Теперь земные дни его прошли, и не дождаться ему возрождения России. А оно не за горами. Он знает, чувствует это. Остяки, эти дети природы, даровавшие ему вторую жизнь, пророчески чувствительны к колебаниям времени. Они сказали ему там, за заснеженным Уралом: красные будут править один век, один отрезок времени. Потом жизнь полегчает. Да, он знает это. Придет следующий, новый русский царь, который объединит всю бескрайнюю Великую Россию. Без него невозможно возрождение России. Вернее, она все равно возродится, встанет на ноги, но этого не произойдет до тех пор, пока не появится новый русский царь. Только Бог в критическую минуту спасет мир. Стало быть, спасет и Россию, не оставит ее без царя. Государя Николая Александровича нельзя считать последним русским царем. Нет, он не последний русский царь.

А ведь история могла пойти по-иному. Можно было сохранить и русскую армию, и царя, и русский народ. И главное, прирастить мощь российскую. Тогда высок и крепок был патриотический дух. Простые русские люди почитали за честь умереть за веру, царя и Отечество. Все можно было уберечь и сохранить. А не получилось. Не вышло. Не удалось. Обидно, тяжко, горько на душе. И тут он почувствовал, как впервые после отроческих лет скупые слезы невольно выкатились из прикрытых глаз и, как бы рассекая лицо на части, прорыли к под-бородку глубокие траншеи. Припомнилась ему истина, что у Господа надо просить не легкой жизни, а легкой смерти. Но и жизнь его не была легка, и легкой смерти он не хотел. Не подобает русскому офицеру заканчивать свой жизненный путь пулей в виске. Он до конца пронесет свой крест, каким бы тяжким он ни был, какие бы муки ни пришлось ему испытать.

Небо все ниже опускалось над ним. Океан постанывал все глуше и глуше. Ветер уже перестал прикасаться к седой пряди волос на затылке. Но он еще чувствовал, как на его лице углубляются ходы-траншеи, по которым пришлось ему ходить в первую мировую.

Незрячими очами, с высоко поднятым подбородком, он все пытался одним взглядом охватить огромную, покинутую много лет назад родину, свою Россию… Ему хотелось уловить миг, когда его душа отделится от тела и медленно станет подниматься к небу, к Господу Богу. Но Господь не торопится, видно, все размышляет: принять ли его душу. И он знает, почему Тот сомневается. Сколько раз в семнадцатом и в восемнадцатом он взывал к Нему: «Господи, спаси и сохрани царя! Господи, спаси и сохрани Россию!» А Господь то ли не услышал его молитвы, то ли просто не устоял перед красными. От этого в нем всегда оставался горький осадок. Он считал, что подвергать кровавым испытаниям огромную страну и целый народ было немилосердно, неразумно и слишком жестоко. Так складывались у него отношения с Господом Богом. Но Бог милостив… Пред последним земным мгновением он ощутил необыкновенный прилив сил и увидел себя молодым, блестящим командиром, гарцующим на белом коне перед Первым энским казачьим наследника цесаревича полком. Наступил наивысший миг напряжения перед атакой. Сейчас его полк сорвется с места и конная лава сметет врагов России. И он спиной, точнее, всем телом почувствовал, что в этой атаке каждый его воин-кавалерист готов сложить свою голову за веру, царя и Отечество. И принял бы как высокую честь.

Он набрал воздуху, чтобы скомандовать атаку полку, — и на этом дыхание его замедлилось. Но он и без слов сумел выдохнуть: «За веру, царя и Отечество…» И его белый конь взвился к небесам…

Скрылись за поворотом Савва с Пойтэком. Матерь Детей лежала на подтаивающей колее и, прислушиваясь к утихающему шороху шкуры-волокуши о комья снега, провела руками по лицу, пытаясь осушить мокрые щеки. Неразумный малыш уехал в неведомую даль. Оторвалась от нее последняя родимая кровиночка. Вернее, она сама отправила его. Сама оторвала его от себя. И он отправился в путь то ли навстречу жизни, то ли навстречу… гибели. Гибели? Нет, нет! Только не гибели!.. Но мысль о гибели вдруг резанула ее по сердцу так больно — она закричала на все заснеженное пространство, встала на колени и попыталась побежать за сыночком, чтобы остановить, вернуть его. Но тут же упала.

Тогда она развернулась поперек дороги и, переворачиваясь с боку на бок, словно бревнышко, покатилась, царапая лицо и руки об острые комья обледеневшего снега, вслед за мальчиком с собакой. Катилась до тех пор, пока могла шевелиться. Но дорога была пуста. И она поняла — не догнать, не вернуть. С протяжным стоном она зарыдала. Зарыдала, более не сдерживая себя. Ее заколотило в рыданиях. Она билась о ледяную корку, но боли не чувствовала. Наконец, обессиленная, она затихла и, словно помертвевшая, распласталась посреди зимника.

Она лежала неподвижно. Ей казалось, что ее слезы прожигают снег и медленно растекаются по плечам Сидящей Матери, по плечам Земли-Матушки. И богиня Земля чувствует их и слышит мольбы человеческой женщины, матери неразумного младенца. А молила она за своего сыночка Савву: пусть Сидящая держит его на краешке глаза, чтобы его люлька не свалилась на обочине дороги, не опрокинулась на крутых спусках и подъемах, на горках и впадинах, на буграх и колдобинах. Пусть Сидящая доведет его до людей, до человеческого жилья. Ведь всесильная Богиня все видит и слышит, все знает и понимает. Если Савва спасется — значит, и народ спасется. Разве может позволить Сидящая Матерь, чтобы бесследно исчез целый народ?! Нет, конечно же Она это-го не допустит! Ни за что не допустит! На то и определен ей этот пятачок Вселенной, где живут люди, чтобы она сохранила каждый народ, который поклоняется ей, чтобы вняла мольбам каждого человека, кто помнит о ней.

Теперь, когда ушли Савва с Пойтэком и прошел прилив отчаяния, Матерь Детей стала размышлять и искать новую опору. Хотя рядом нет сыночка, последней кровиночки, но она не должна чувствовать себя одинокой. Одной будет плохо. Кто же ближе всех? Конечно же, Сидящая. Вот она, с нижней стороны, совсем близко. И женщина обратилась к ней с главным вопросом. То ли вслух, то ли мысленно спросила:

— Как быть?

И замерла, прислушиваясь к звукам и мыслям, идущим с нижней стороны. Ждала. Долго ли, коротко ли? Она не знала. И наконец, то ли в дреме, то ли наяву, дождалась ответа:

— Живым быть.

Это значило — нужно двигаться вперед. Она подняла голову, оперлась на локти, оглядела пустынную дорогу. Пошевелилась и, собрав остатки сил в локтях и коленях, поползла в сторону людского жилья. Ползла до тех пор, пока поднимались руки. Потом остановилась передохнуть. Перевернулась на спину и долго лежала неподвижно с закрытыми глазами. Когда открыла глаза, увидела высокое ясное небо. Там, на Седьмом Слое, живет Верховный Отец, Бог Торум. Вот Он, с верхней стороны, совсем близко. И она опять поставила свой вопрос:

— Как быть?

Верховный Отец не заставил себя долго ждать. Как ей показалось, ответ пришел довольно быстро:

— Живи.

Это значило — ее земные дни еще не закончились. Стало быть, надо выжить. А выжить можно, только двигаясь вперед. И она, перевернувшись на живот, снова поползла в сторону полуденного солнца. Выбившись из последних сил, останавливалась, отдыхала, лежа неподвижно, потом опять ползла. Вперед, только вперед.

Время от времени она разговаривала. Ведь она была не одна. Их было трое. Небесно-земная троица. С нижней стороны — Земля-Матушка. С верхней стороны — Верховный Отец, Торум. Они стали ее неразлучными попутчиками. Они помогали ей двигаться вперед. Они вдыхали в ее истощенное тело новые силы. Они поддерживали и укрепляли ниточку ее разума, чтобы она не сошла с ума, не потеряла голову. И она разговаривала, вела с ними беседу, спрашивала о том, что не знала и не понимала, в чем сомневалась. Или же проверяла свои мысли-думы: в правильном ли направлении идет.

Потом из глубин ее сознания всплыла Божья Матерь. Истекающая кровью, с красной пулей в груди. Она приняла пулю, которая предназначалась для Матери Детей. Тем самым спасла от преждевременной гибели хозяйку дома. И теперь женщина, вспомнив своих бабушек по материнской линии, спросила Божью Матерь: