Подчеркнем, что в подобном способе нейтрализации защитных функций общины нуждалась прежде всего вотчина, причем вотчина того статуса, который был ей свойствен до конца XV в.
Сравнительное исследование социальной и экономической структуры поместья и вотчины 30-х годов XVII в. показало, что они даже в это время представляли собой разные типы хозяйства 106. Причем в условиях уже свершившегося первичного закрепощения крестьян вотчина обнаруживает гораздо более мощные потенции развития, чем поместье. Это, на наш взгляд, является сильнейшим подкреплением той трактовки развития событий, которая предложена данной работой.
Эта схема происхождения крепостничества в России отнюдь не исключает роли тех факторов, которые наиболее тщательно изучены в нашей историографии 107. Однако широкое развитие поместной системы, создавшее предпосылки к резкому повышению нормы эксплуатации, стремительный рост налогов, хозяйственный кризис и борьба за рабочие руки служили конкретно-историческими факторами, лишь форсировавшими процесс закрепощения. Основной же, глубинной причиной была борьба господствующего класса за укрепление феодальной собственности на землю, выразившаяся в стремлении разрушить общинный строй крестьянства. Экономическая необходимость функционирования при феодализме социального организма, генетически восходящего к первобытному коммунизму, заставила господствующий класс искать путь нейтрализации этого мощного оплота крестьян. Этим путем и явилось крепостничество. История дала его феодалам в качестве «компенсации» за неизбежность существования остатков первобытного коммунизма 108. Создалось своеобразное единство противоположностей. В то же время исходным моментом, породившим это единство противоположностей, был комплекс специфичных природно-географических условий, серьезно осложнявший социальный механизм извлечения совокупного прибавочного продукта.
Таким образом, мы можем полагать, что на всем протяжении развития феодализма, вплоть до XVI столетия, имела место напряженнейшая борьба господствующего класса за укрепление феодальной собственности на землю. Обусловленный как природно-климатическими, так и конкретно-историческими факторами, процесс укрепления феодальной земельной собственности на землю шел одновременно разными, но параллельными путями. По всей вероятности, и практика крестьянских «перезывов», и попытки заведения «жеребьевой» запашки, и попытки заставить крестьян обрабатывать господскую пашню путем экстраординарной экономической кабалы и т.д. имеют весьма древние истоки и своими корнями уходят, вероятнее всего, в эпоху Древнерусского государства.
Все эти своего рода «санкции» субъективно были направлены на ослабление, если не на разрушение крестьянской общины как фактора организации земледельческого производства и социальной организации мелких производителей.
Своеобразным воплощением завершенности процесса укрепления феодальной собственности на землю была практика введения полевой барщины крестьян. Именно она была той последней мерой, которая превращала феодала в олицетворение земельной собственности, заставляла крестьянина-общинника забыть о «своих» исконных правах на землю.
Многовековое развитие данной исторической тенденции тем не менее оказалось практически бесплодным. Больше того, развязанная по инициативе господствующего класса практика крестьянских «перезывов» с течением времени превратилась в свою противоположность, т.е. стала в значительной мере фактором так называемой крестьянской свободы. Кроме того историческая неизбежность существования крестьянской общины маркового типа кардинальным образом ослабляла процессы социальной дифференциации крестьянства и ограничивала феодальную практику долговой кабалы крестьян социально малосущественными масштабами.
Таким образом, исторически назревала необходимость резкого изменения характера и силы внеэкономического принуждения в целях окончательного укрепления собственности феодалов на землю и на труд непосредственного производителя. То и другое дала эпоха XVI столетия с ее стремительным развитием помещичьей системы, резким сокращением числа вотчин, трансформацией самой вотчины в вотчину служилую и, наконец, системой заповедных лет и указом царя Федора об отмене крестьянских переходов и крестьянской «крепости земле».
В этой связи становится более понятным, даже при источниковедческой незавершенности, здравый историзм реконструкции В.И. Корецким указа 1592-1593 гг. об отмене крестьянских переходов в Юрьев день, явившегося ключевым моментом в становлении крепостничества.
Так называемые «безуказные» концепции утверждения крепостничества в целом основаны на оценке крепостничества как итога массового крестьянского закабаления в тех или иных формах. Предложенная в данной статье интерпретация фактического материала, на наш взгляд, показывает неубедительность таких суждений. Неудача многовековых попыток постепенного, «практического» осуществления мер по укреплению феодальной собственности на землю и труд непосредственного производителя диктовала потребность резких, кардинальных изменений, в которых активная роль отводилась государству. Отсюда акт прикрепления крестьян к земле мог быть лишь актом юридическим.
Подчеркнем, что объективная необходимость существования в России сильной общественной организации крестьян стала серьезнейшим субъективным стимулом углубления и развития крепостничества на протяжении последующих столетий.
История СССР. 1985. № 3. С. 178-201.
Статья опубликована в: Милов Л.В. По следам ушедших эпох: статьи и заметки.– М.: Наука, 2006. – С. 500-538.
Сканирование и обработка: Вадим Плотников.
Все права на материалы сайта принадлежат редакции журнала «Скепсис». Копирование публикаций приветствуется при наличии гиперссылки на scepsis.ru и гиперссылки на страницу заимствуемой публикации; коммерческое использование возможно только после согласования с редакцией . Наш e-mail: [email protected]
