мы обнаруживаем на вывеске добавление мелким шрифтом: «Рекомендовано Министерством Высшего и Среднего Образования Российской Федерации».

— Ну знаете ли, — бормочет Жирдяй.

И только Маньяк не теряется:

— Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом!

— И где ты видишь у нее зад? — меланхолично замечает Жирдяй.

Однако магическая фраза все-таки оказывается действенной. Сооружение начинает двигаться с жутким треском и скрипом, и мы торопливо отскакиваем назад, поскольку «куриные ножки» заплетаются словно от злостного перепоя и вся конструкция грозит рухнуть на головы докучливых посетителей.

Впрочем, все заканчивается благополучно. Перед нами — небольшое крылечко, нависающее над землей, и запертая дверь.

— Ну и что дальше? — иронически щурится Дос.

Впрочем, долго ждать не приходится. Низкая дверца распахивается и на пороге… Нет, увы, не Дибенко. Впрочем, кого еще можно было обнаружить в этакой избушке. Уж не Билла Гейтса, конечно…

— Ох, чую, чую русским духом запахло!

— Шолом, бабушка, — вежливо здоровается Жирдяй.

Старая карга замолкает, видимо, слегка потрясенная таким приветствием. Наконец вновь обретает дар речи:

— С чем пожаловали, добры молодцы? Хотите познать Мудрость великую?

— Это уж точно, бабуля, — кивает Падла.

— Тогда ждут вас испытания тяжкие, испытания суровые…

— Короче, Склифосовский! — нетерпеливо перебивает Жирдяй. Яга бросает на него свирепый взгляд и наверняка колеблется, сразу обратить наглеца в камень или все же приготовить его в собственном соку, чтобы добро не пропадало.

— Ступайте за мной, добрые молодцы, — цедит ведьма сквозь зубы.

Поднимаемся на покрытое зеленым мхом крыльцо, входим внутрь. Слабый свет, пробивающийся сквозь затянутое паутиной пыльное окошко, не разгоняет сумрак. Вдоль стен — полки с непонятным, должно быть, колдовским инвентарем. Маньяк спотыкается и опрокидывает ступу, торопливо извиняется. Он косится на главную деталь внутреннего интерьера — печку с огромным зевом. Ту самую… М-да, что-то мрачновато здесь…

И только на Жирдяя здешняя обстановка никак не действует:

— Бог ты мой, какая халтура! — искренне удивляется он, разводя руками. — Какая халтура! Честно говоря, я был о Дибенко лучшего мнения!

Толстяк хозяйски прохаживается по комнате, щупает магический инвентарь и презрительно морщится:

— Китч! Дешевка!

Яга наблюдает за ним, мрачно насупившись, и вдруг говорит спокойно так, почти ласково:

— Знаешь, что, добрый молодец… А полезай-ка ты в печь!

Жирдяй хихикает:

— И это все, на что хватает фантазии у дибенковских программистов?

Он наклоняется и пытается заглянуть под длинную ведьмину юбку:

— А нога действительно костяная?

Истину он не успевает определить, потому что Яга вдруг топает этой самой ногой и в печке вспыхивает жаркое пламя.

— Полезай в печь! — сурово повторяет ведьма, тыкая в Жирдяя крючковатым пальцем.

Толстяк пятится, иронически пожимая плечами:

— Виноват, не умею. Покажите как… тогда и я с удовольствием…

— Не умеешь — научим, не хочешь — заставим, — бормочет Яга и щелкает пальцами.

Жирдяй ухмыляется, но уже через мгновение его ухмылка тает:

— Ой…

Неведомая сила приподнимает толстяка над полом и неудержимо тащит прямиком в огнедышащий зев печки.

— Э-э! А как же мудрость? Я еще слишком молод!

— Умного учить — только портить, — зловеще улыбается Яга, снова щелкает пальцами, и Жирдяй с воплем влетает в раскаленное нутро печки. Дос успевает схватить его за ноги, но не удерживает и сам проваливается следом, прямиком в гудящее пламя…