Зеркала стояли на специальных подставках, украшенных десятком разноцветных камней. На самом деле камни не являлись украшением, именно благодаря кристаллам зеркальные коридоры обладали такими возможностями. Что это за камни и по какому принципу они действуют, Апрель никогда не интересовался, ему достаточно было того, что они работали.

Каждого зеркала он касался с улыбкой и нежностью, как живых и любимых, глаз его был уже так наметан, что углы выстраивались с идеальной точностью. Апрель не задумывался о том, какие последствия могут быть от усиления действия основного коридора в два раза. Он чувствовал, что цель близка, и ничего более значения не имело.

– Кто ты? – смог, наконец, собраться с мыслями Грэм.

– Ты же хотел проводника, – ответила голова, не размыкая губ, – я твой проводник.

– Я не это имел в виду…

– Никто, кроме тебя не знает и даже не догадывается, что ты на самом деле имеешь в виду. Надо точнее выражать свои мысли.

Голова произнесла это так, будто дала Грэму невидимую оплеуху.

– Как тебя зовут? Ну… как мне к тебе обращаться?

– Хорошенько подумай перед тем, как ко мне обращаться, – хмыкнул голос.

И Грэм внезапно очнулся.

Обещание помочь Апрелю с пластинами для игры уже не радовало Титруса, но отказаться было неловко. Сверяясь с образцом, принесенным первым Сенатором, он принялся аккуратно вырезать изображение странного лица – не поймешь, мужского или женского. Зачем оно требовалось на всех пятидесяти двух пластинах, Титрус не понимал, но Апрель сказал, что это непременное условие, иначе игры не будет. Поначалу пальцы плохо слушались и линии не выходили нужной глубины и толщины, перепортив с десяток пластин, он всё же наловчился и дело пошло. «Зачем я этим занимаюсь? – размышлял Титрус, вырезая чудные глаза. – Будто бы мне больше делать нечего…» Но, делать и вправду было нечего, а вырезание картинок, как ни странно, успокаивало душу.

Открыв глаза, он увидел склоненные над собой пушистые ветви гладких замерзших деревьев, и вспомнил, где находится. Но, что-то было не так… ему было тепло, даже жарко. Всё ещё лёжа на спине, он поднял руку и поднес ладонь к лицу, она светилась. Он мог рассмотреть всё, вплоть до неторопливого течения своей синей крови, которая в этом теплом свете казалось ярко-голубой. Приподнявшись, он тряхнул головой, приходя в себя и… в момент забыл о собственных странностях. В паре шагов лежало громадное косматое чудовище, из-под его длинной серой шерсти с белыми подпалинами выглядывала нога Захарии. Кары не было видно вообще. Мгновенно очутившись на ногах, Грэм выдернул из пояса цепь. Зверь заворочался, поднял тупую клыкастую морду и уставился на юношу выпуклыми, налитыми кровью глазами. Грэм начал раскручивать цепь, потихоньку приближаясь к зверю, надеясь, что Захария еще жив. Чудище заворчало, глядя на светящегося человека, шумно втягивая крупными ноздрями запах нападающего. Когда свистящее грузило готово было опуститься на голову, раскраивая череп, зверь вдруг неожиданно отскочил в сторону с удивительной для его грузного внешнего вида легкостью. Грэм продолжал наступать, мельком глянув на Захарию, крови вроде бы не было видно. Зверь рассматривал Грэма, не выказывая особых признаков агрессии. Дождавшись, покуда нападающий подойдет поближе, он снова отпрыгнул на безопасное расстояние.

– Грэм, – раздался позади хриплый голос Захарии, – не трогай его, зверь мне ничего не сделал. Он меня отогрел.

– Да? – удивился Грэм.

Грузило упало в снег. Захария с трудом поднялся на ноги и принялся отряхиваться от клочков серой шерсти.

– А где Кара?

– Она в тебе.

– То есть?

– Она греет тебя изнутри, мы боялись, что ты замерзнешь без движения. Набери в легкие побольше воздуха и выдохни через рот.

Грэм так и сделал. Вместе с воздухом стал выходить золотистый дым, он быстро сгущался, становясь языками пламени.

Зверю отдали последний кусок мяса, и пошли дальше.

С пластинами Титрус засиделся до глубокой ночи, но вырезал все пятьдесят две. Он уже заранее знал, что не будет играть в эту игру, даже если она очень увлекательная, пускай Апрель ищет себе другого партнера. Но данное обещание честно выполнено, можно быть свободным. Сложив пластинки в стопку, он поднялся из-за стола, потянулся, разминаясь, и собрался к Апрелю. «Час поздний, – подумал Титрус, глядя в засыпанное звездами окно, – должно быть он спит уже». Но Апрель просил принести будущие карты тот час же, как только Титрус закончит, и Титрус решил отнести, чтобы уж сдержать свое слово по всем пунктам.

Он взял светильник, вышел из своих комнат и направился прямо через анфилады сонных каменных арок.

Тихонько стукнув в дверь пару раз и не получив ответа, Титрус заглянул в покои Апреля. Сет горел, но было тихо.

– Апрель! – Титрус перешагнул порог. – Ты не спишь?

Ответа не последовало. Вздыхая, он прошел в комнату, где на стене висело серебряное зеркало в простой раме, положил стопку пластинок на столик у окна, и пошел обратно. На душе было тяжело и пусто.

– Не могу понять, друг он или враг.

Грэм шел впереди, прокладывая дорогу среди гладких снежных горбов. Следом двигался Захария, его одежда и тело все еще хранили тепло и резкий запах звериной шкуры.

– С таким лицом, как ты описал, вряд ли это друг. Он так и не назвал своего имени?

– Нет. Кара, а ты что думаешь?

– Я пытаюсь вспомнить, где же могла раньше видеть человека с таким странным лицом… я точно когда-то видала такого.

– В Тарте? – подсказал Захария.

– Н-н-н-н… не помню. Он назвался твоим проводником?

– Да. Как раз мечтал о таком.

– Ты не спросил, что это у тебя за обмороки?

– Не успел.

Виски Грэма сильно сдавливала внутренняя боль то ли от холода, то ли ещё от чего. Отводя от лица ветки с опадающими снежными ломтями, он прислушивался к тому, что творится у него внутри. Строительство гулких арок было завершено.

Стеклянный хвост основного коридора заискрил крупными белесыми искрами, мелькнула быстрая колючая вспышка. После себя она оставила дрожащую серебристую дымку. Апрель прислонился к дверному косяку и потер указательным пальцем переносицу. Он был так уверен в успешном результате, что даже не особо обрадовался. Он принял это как должное.

Рим нехотя уступил место Бессу, и вся округа сменила свою окраску, теперь голубые снега щедро разбрасывали розовые искры. Благодаря снегу в этой части сумеречной Альхены было гораздо светлее.

– Давайте немного передохнем, – Грэм присел на гладкий ствол поваленного дерева.

Захария примостился рядом. Он положил на колени заметно отощавший мешок, развязал его и извлек последние куски окаменевшей лепешки и флягу с парой глотков вина.

– Скоро наступят голодные времена, – заметила Кара.

– Мы долго можем обходиться без еды, – Захария протянул лепешку Грэму.

– Но, рано или поздно…

– Тогда кого-нибудь поймаем, зажарим и съедим.

И Кара поняла, что молодые люди не в настроении общаться. Чтобы не мешать их трапезе, она взлетела повыше и, будто удивительная птица, перелетающая с ветки на ветку, стала осматривать округу.

– Ничего не получается, – произнес Грэм, медленно жуя безвкусную лепешку, – ничего не происходит.

– А что должно происходить? – Захария поднял на него взгляд лилово-розовых глаз.

– Я шел сюда с надеждой узнать правду о себе, узнать, кто я такой, до дна рассмотреть слово «демон».

– А если там вообще нет дна? Или ты увидишь то, что тебя ужаснет? Держи, – Захария передал ему флягу. – Я знаю, что ты совсем не такой, как я, мы все разные, ты отличаешься от меня, Кара от нас обоих, и каждый из нас наверняка хранит в себе глубочайшую тайну. Надо ли ее знать?