«Только Он может так ходить! Какой он гибкий! Видно, как он покачивает бёдрами при каждом шаге… Кажется, в тюрьме он похудел… Неужели это та же самая кепка в чёрно-фиолетовую клетку? Он ждёт меня! Он вернулся! Мне хотелось бы показаться ему… Он уходит… Нет! Возвращается!»

Этот долговязый и гибкий, словно без костей, бродяга прогуливается, затягиваясь на ходу сигаретой. Свет из окна, раскрытого в такой час, вызывает у него удивление: он поднимает глаза. Минна, совершенно потерявшая голову, могла бы поклясться, что узнаёт эту единственную в своём роде бледность на запрокинутом лице, и дымок сигареты поднимается к ней, будто ладан из кадильницы.

– Эй! – говорит Минна.

Мужчина поворачивается, чуть пригнувшись, что выдаёт повадку зверя, никогда не теряющего опасливой настороженности. Это, наверное, девчонка в окне наверху? Кого это она зовёт?

А тонкий негромкий голосок спрашивает:

– Вы пришли за мной? Я должна спуститься? Поскольку девичья фигурка выглядит стройной и изящной, мужчина без всякой задней мысли делает неприличный издевательский жест обеими руками. «Ну конечно, это сигнал! – говорит себе Минна. – Но не могу же я спуститься в таком виде».

С лихорадочной торопливостью она создаёт себе вычурный облик из прошлогодних грёз – красная косынка на шею, фартучек с карманами, волосы узлом – ох эта расчёска, которая не желает слушаться! Взять ли пальто? Нет: когда любишь, холодно не бывает… Быстрее вниз!

Минна вприпрыжку мчится на улицу, едва касаясь ковра ногами, обутыми в красные тапочки… Ужасающий скрип! В своей нетерпеливой поспешности Минна забыла о восемнадцатой ступеньке, которая кряхтит и стонет, будто ржавые петли двери… Она вжимается в стену, раскинув руки, и боится вздохнуть… В доме ничто не пошевелилось. Внизу засов покорно подчиняется нащупавшей его маленькой руке: дверь распахивается безмолвно, но как же закрыть её, чтобы не щёлкнула?

«Ну так я не буду её закрывать!»

На улице прохладно, можно сказать, холодно. Платаны облетели, и ветер, лишившись возможности играть с листьями, колеблет полоски света от газовых рожков…

«Где же он?»

Никого не видно… Какое направление выбрать? Минна, в отчаянии, совсем по-детски заламывает обнажённые руки… Ах, вон там удаляется чей-то силуэт…

«Да, да, это он!»

Придерживая одной рукой непрочно заколотый узел волос, а другой подхватив подол лёгкой юбки, она устремляется вперёд, словно на крыльях, ибо её подхлёстывают непривычно позднее время и сознание важности того, что она совершает. Минна не удивилась бы, если бы и в самом деле полетела, взмахнув руками. Она успевает только сказать себе: «Это душа моя парит!» Нужно бежать, и как можно быстрее, ибо высокая фигура, за которой она гонится, испарилась, будто злой дух, у ворот Мальзерб…

Позади остаётся улица Гурго, железная решётка у железнодорожного полотна… Вот и бульвар Мальзерб… Ни с Селени, ни с Мамой Минна никогда не заходила так далеко. Тянутся бесконечные ряды деревьев. Господи, куда же подевался Кудрявый? Кричать она не смеет, а свистеть не умеет… Да вот же он!.. Нет, это всего лишь толстое дерево! Ах, это он! На секунду остановившись, чтобы унять биение сердца и немного отдышаться, она догоняет какого-то человека, который, похоже, поджидает её. Он не произносит ни слова, и под обвислыми полями шляпы возникает совершенно незнакомое лицо…

– Простите, сударь…

Тоненький голосок звучит, задыхаясь, так что слова трудно разобрать. В зеленоватом свете газового рожка виден подбородок мужчины, синеватый от трёхдневной щетины… Ни лба, ни глаз нельзя различить, даже руки остаются невидимыми, ибо засунуты в карманы. Но Минна не боится этого безликого манекена, который кажется пустым, будто огромный рыцарский панцирь…

– Сударь, вы случайно не заметили одного… одного человека, такого высокого, который чуть покачивается на ходу?

Плечи мужчины приподнимаются, снова обвисают. Минна ощущает на себе неуловимый взгляд и проявляет нетерпение:

– Но он должен был пройти мимо вас, сударь…

Она храбро пытается разглядеть лицо стоящей перед ней тени. От бега щёки её порозовели, в глазах, будто в воде, отражается газовый свет; она открывает и закрывает рот, притопывая от возбуждения в ожидании ответа. Пустой человек ещё раз пожимает плечами и наконец роняет глухо:

– Никого не видел.

В ярости тряхнув головой, она срывается с места ещё быстрее, чуть не плача от огорчения при мысли, что потеряла столько времени зря.

На этой стороне бульвара гораздо темнее. Но лёгкий уклон словно сам несёт её вперёд, и она бежит, тревожась только о причёске, ибо узел вот-вот развалится, он не на шутку ей мешает… Навстречу по бульвару поднимается мирная пара полицейских. Ударившись о квадратное плечо одного из них, Минна едва не потеряла равновесия и успела услышать недовольные слова:

– И чего надо этой маленькой чертовке?

Она бежит, ветер свистит в ушах: она мчится, никуда не сворачивая. Кудрявый, конечно, направился к укреплениям, к своему королевству, впавшему в анархию, где может обрести не слишком надёжное убежище… В глубине за решёткой появляется поезд и проносится мимо Минны, обдав её волной дыма. Она замедляет шаг, волоча устало ноги, и смотрит, опустив голову, на тапочки, чьи острые мыски уже покрылись грязью. Опёршись о решётку, она провожает взглядом красный глаз поезда: «Где это я?»

В пятидесяти метрах тёмная пелена закрывает дорогу, и на гребне этой чёрной массы движется нечто живое и длинное, с султаном дыма и с красно-жёлтыми огнями…

«Ещё один поезд! Проходит над бульваром. Я этого моста не знала… Если это одно из их убежищ, то он ждёт меня там!»

Она бежит, и губы у неё дрожат. В голове проносятся, сменяя друг друга, лёгкие отчаянные мысли. Неужели любовь не поможет ей, не выведет на верную дорогу? По-прежнему придерживая узел волос рукой, она будто приподнимает саму себя изящными пальчиками, и от ветра, хлынувшего в открытый рот, мгновенно пересыхает горло…

Вырастающая перед ней чёрная громада моста не пугает её. Она угадывает в нём порог к новой жизни, святые врата тайны… Пряди, вырвавшиеся из-под черепахового гребня, летят вровень с её щекой, а другие сбиваются на затылке, трепеща и подрагивая, будто живые перья… Что-то более тёмное, чем красноватый мрак, пошевелилось впереди, что-то сидящее прямо на земле в облачке мерцающего тумана, обволакивающего газовый рожок… Неужели он? Нет! Какая-то женщина свернулась клубком; две женщины и мужчина, очень маленького роста и хилого сложения. Их не вспугнули беззвучные шаги Минны; впрочем, мост ещё сотрясается в глухом ворчании…

Запыхавшаяся девочка силится разглядеть среди этих скорченных фигур благородный силуэт того, за кем гналась. Кудрявого здесь нет. Это его собратья, возможно, его подданные: мужчина – похожий на тщедушного ребёнка – с гордостью носит знаменитый свитер и мягкую суконную кепку, облепившую голову. Позади этой троицы возвышается нагромождение столбов с рифлёной поверхностью.

«Прямо как в Помпеях», – восторгается Минна, целиком скрытая тенью одной из колонн.

Лежавшая на земле женщина встаёт; на ней фартук, дешёвенький корсаж кричащей расцветки, волосы стянуты узлом на затылке – чёрно-металлические, гладкие и блестящие, будто панцирь рогатого жука. Минна разглядывает её с жадностью, сравнивая с собой: да, этого ей не хватает, у неё нет этой шикарной причёски волосок к волоску, нет корсажа из красной шерсти, заколотого на груди бабочкой из грубых кружев. А главное, в самой манере держаться Минне недостаёт чего-то такого, что и назвать нельзя, – этой агрессивной отчаянной повадки, этого цинизма и кошачьей мягкости движений, как у зверя, который живёт, почёсывается, утоляет голод и совокупляется не таясь… «Это теперь мои люди, – самодовольно думает Минна. – Если я спрошу, они скажут, где ждёт меня Кудрявый…»

Вставшая женщина потягивается, раскинув мужеподобные руки, рыкающе зевает; видна её широкая спина с выступающими застёжками корсажа. Она заходится в кашле и ругается прокуренным голосом.