И Бет, хотя она старалась копировать мать, вскоре поняла, что им лучше принимать отца таким, каков он есть. Он был ее отцом, и этого достаточно. Жизнь в его присутствии становилась ярче и теплее. Он утешал Бет, когда она грустила.

– Так, куда скрылось наше солнышко сегодня? Оно спряталось за облаками? Ну что ж, мне придется тебя развеселить. Давай поспорим. Шиллинг с носа или по пенни с каждого гвоздя в башмаках? Ну вот и хорошо! Мне нравится, когда у тебя веселая мордочка!

По вечерам она сидела у него на коленях, зашивая дырки на его одежде или пришивая пуговицы. Она проверяла его карманы, вытряхивала оттуда крошки и всякий сор, потом рассортировывала вещи, и затем аккуратно снова все складывала обратно.

– Вот мой кисет для табака, что-то он слишком легкий, – говорил ей Джон. – А это петля, чтобы меня не укусил Черный, когда я проверял его зубы сегодня утром. О, а это кусок угля, который я нашел сегодня на дороге. Положи его обратно. Может, он принесет мне удачу!

Когда была плохая погода, он оставался дома и ничего не делал. Просто сидел в кресле, задрав ноги к очагу и положив руки в карманы бриджей. Кейт сама таскала ведра воды или громадные охапки дров. Но когда он занимался лошадьми, то доводил себя буквально до изнеможения. Тогда Бет помогала ему добраться домой, смотрела, чтобы он не упал где-то по дороге от усталости и не уснул в канаве или под кустом. Часто он шел пешком за двадцать миль, ведя на поводке парочку молодых неприрученных лошадей. И тогда все его руки до самых плеч были черными от синяков и ссадин.

– Эти бродяжки устроили мне настоящие танцы, – говорил Джон. – Но утром я отыграюсь на них!

Все фермеры Хантлипа уважали Джона за его честность и объективность. Они давали ему деньги, чтобы он купил для них хороших лошадей для работы в поле, часто просили, чтобы Джон вылечил их коров. Бет любила ходить с ним по фермам. Как-то раз, когда они отвозили телегу с ломовой лошадью в Мидденинг, он показал ей мастерскую деда Тьюка.

– Посмотри сюда, это Коббс. Я тут родился, а это мастерская, о которой я тебе рассказывал.

Он старался не встречаться с отцом, поэтому стоял немного в стороне от ворот, у высокой живой изгороди. Но сидящая в телеге Бет могла сверху все хорошо разглядеть. Дом с темными балками, яркие красные панели из камня, и трубы каминов, наполовину в солнечном свете, наполовину в тени от окружавших дом вязов и дубов. Она видела большой двор у мастерских. Кругом лежали всевозможные доски и планки. Она видела пильщиков за работой, и то, как над ними клубились облака древесной пыли, и все кругом было завалено опилками. Она видела столяров и плотников, двигавшихся по длинной мастерской с низкими потолками. Через отворенные двери слышался звук молотков, который эхом отдавался в замкнутом пространстве. Звук пилы напоминал голос огромного неутомимого существа – чифф-чафф, чифф-чафф…

– Боже, какой шум, – заметил отец. – Но твой дед обожает эти звуки. Ему нравится, когда целый день только и слышно – динг-донг, динг-донг. Эй, Бет, ты видишь его во дворе?

– Нет, но мне кажется, что он где-то неподалеку – уж очень стараются все его работники. И Сэм Ловаж, и Боб Грин. Я вижу, как они суетятся, прямо воробьи в свежем навозе.

– Слава Богу, что это не я. Ты видишь огромный дуб, растущий во дворе?

– Конечно, его трудно не заметить – он такой огромный!

– Этот старый дуб стоит здесь со дня сотворения мира! Он рос здесь, когда еще не был построен дом, а это случилось давненько.

– А вот и дед, – сказала Бет. – Он смотрит в нашу сторону и даже прищурился. Он, наверное, решил, что я такая высокая, потому что хожу на ходулях, правда?

– Пора двигаться, – сказал Джон и потянул за вожжи. – А то решит, что мы подглядываем за ним, если даже на самом деле так оно и есть.

– Он живет один в таком огромном доме?

– Да, и наверное, ему иногда бывает одиноко.

– Это его вина, – сделала заключение Бет.

– Может и так, но мне все равно его жаль. Мне и тебя жаль, потому что из-за меня у тебя нет дедушки.

– Мне он не нужен, – ответила Бет.

Когда Бет не ходила в школу, она весь день проводила на общем выгоне, глядя как работает ее отец. Конечно, она старалась держаться подальше от лошадей. И еще ей велено было молчать, когда он пускал в ход кнут.

– Сиди тихо, как мышка, – говорил ей отец. Весной верхние склоны выгона становились желтыми от цветения утесника. Под лучами солнца краски просто сверкали, а в теплом воздухе разносился чудесный аромат. Бет приходила сюда с первыми лучами солнца и сидела, пока не темнело. Отец нес ее до дома на руках, и она сразу же отправлялась в кровать. В ушах ее еще звучали трели жаворонка, во рту было сладко от ощущения сладости и свежести дня. Желтое пламя утесника текло вместе с нею в сон, и ее дремы были окрашены в желтый цвет.

Летом ей приходилось надевать шляпу. Мать тщательно следила за этим. Но все равно у нее постоянно обгорала кожа, и появлялась россыпь веснушек на носу и щеках. Бет было все равно, и если Кейт ругала ее за это, Бет все равно нравилось ощущение жара на нежной коже.

Когда она подросла, отец давал ей кое-какие поручения. Например, разрешал побаловать лошадей куском жмыха и показывал, как готовить для них еду. Но он никогда не разрешал ей ездить верхом, даже когда животные уже были приучены к седлу.

– Нет, нет, только не на Пэдди, и не на Тесс. Они слишком резвые. Ты только глянь на Пэдди! Ты только посмотри, как он вращает глазами! Если ты сядешь на него, он сразу же сбросит тебя в пруд!

– Почему это?

– Ну, он гораздо больше тебя. И потом – Пэдди ужасно горд. Ему может не понравиться то, что ты на него взгромоздилась. Ты еще такая маленькая.

– Но он больше тебя тоже.

– Да, и я бы сказал, – гораздо красивее.

– Да, но тебе он разрешает ездить на нем верхом, – настаивала Бет.

– Только иногда! Вообще-то его это нервирует. Но ему придется привыкнуть к тому, что я его хозяин, и он понимает, что я знаю все его трюки. Послушай! Вот что я тебе скажу! Когда-нибудь я куплю тебе маленького хорошего пони и научу тебя ездить верхом, как ездят настоящие воспитанные леди. Ты будешь сидеть на нем боком в седле, и у тебя будет хлыст, и все такое. Ты согласна?

– Когда?

– Когда-нибудь. Вот увидишь!

Действительно, он купил в Кеплтоне пони и его звали Сайлас. Четырехлетний холощеный мерин был блестящего коричневого цвета с черной-черной гривой. Сайлас отличался спокойным нравом, и Бет быстро научилась ездить в седле, которое изготовил для нее Джеймс Блафф.

Но Бет ужасно нравилось ездить без седла, просто вскочить на лошадку и двинуться куда глаза глядят, вернее куда влекла фантазия животного. Ей нравилось держаться за жесткую гриву, нравилось ощущение под собой упругого и сильного тела.

– Ты просто разбиваешь мое сердце, – говорил ее отец. – Ездишь, как простолюдинка. Тебе что, не нравится быть настоящей леди?

– Нет, – отвечала Бет. – Я хочу оставаться сама собой, той, кто я есть на самом деле.

– Вы – два сапога пара, ты и твой пони! Ну да ладно, если тебе нравится ездить верхом именно так и наплевать, что думают о тебе остальные, хорошо. Ты – счастлива, а это самое главное. Но только не жди, что я стану тебя защищать, когда ты шлепнешься в грязь и мать станет ругаться из-за испорченной одежды.

Каждый раз, когда Бет проходила мимо ворот на выгон, Сайлас мотал головой и моргал своими большими глазами. Он залезал мордой ей в карманы, разыскивая там крошки, шагал за нею, легонько покусывая шею или развязывая тесемки фартука.

Если Бет поворачивалась к нему и начинала отчитывать, он сразу отводил в сторону мечтательные, невинные глаза и опускал голову вниз, как будто был занят важными и серьезными размышлениями. Весной, когда Бет искала птичьи гнезда, он следовал за ней от куста к кусту, ходил за ней, когда она осенью собирала ежевику, а когда просто сидела и наслаждалась пением жаворонков, старался пастись поближе или ощипывал утесник, в тени которого сидела Бет.