КОЛВИЛ: (возвращается) ЭРИК: (К Роберту.) Последний раз прошу тебя… а впрочем, — ты вновь солжешь… РОБЕРТ: Друг друга мы морочим: ты благостным паломником предстал, я — грешником растаявшим! Забавно… ЭРИК: Прощай же, брат! Не правда ль, время славно мы провели? Колвил и кучер выносят вещи. КОЛВИЛ: (в дверях) ЭРИК: (выходит за ним) Жемчужный щит сияет над туманом. В комнате остается один Роберт. ГОЛОС КУЧЕРА: Пауза. Колвил возвращается. КОЛВИЛ: РОБЕРТ: КОЛВИЛ: Я — так, я — сам с собой. РОБЕРТ: Охота же болтать тебе с болваном!.. КОЛВИЛ: Да с кем же мне? Одни мы с вами тут… РОБЕРТ: КОЛВИЛ: Над ней давно цветут сны легкие… РОБЕРТ: (задумчиво) Когда бы с бурей вольной меня в ночи сам бес не обвенчал — женился б я на Сильвии… КОЛВИЛ: РОБЕРТ: Ты лучше бы молчал. Я не с тобой беседую. КОЛВИЛ: А с кем же? Не с тем же ли болваном, с кем и я сейчас болтал? РОБЕРТ: Не горячись. Не съем же я Сильвии, — хоть, впрочем, дочь твоя по вкусу мне приходится… КОЛВИЛ: РОБЕРТ: Да замолчи! Иль думаешь, ничтожный, что женщину любить я не могу? Как знаешь ты: быть может, берегу в сокровищнице сердца камень нежный, впитавший небеса? Как знаешь ты: быть может, спят тончайшие цветы на тихом дне под влагою мятежной? Быть может, белой молнией немой гроза любви далекая тревожит мою удушливую ночь? Быть может… КОЛВИЛ: (перебивает)
Вот мой совет: вернитесь-ка домой, как блудный сын, покайтесь, и отрада спокойная взойдет в душе у вас… А Сильвию мою смущать не надо, не надо… слышите! РОБЕРТ: Я как-то раз простил тебе, что ты меня богаче случайно был… теперь же за совет твой дерзостный, за этот лай собачий убью тебя! КОЛВИЛ: Да что-то пистолет огромный ваш не страшен мне сегодня! Убийца — ты, а я, прости, не сводня, не продаю я дочери своей… РОБЕРТ: Мне дела нет до этой куклы бледной, но ты умрешь! КОЛВИЛ: РОБЕРТ: (целясь) Но выстрелить он не успевает: боковая дверь распахивается и входит, вся в белом, Сильвия, она блуждает во сне. СИЛЬВИЯ: О, бедный мой, о, бедный… Как холодно, как холодно ему в сыром лесу осеннею порою!.. Тяжелый ключ с гвоздя сейчас сниму… Ах, не стучись так трепетно! Открою, открою, мой любимый… Ключ держу в руке… Нет! Поздно! Превратился он в лилию… Ты — здесь, ты возвратился? Ах, не стучись! Ведь только лунный луч в руке держу, и эту дверь нет мочи им отпереть… КОЛВИЛ: (уводит ее) Пойдем, пойдем… Храни тебя господь… Не надо же… Сомкни незрячие, страдальческие очи. СИЛЬВИЯ: Ключ… Лилия… Люблю… Луна… КОЛВИЛ: Оба уходят. РОБЕРТ: (один) Она прошла прозрачно-неживая и музыкой воздушною весь дом наполнила; прошла, — как бы срывая незримые высокие цветы, и бледные протягивались руки таинственно, и полон смутной муки был легкий шаг… Она чиста… А ты, убогий бес, греши, греши угрюмо! В твоих глазах ночная темнота… Кто может знать, что сердце жжет мне дума об ангеле мучительном, мечта о Сильвии… другой… голубоокой? Вся жизнь моя — туманы, крики, кровь, но светится во мгле моей глубокой, как лунный луч, как лилия, — любовь… |
