Я задумалась и прозевала момент, когда дверь директорского кабинета открылась и в приемную, тихо переговариваясь, вышли бухгалтер и кассир. В щель закрывающейся двери тут же ужом ввинтился Ослик ИО.

– Куда без очереди?! – взревел режиссер.

Поздно: дверь уже закрылась.

– Вот какашка, – заглазно обругал Слава бессовестного Буряка.

– Тебя прямо переклинило, – посетовала я.

– А что, скажешь, он это не… не удобрение? – Слава кивнул на дверь.

– Удобрение, – покосившись на секретаршу, которую чары кокетливого Ослика не оставили равнодушной, шепнула я в ответ. – Но ты же знаешь, что удобрения приносят пользу.

– И воняют, – буркнул Слава.

Дверь снова скрипнула. В приемную выскочил Буряк, проявляющий поразительное проворство.

– Все, я договорился, что забираю твой материал, – радостно сообщил он мне. – Шеф санкционировал обмен: мне – твое задание, тебе– мое.

– А какое у тебя задание? – насторожилась я.

– Тоже репортаж в «Крим-инфо», – легко отмахнулся Ослик. – Какой-то любитель экстрима только что попал под трамвай. Говорят, задавило парня к чертовой матери, не труп – а мясная нарезка.

– Ой, боженьки! – ахнула я. – Миленькое заданьице я себе выменяла! Хрен редьки не слаще!

Режиссер Слава, успевший взяться за ручку директорской двери, демонически захохотал и назидательно изрек:

– Круговорот дерьма в природе!

И на сей раз я не стала с ним спорить. Зато Вадик ворчал, не переставая: и когда собирался на съемку, и в машине по дороге к месту трагедии.

– Я вам кто, служебная собака?! – кипятился оператор. – Ночь провел в компании ментов и спасателей, ждал взрыва бомбы. С утра пораньше шлялся по ментовским коридорам, потом гонялся за женой убийцы, а теперь еще трамвайного жмурика снимать… А я, между прочим, успел пообедать! Мне кровавые сцены на сытый желудок вредны!

– А я и натощак их с трудом перевариваю, – буркнула я, опасливо выглядывая в окошко автомобиля.

Мы уже прибыли на место, и добросовестный Саша старался подогнать машину максимально близко к месту действия. Я искренне опасалась, что наступлю в лужу крови, едва открою дверцу.

– Да не вибрируй ты, – с досадой сказал мне Вадик, заметив и правильно оценив мою нерешительность. – С жертвой я сам разберусь, а ты давай, топай в народ. Кого мы там трясти будем?

«Трясти» – это в переводе с операторского значит «интервьюировать».

– Директор спортивного клуба «Экстрим» вызвался добровольцем, – отозвалась я, послушно высматривая в толпе знакомого персонажа.

– Севка, что ли? – хмыкнул Вадик, вылезая из машины. – Небось сам и позвонил, да?

Севастьян Лосев, директор клуба «Экстрим», – весьма колоритная фигура. Долговязый жилистый парень с острым носом и прической «под горшок». Руки у Севы непропорционально длинные, большие ладони, похожие на снегоуборочные лопаты, свисают до колен. Сами же колени полусогнуты и легко пружинят в суставах, так что Сева похож на поджарую обезьяну, которая готова в любую секунду сигануть с земли на ветку и умчаться, отчаянно гикая, по вершинам деревьев.

Вадик как-то попробовал себя в горнолыжном спорте, и, хотя его первым и единственным достижением стал закрытый перелом левого голеностопа, наш оператор узнал много нового и интересного о жизни и быте лыжников и «досочников». Так вот, Вадик утверждает, что Лосев в кроссовках по асфальту норовит перемещаться в стойке, характерной для опытного сноубордиста, которые сами себя называют «бандерлогами», что оправдывает сходство с вертлявыми приматами. Впрочем, Сева – личность мыслящая, высокоинтеллектуальная. Он отчетливо тяготеет к буддизму и прошлым летом заманил целую толпу друзей-приятелей на горное плато, чтобы увидеть какой-то невероятный кармически-очищающий-энергетически-насыщающий восход солнца. Я тоже была в числе приглашенных посмотреть это душеспасительное зрелище – и до сих пор не могу простить Лосеву сбитых в кровь ног и отмороженной на заиндевелых камнях пятой точки…

Забыла сказать, что волосы у Севы рыжие, как проволока в обмотке конденсатора, глаза зеленые, а рот длинный и легко растягивающийся в улыбке, по размеру и форме совпадающей с арбузной долькой. В сочетании со свободными одеждами и вязаной шапочкой это делает Лосева похожим не только на орангутанга, но и на ярмарочного Петрушку. Обычно при виде Севы люди начинают непроизвольно улыбаться.

Сегодня был другой случай. Во-первых, ситуация явно не располагала к веселью. Во-вторых, Сева специально для интервью приоделся нехарактерным образом – в классический пиджак. Похоже, пиджак был с чужого плеча. Во всяком случае, белая Севина футболка оказалась длиннее пиджака, с которым плохо сочетались просторные парусиновые бермуды и дегенеративные летние кроссовки без пяток и носков, но зато с перепоночками, как на детских босоножках.

– Снимайте от пояса и выше, – попросил Лосев, заметив, что я критично рассматриваю его карнавальный костюм.

– Можно и выше, – покладисто сказал Вадик. – Ну, я готов. Вещай!

– Микрофон я тебе не отдам. Ты будешь им дергать, а это не лыжная палка, – предупредила я Севу. – Все, я держу, можешь начинать.

– К-г-х-м! – Для начала Лосев кашлянул так громко, что Вадик, внимательно следящий за индикатором уровня звука, болезненно поморщился. – Кх-ха!

– А теперь по существу, – попросила я, стараясь смотреть только на интервьюируемого.

Оператор выставил камеру таким образом, чтобы на заднем плане за Лосевым были видны трамвайные пути, красно-черная лужа и нечто, накрытое просторным отрезом брезента. Поскольку я вынуждена была стоять к Севе лицом, эта жуткая картинка была у меня перед глазами. Честно говоря, я испытывала сильное желание зажмуриться.

– А по существу я хочу официально заявить следующее: в нашем городе появились неорганизованные любители опасных трюков и глупых развлечений, которые ведут к трагедиям, подобным той, которая произошла сегодня, – глядя прямо в объектив, строго сказал Лосев. – Мы, члены спортивного клуба «Экстрим», осуждаем дикие выходки безответственных личностей, которые не дорожат своей жизнью и душевным покоем окружающих! Все.

– Программное заявление – и только? – немного удивилась я. – А прокомментировать случившееся ты не хочешь?

– А что тут комментировать? – пожал плечами предводитель организованных бандерлогов. – Ладно, отрежете, если я скажу чего лишнего. Значит, так: какой-то придурок, которому было скучно жить, залез в люк и по системе подземных коммуникаций прошел в тоннель. Там тоже есть люк, который соорудили для улучшения водостока, чтобы в дождь не заливало рельсы.

– Все равно заливает, – буркнул Вадик, который вынужден дважды в день пользоваться именно этой трамвайной веткой.

– Да я не об этом! – досадливо махнул снегоуборочной ладонью Лосев. – Этот люк – здоровенный прямоугольный колодец – был накрыт металлической решеткой, а веселые сволочи, называющие себя диггерами, ее сковырнули.

– Зачем? – удивилась я.

– Затем, что придумали себе адреналиновую бомбу! Представь: вылезает придурок из люка посреди тоннеля. Справа – рельса, слева – рельса, прямо в лоб под уклон несется трамвай! Фары горят, звонки звенят, за стеклом – вагоновожатая с перекошенной от ужаса мордой… Тормоза скрежещут, пассажиры в вагоне валятся друг на друга, а наш безмозглый затейник прыгает и буквально перед носом у летящего трамвая заскакивает в нишу!

– Какую нишу? – не понял Вадик.

– В такую – вроде могилки, только вертикальной. Примерно два метра в длину, метр в ширину, глубиной сантиметров семьдесят, – добросовестно перечислил Сева. – В общем, вполне достаточно, чтобы спрятаться и без вреда для организма пропустить транспорт мимо.

– Ничего себе! – поежилась я.

– А что потом? – с интересом спросил Вадик.

– А потом, не дожидаясь, пока прибежит вагоновожатая с монтировкой, придурок снова шмыгает в колодец и марширует на исходную позицию, по самую маковку налитый адреналином, – злобно ответил Сева.