Только Валерке не все равно. Он всех деревенских людей знает и любит. И не нравится ему, когда кто-то в ссоре, в печали или вовсе заболел.

Он, когда вырастет, наверное, возьмет этот захудалый колхоз под свое руководство. Станет в нем председателем и выведет колхоз в миллионеры.

И твердо Валерка решил Татьяну Семеновну со всеми помирить, особенно с ее задушевной подругой Евдокией Павловной.

Для начала отправился он на почту, чтобы у почтальонки Анастасии Алексеевны все деревенские новости узнать. У кого корова отелилась, кто машину «Жигули» купил и кому пенсию на десять рублей повысили.

И надо же такому быть, что Татьяна Семеновна – широко известная в сельских кругах пенсионерка – на этой почте собственной персоной сидела, пенсию получить ждала. Ни на кого не смотрела, никуда не оглядывалась. И сердитостью от нее так и веяло во все стороны.

Платком она была перемотана с ног до головы, как пулеметной лентой, но разматываться, видно, не собиралась. А почтальонки Анастасии Алексеевны не было.

– Татьяна Семеновна, – с ходу начал Валерка. – А чего это вы тетю Дуню Частову обидели?

Татьяна Семеновна аж подпрыгнула на своей табуретке:

– Ты что? Кого это я обидела?

– Тетю Дуню. Не разговариваете с ней. Ругаетесь.

– Да я ее дурой назвала. Она ведь что заявила. Она сказала, что наши мужики от их колодца ручку взяли.

– И только-то?

– Это тебе только-то. А наши мужики не воры. Им эта ручка даром не нужна! Я и сказала ей: «Ты наших мужиков хорошо знаешь. Они чужого ничего не возьмут. Нечего на них напраслину возводить!»

– Татьяна Семеновна, давайте я вас помирю.

– Ишь мирильщик нашелся! Я с ней разговаривать не собираюсь!

Слова из Татьяны Семеновны сыпались жутко сердитые, но видно было, что основная сердитость давно уже прошла. Просто бушевало самолюбие. Была бы она зла по-настоящему, стала бы она перед Валеркой оправдываться, что-то ему объяснять!

– Татьяна Семеновна, а и не надо разговаривать. Давайте мы с вами ей письмо напишем.

– Тебе делать нечего, вот и пиши. Валерка, не теряя времени, вытащил из-за почтового барьера однокопеечный лист для письма, взял на изготовку государственную ручку на веревочке и стал сочинять текст:

– «Дорогая Евдокия Павловна!»

Он с вопросом посмотрел на Татьяну Семеновну:

– Правильно?

– Чего? – поразилась старуха. – Какая она тебе Евдокия Павловна, когда она Дуняшка Частова!

– «Дорогая Дуняшка Частова, – принял это к сведению Валерка. – Я тебя обругала сдуру». Так правильно?

– Правильно, – согласилась Татьяна Семеновна.

– «Больше не буду», – продолжил Валерка.

– Как это – больше не буду! – возразила старуха. – У меня нервы подымутся, я еще и не такое скажу!

– Значит, – продолжил Валерка, – «Я тебя обругала… сдуру и еще буду». Так правильно?

– Так правильно, – согласилась довольная Татьяна Семеновна.

– А дальше про что писать?

– Не знаю. Ты грамотный, ты и пиши.

– Когда не знают, про что писать, про погоду пишут, – сказал мальчик.

– Вот про погоду и пиши.

Только он собрался писать про погоду, как дверь почты открылась и вошла сама Евдокия Павловна Частова. Тоже вся в платках, как в пулеметных лентах, но, в отличие от Татьяны Семеновны, маленькая и сухая.

Едва ее глаза привыкли к темноте после белого снега, она заметила Татьяну Семеновну, повернулась и бросилась бежать.

Валерка догнал бабушку у двери, обнял и вернул в почту:

– Садитесь, Евдокия Павловна. Мы вам письмо пишем.

Он усадил ее на другую табуретку, подальше от Татьяны Семеновны, и продолжил свою работу.

– «Дорогая Евдокия Павловна, – говорил и писал он. – Погода у нас хорошая. Хоть на лыжи вставай».

– Какие еще лыжи! – поразилась Евдокия Павловна. – Когда метель третью неделю метет.

– Чего твоя метель! – зашумела Татьяна Семеновна. – Чего твоя метель! Когда она давно уже кончилась! Глаза-то разуй!

– Евдокия Павловна, Евдокия Павловна! – бросился Валерка к новопришедшей старушке. – Вы подождите, вы не вмешивайтесь. Когда будем ответ писать, мы про вашу погоду напишем. Ладно?

Она согласилась и притихла.

– Так, чего дальше-то писать? – спрашивает Валерка.

– Чего? Чего? Сам знаешь чего.

– Я про курей напишу, – говорит Валерка.

– Пиши про курей, – соглашается Татьяна Семеновна.

– «Куры мои здоровы, – пишет и говорит Валерка. – Вовсю несутся, несмотря что зима».

– Как так несутся?! – поражается Татьяна Семеновна. – Да у меня курей и не осталось вовсе! Последнюю летось ястреб утащил.

Валерка с ходу подхватывает:

– «Хоть курей у меня и не осталось вовсе. Последнюю летось ястреб утащил». Так правильно?

– Так правильно, – соглашается Татьяна Семеновна.

Старухи молчат и вздыхают на своих табуретках.

– О чем еще написать? – спрашивает Валерка.

– Почем я знаю, – отвечает Татьяна Семеновна.

– Может, о здоровье напишем?

– Пиши о здоровье.

Валерка диктует сам себе и записывает:

– «Здоровье у меня здоровое. Ничего не болит. И температура нормальная – 36,6».

– Да, не болит! – возражает Татьяна Семеновна. – Поясницу так и ломит. Хоть криком кричи! А горчичники некому поставить! И давление у меня повышенное. Все время что-то давит.

Валерка подхватывает:

– «Ничего не болит. Только давление повышенное. Все время давит. А горчичники некому поставить».

– У Анастасии Алексеевны тоже поясница, – скромно вставляет Евдокия Павловна про почтальонку, чтобы тоже чего-то делать.

– Да у нее поясница потому, что она от работы бегает. Все у Ольгушки Павловской сидит, в карты играет, – взрывается Татьяна Семеновна. – Нашла кого жалеть! На почту приходит раз в неделю, а зарплату целиком получает!

На этот взрыв Евдокия Павловна немедленно собирается сбежать, но Валерка ловит ее за платок и силой усаживает обратно.

– Татьяна Семеновна, – говорит Валерка, – ведь вы месяц не виделись. Были у вас какие-нибудь радостные события?

– Каки таки события?

– Может, посылка пришла с книгами или гости приезжали?

– Никакие гости не приезжали. Вот только крыса у меня завелась.

– Чего же тут радостного? – спрашивает Валерка. – Когда крыса завелась? Больше нечего сообщить соседке нашей дорогой Евдокии Павловне?

– Все! – отвечает Татьяна Семеновна. – Хватит с нее!

– А что, – говорит юный дипломат, – конечно, хватит. Итак вон сколько новостей ей сказали.

Он перегнулся через барьер и взял еще один листок для писем.

Почтальонки Анастасии Алексеевны все еще не было. Видно, и в самом деле она забегалась по личным делам.

– Евдокия Павловна, будем ответ писать. Теперь вы диктуйте.

– А чего диктовать-то? – спрашивает скромная Евдокия Павловна.

– Какая погода у вас.

– Сам видишь, какая погода. Никакой погоды, метель одна.

– Я так и напишу, – говорит Валерка. – «Дорогая Татьяна Семеновна, никакой погоды у нас нет, метель одна». Правильно?

– Правильно, – отвечает Евдокия Павловна.

– Ой, – сказал Валерка, – бланк-то вам поздравительный достался. Значит, адресата поздравить надо.

– С чем? – спрашивает Евдокия Павловна.

– С чем хотите. Хоть с погодой.

– Вот и поздравляй с погодой.

– «Никакой погоды у нас нет, – повторяет Валерка. – Только метель одна. С чем вас и поздравляю». Правильно?

– Ты пишешь, тебе и видней, – дипломатично говорит Евдокия Павловна.

А Татьяна Семеновна все внимательно слушает, словно не про ее погоду говорят.

– Опишите, что вы сейчас читаете. Художественную литературу какую.

– Стара я читать-то. Отчиталась уже. Я радио слушаю.

– Так и запишем, – говорит Валерка. – «Дорогая и задушевная моя подруга Татьяна Семеновна. Ты ко мне редко заходишь…» Редко она заходит?

– Совсем не заходит.

– «… Ты ко мне редко заходишь, так редко, что совсем не бываешь, и я все время слушаю радио и смотрю телевизор». Какой у вас телевизор?