Литмир - Электронная Библиотека
A
A

На наш взгляд, резкое уменьшение льготных сроков для «пришлых старожильцев» означало полное отчуждение у них «старых мест» феодалом, конец иллюзиям бывших исконных жителей на право владения «старыми местами». У обычных новопоселенцев, пришедших «из иных княжений», таких иллюзий не было, они садились на чужую для них землю и приходили специально на Льготу, хотя несомненно, что с течением времени в силу экономической необходимости они снова врастали в систему общинного землепользования. Но это другой вопрос.

Стало быть, стержнем политики создания массовых новых поселений на льготных основаниях было не столько стремление привлечь «из иных княжений» рабочие руки для освоения новых земель (хотя такая задача в какой-то мере имела место), сколько стремление укрепить положение феодалов как полных земельных собственников во имя завершения процесса отчуждения от непосредственного производителя основного условия труда – земли 35. Старожильцы вовсе не прикреплялись к земле («они часто срывались с места») 36. Однако явление старожильства позволяет вскрыть указанный нами сложный глубинный процесс.

Изменение подхода к проблеме старожильцев позволяет иначе, чем прежде, оценить и сущность явления крестьянских переходов. Совсем не обязательно для столь ранней поры, как XIII-XIV вв. и даже первая половина XV в., рассматривать их в жесткой альтернативе «свобода-крепостничество» 37. Крестьянские переходы (от одного землевладельца к другому) часто зависели от инициативы феодалов-землевладельцев. Очевидно, нецелесообразно вследствие этого расценивать переходы как непременный атрибут крестьянской свободы.

Расселения в рамках маркового строя свободных общин – явление обычное, но они исторически и социально не равнозначны переходам, так как механизм подобных миграций был совсем иным. Расселения крестьян-общинников лишь укрепляли такие основы обычного права, как принципы наследования и трудового права, на которых покоились крестьянские общинные представления о земельной собственности. Между тем цель инициативы феодалов в отношении крестьянских переходов была противоположной – борьба за уничтожение или сокращение сферы действия крестьянского общинного наследственного права и сужение сферы действия принципа общинного трудового права до уровня одних лишь межкрестьянских отношений. Разумеется, в конкретно-исторической действительности все это проявлялось не столь однозначно, но общая тенденция, на наш взгляд, именно такова.

Традиционный подход к крестьянским «перезывам» как элементу крестьянской исконной свободы лишает историков возможности не только определить их начало, но и объяснить социальный механизм их возникновения. Л.В. Черепнин прямо заявлял: «Мы не знаем, как и когда возникло это право» (крестьянских переходов) 38. В свое время И.И. Смирнов писал о том, что «Киевская Русь не знала права крестьянского перехода. Этот вывод вытекает… прежде всего из наличия такого социального института, как «изгойство"» 39. Иначе говоря, община сама по себе как институт не создавала условий для крестьянских переходов. Процессы пауперизации и отрыва от земледелия были обусловлены, как говорилось выше, иными факторами. Думается, что возникновение «перезывов» было следствием сопротивления крестьянской общины становлению вотчины как полнокровной ячейки феодального общественного производства, когда развитие рентных отношений в ней миновало свою простейшую стадию повторения отношений института кормлений. Не исключено, что трактовка крестьянских переходов как элемента исконной свободы крестьян в нашей историографии является, в сущности, пережитком взглядов дореволюционной историографии на крестьянство Древней Руси как свободных колонистов (арендаторов), не организованных в общину.

«Перезывы» возникали, таким образом, как орудие борьбы феодалов с общиной, хотя само явление переходов – «перезывов» на практике оказалось значительно сложнее. Со временем переходы стали препятствием укреплению феодального способа производства. Больше того, на заключительном этапе своего развития они действительно стали и элементом крестьянской свободы. Хотя, если взглянуть в сущность процессов более поздней поры, конца XV и XVI вв., то придется признать, что и в это время крестьянские «перезывы» все еще оставались в значительной мере порождением прежней потребности расшатывания общины и укрепления права собственности феодала на землю. Поэтому, соглашаясь с тем, что «едва ли возникновение переходов означало закрепощение крестьян» 40, вместе с тем необходимо подчеркнуть социальный смысл «перезывов» как орудия укрепления феодальной собственности на землю.

Следует иметь в виду, что конкретно-исторически явление переходов обрастало и рядом сопутствующих функций. Историки прежде всего увидели в нем борьбу за рабочие руки. Однако наиболее важное значение эта функция приобретает много позже, примерно с середины XVI в., но и тогда она остается производной.

Приблизительно к середине XV в. в некоторых районах страны интенсивность переходов уже была, видимо, высокой. В водоворот массовых переселений на льготу в конечном счете были вовлечены широкие массы крестьянского населения, хотя в каждый данный момент «льготчики» не были в большинстве. Представляется существенным уточнить понимание терминологии актового материала, касающейся определения группы крестьян «льготчиков», фигурирующих под названием «инокняжцев». Л.В. Черепнин склонен к буквальной трактовке термина «инокняжцы»: крестьяне, вышедшие «из иных княжений» 41. На наш взгляд, этот термин в значительной мере условен, и имеет более узкое значение. Его социальная функция подобна термину «государь» Псковской судной грамоты и ряда других документов. «Иное княжение» – это территория, не входящая в пределы княжеской юрисдикции и фискального обложения системы «государственного феодализма». Сюда не входят территории частновладельческих вотчин, где вотчич был «государем», а следовательно, «князем». Данную интерпретацию, на наш взгляд, подтверждает формуляр актов великого князя тверского Михаила Борисовича. В жалованной льготной и несудимой грамоте Троицкому Калягину монастырю 1483 г. на устройство новой слободки на Верхней Жабне, в частности, сказано: «Звати ему людей из зарубежья и из-за бояр здешних, а не з выти моее, великого князя» 42. Понятие «великое княжение» уточнено здесь не в смысле государственного образования как политического организма, а лишь в фискально-юридическом плане («моя выть»). Следовательно, формула грамот московских великих князей и ряда княжений Северо-Восточной Руси, носящая негативный аспект: «не из моее вотчины, великого княжения», может допускать право перезыва «из иных вотчин». Такой ход рассуждений подтверждается и формуляром грамот великого Рязанского княжения 43. Их формуляр по своей сути идентичен тверскому и в какой-то мере московскому и иным формулярам грамот Северо-Восточной Руси. «Перезываются» крестьяне двух категорий: 1) жители «иных княжений» в буквальном смысле этого слова и 2) крестьяне «тутошние», «здешние», местных вотчичей-бояр. Формуляр грамот князей Северо-Восточной Руси представляется наиболее разработанным и детальным, поскольку из «здешних» и «тутошних» выделялись, как было показано выше, еще и крестьяне, вернувшиеся на свои «старые места». Но вместе с тем этот формуляр путем «негативных» конструкций («а не из моее вотчины, великого княжения») допускал, на наш взгляд, «перезыв» тех же категорий крестьян, что и в рязанских и тверских актах. В правомерности такой трактовки убеждает текст жалованной грамоты вологодского князя Андрея Васильевича Кирилло-Белозерскому монастырю на с. Ивановское Вологодского у. Здесь обычно лаконичная негативная формула «а не из моего княжения» передана следующим образом: «Или кого к себе в то село перезовут людей и в деревни изыного княжения, а не из моих волостей, ни ис сел» 44.

вернуться

35

Можно высказать предположение, что теми же мотивами отчасти была продиктована и практика раздачи в вотчины вообще пустых, неосвоенных земель. Здесь названные задачи совпадали с внутренней колонизацией.

вернуться

36

Фроянов ИЛ. Указ. соч. С. 24.

вернуться

37

Договоры Великого Новгорода косвенно отразили развивавшиеся крестьянские переходы, начиная с ХШ столетия. (См.: Фроянов И.Я. О возникновении крестьянских переходов в России // Веста. ЛГУ. Истор. яз. Лит. 1978. № 14, вып. 3. С. 32-33; См. также: Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства. С. 251.)

вернуться

38

Черепнин Л.В. Спорные вопросы. С. 243-244.

вернуться

39

Смирнов И.И. Проблемы крестьянства и феодализма в советской исторической литературе // 25 лет исторической науки в СССР. М., 1942. С 102. См. также: Смирнов И.И. Заметки о феодальной Руси XIV-XV вв. (По поводу исследования Л.В. Черепнина «Образование Русского централизованного государства в XIV-XV вв.») // История СССР. 1962. № 3. С. 148.

вернуться

40

Фроянов И.Я. О возникновении крестьянских переходов в России. С. 34.

вернуться

41

Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства. С. 252. В связи с этим подходом ученого его концепция влияния процесса централизации государства на размах крестьянских переходов выглядит несколько прямолинейно и упрощенно («С объединением русских земель и образованием централизованного государства таких «иных княжений» оставалось все меньше. Так подготавливалось стеснение права перехода крестьян в масштабе всего государства» // Там же).

вернуться

42

АСЭИ. Т. II. № 158.

вернуться

43

Там же. Т. Ш. № 361, 362, 369,388, 389.

вернуться

44

Там же. Т. П. № 199. Вероятнее всего, в эту эпоху так называемые верные и княжеские (дворцовые) волости были еще слабо отличимы друг от друга.

5
{"b":"109789","o":1}