Придя к такому заключению, майор Ершов приказал Малиновкину срочно прибыть в Аксакальск и, связавшись с местными органами госбезопасности, усилить засаду вокруг дома Арбузова.

Прибытия Малиновкина следовало ожидать теперь не, раньше как через час. За это время нужно было избавиться от Арбузова.

На улице было уже совсем темно, но Ершов все еще не зажигал света в своей комнате. Впотьмах он нащупал рацию и, включив ее, связался с подполковником Ибрагимовым, радист которого по просьбе Ершова находился теперь на пятиминутном приеме каждые четверть часа.

“Как только Арбузов выйдет из дому - возьмите его”, - радировал Ершов Ибрагимову.

Выключив рацию, майор вышел из своей комнаты и позвал Арбузова.

– Я только что связался по радио с Жанбаевым, - сказал ему Ершов. - Вам нужно будет встретить его на вокзале. Знаете вы его в лицо?

– Никак нет, не знаю, - равнодушно отозвался Арбузов.

– Это, впрочем, не имеет значения. Вы возьмете такси и ровно в одиннадцать будете ждать его на углу Железнодорожной и Советской. Он подойдет к машине и спросит: “Вы случайно не из промартели “Заря Востока”? Ответьте на это: “А вы случайно не товарищ Каныш?” И если все произойдет именно так, везите его сюда.

– Слушаюсь, - коротко ответил Арбузов и не спеша стал одеваться.

Когда он вышел, Ершов зажег свет в своей комнате. Это было сигналом местным оперативным работникам госбезопасности. Они должны были дать Арбузову возможность отойти подальше от дома и там арестовать, не привлекая ничьего внимания.

Томительно тянулось время. Наверно, Малиновкин прибыл уже в Аксакальск и таился теперь где-нибудь возле дома Арбузова (лейтенанта должны были доставить в Аксакальск самолетом). Входить ему в дом Арбузова Ершов не разрешил, - Жанбаев тоже ведь мог бродить где-нибудь поблизости, выжидая подходящего момента, чтобы войти в дом своего сообщника.

Ровно в полночь Ершов включил рацию и настроился на волну, на которой обычно поддерживал связь с Жанбаевым. Хотя было очевидно, что Жанбаев сегодня не свяжется с ним, он все же пробыл на приеме около пятнадцати минут. А стрелка часов все двигалась вперед, и до условленного часа оставались теперь считанные минуты.

Когда часы показали без десяти минут час, Ершов подумал было, что либо Жанбаев не решился сегодня войти в дом Арбузова, либо ему не удалось добраться до Аксакальска. И вдруг кто-то негромко, но довольно решительно постучался в окно.

Ершов подошел к двери и, не открывая ее, спросил:

– Кто там?

– Товарищ Арбузов тут живет? - услышал он приглушенный голос.

– Тут, - ответил Ершов, инстинктивным движением нащупывая пистолет в заднем кармане брюк.

– Я от Жанбаева, - продолжал тот же голос. - Поручено мне передать вам письмо и привет от него.

– Входите, пожалуйста, - проговорил тогда Ершов и торопливо открыл дверь.

На улице и в коридоре было так темно, что майор не мог разглядеть, кто стоял перед ним. А посланец от Жанбаева (или, может быть, сам Жанбаев) поспешно вошел в коридор и спросил:

– Вы - Мухтаров?

– Так точно, - ответил Ершов, чувствуя, как учащенно стало биться его сердце.

– Погасите свет во всем доме и проводите меня к радиостанции.

Ершов вошел в дом первым и потушил свет. Затем он провел ночного гостя в комнату, в которой стояла рация, и прикрыл за ним дверь. Спустя некоторое время за дверью послышался глухой торопливый стук ключа радиотелеграфа.

Ершов тотчас же поспешил к входным дверям, которые он оставил открытыми. Осветив карманным фонарем коридор, майор увидел Малиновкина.

– Весь дом надежно окружен, Андрей Николаевич… - срывающимся от волнения шепотом доложил лейтенант.

– Поставьте людей у всех окон, - приказал Ершов. - Сами идите во двор и станьте у среднего окна. Два человека пусть осторожно войдут со мной в дом.

Когда Ершов вернулся в комнату, за закрытой дверью все еще раздавался стук радиотелеграфного ключа. Лишь спустя десять минут стало слышно, как выключили рацию.

– Мухтаров! - раздался повелительный голос.

Майор торопливо вошел в комнату и стал возле выключателя.

– Я сейчас должен уйти, Мухтаров… - продолжал все тот же голос.

Но Ершов, не дав ему договорить, быстро повернул выключатель.

– Нет, никуда вы не уйдете, господин “Призрак”! - проговорил он громко.

В ярком свете электричества Ершов увидел перед собой средних лет мужчину, одетого в казахский национальный костюм, и тотчас же узнал в нем Темирбека, хотя внешне это был уже совсем другой человек: исчезло прежнее угрюмое выражение лица, выпрямилась сутулая спина, расправились плечи. Неузнаваемо изменился и голос, но для Ершова не осталось теперь никаких сомнений, что Темирбек и Жанбаев - одно и то же лицо. Да он и не очень удивился этому. С тех пор, как стало известно, что Темирбек поставил мину на тормозной площадке поезда с аммонитом, он допускал такую возможность.

Жанбаев же, казалось, растерялся на какое-то мгновение, услышав такие слова от своего “помощника”, а еще больше оттого, что увидел стоявших рядом с ним автоматчиков. Но в следующее мгновение неуловимо быстрым движением он вскочил на подоконник и, прикрыв лицо полой широкого халата, высадил плечом оконную раму. Со звоном посыпались во двор осколки стекла, и тотчас же раздался звонкий голос Малиновкина:

– Стой, мерзавец! Теперь-то ты никуда не ускользнешь от нас, хоть ты и “Призрак”!

История, рассказанная в этой повести, может показаться невероятной. Могли ли советские люди, боровшиеся в фашистском тылу, окруженные повседневными опасностями, ежеминутно рискуя жизнью, тратить силы, энергию, время на то, чтобы не только спасти советского ученого, но и предоставить ему возможность продолжать научную работу? Но вот что сообщил в своем докладе тов. П.К.Пономаренко, который во время войны был секретарем ЦК партии большевиков Белоруссии (“Известия” от 2 июля 1944 г.):

“Выполняя указания центра, минские подпольные организации спасали советских людей. Сколько семей было доставлено на “Большую землю” с помощью белорусских партизан! Ярким примером братской помощи партизан может служить история спасения академика Никольского. Этот старый человек, ученый, имя которого известно далеко за пределами Советского Союза, не успел выехать из Минска в тяжкие дни 1941 года, но он не хотел оставаться у немцев, не хотел работать при них. Тогда минские товарищи, имена которых, быть может, даже неизвестны спасенному ими академику, приняли на себя охрану ученого и его труда. Никольский не только был избавлен от гитлеровских допросов и регистрации, но смог продолжать и закончить свой труд, начатый еще до войны по плану Академии наук БССР. Центральный комитет партии большевиков Белоруссии внимательно следил за работой, и, когда его труд был закончен, автора, все еще находившегося в минском подполье, поздравили с высокой наградой - орденом Ленина. Получать награду академик Никольский благополучно прибыл в Москву”.

Значительно и волнующе то, что в условиях оккупации, страшного полицейского режима, в условиях кровавого гитлеровского террора ни на один день не переставала действовать советская государственная система. Работали подпольные партийные организации, советская и партийная дисциплина определяла поступки людей, и советское правосудие неуклонно карало преступников.