Стальной потолок отполз вверх и замер на месте. Старик взглянул на манометр и только свистнул: стрелка показывала давление в двадцать атмосфер.

Дед Андрейчик никогда не поверил бы, если бы ему раньше сказали, что он попадет в комнату, в которой потолок будет сжимать и разрежать воздух, словно поршень в обыкновенном цилиндре. Но это было так. Приходилось верить. Старик с интересом посмотрел на Руму: понимает ли он, какие чудеса творит в эту минуту?.. Лицо у маленького индейца, отчетливо видимое сквозь иллюминатор, было потным и озабоченным. Он старательно переводил рычаг с одного деления на другое, соблюдая, очевидно, до малейших подробностей указания своего отца.

— Быть тебе, последнему из племени «Золотая улитка», советским инженером, — тихо и серьезно сказал дед Андрейчик. В эту минуту ему очень захотелось потрепать смуглого мальца по кудрявой черной голове.

Но Рума ничего не понял; он мотнул головой и отпустил рычаг, поднимающий потолок.

Манометр показывал нормальное давление. Дед Андрейчик быстрым движением открыл у себя над головой в шлеме теменной клапан. Случайно он взглянул на дверь и застыл.

Массивная, тяжелая плита двери медленным, угрожающим движением уползала в стальную стену, приоткрывая вход в смежную комнату…

В комнате было почти темно. Лишь тонкая колбочка с горящим синеватым газом освещала угловатую мебель. На постели, прикрытой простыней, спал человек. Простыня казалась синей от цветного освещения. Космы седых волос, крючковатый нос, вызывающе выброшенный вперед пук бороды и черный провал рта делали лицо спящего похожим на отвратительные и наивные изображения князя тьмы на картинах Дюрера.[29]

Резкий, как вопль младенца, звонок и яркий сиреневый свет ворвались в комнату одновременно: косматый старик вскочил и взмахнул рукой, как фокусник. В его руке появился револьвер. В ярко освещенной двери стальной шлюзовой камеры, оказавшейся частью стены этой комнаты, стояли два металлических чудовища. Левые руки их были указующим жестом направлены на косматого старика.

— Спокойно — сипловатым, чуть приглушенным голосом деда Андрейчика сказал по-немецки один из стальных великанов. — Положи револьвер! Он бесполезен. Не вздумай бежать.

Косматый старик недоверчиво взглянул на левые руки водоходов, направленные на него: пулеметные дула смотрели из стальных рукавов недвусмысленно и грозно. Все было ясно…

Косматый старик, не сведя глаз с неожиданных гостей, медленно отложил револьвер.

— Кто вы такие? — тихо спросил он.

— Это несущественно, — сказал дед Андрейчик. — Кто бы я ни был, я ликвидирую тебя на месте, если ты вздумаешь бежать, позвать на помощь и вообще…

— Что вам нужно? — спросил старик.

— Что нам нужно? Это другой разговор. Кому поручена охрана мальчика? — строго спросил дед Андрейчик.

— Ворсу.

— Включи микрофон и прикажи Ворсу немедленно привести мальчика сюда.

Старик пошарил ногами, надел туфли и сказал небрежно:

— Разрешите надеть пенсне.

— Нет! — резко сказал дед Андрейчик.

— Но я ничего не вижу.

— Найдешь ощупью.

Косматый крестовик пожал плечами и пошел к микрофону, стоявшему на кабинетном столе.

— Стоп! — приказал дед Андрейчик. — Запомни. Приказать нужно: немедленно привести мальчика. И больше ничего. Ворсу запрети входить сюда. Пусть доведет мальчика только до двери. Понятно?

— Понятно.

— Помни, — угрожающе сказал дед Андрейчик, — возьмут нас твои друзья или нет, но тебя в живых не будет, если хоть одно лишнее слово или какую-нибудь кнопку…

Старик презрительно скривил губы.

— Я не так глуп, как вы воображаете.

— Я в этом уверен. Говори только по-русски, английски, немецки.

Старик включил настольный радиофон, затем набрал на диске какую-то цифру. Спустя несколько секунд в репродукторе кто-то завыл, зевая, засопел и опять зевнул.

— Ворс!

Старый крестовик оглянулся на своих бронированных караульных и спросил по-немецки:

— Ты меня слышишь?

— Так точно, ваша святость, — прохрипел невидимый Ворс.

— Что делает мальчик?

— Я полагаю, он спит, ваша святость.

— Приведи его ко мне, Ворс… мне нужно его кое о чем расспросить.

— Слушаюсь, ваша святость.

— Постой, Ворс…

Крестовик еще раз оглянулся.

— Ты, Ворс, это… когда приведешь мальчика… останься за дверью.

— Слушаю, ваша святость…

— Пусть мальчик войдет один.

— Микрофон… — зашипел дед Андрейчик.

Косматый старик выключил микрофон. Дед Андрейчик отбросил иллюминатор и внимательно вгляделся в мертвенно-серое лицо старого крестовика. Так вот оно какая, «красивая немка Лилиан», обольстительная архиепископесса апостольской разведки! Следователь Померанцев не ошибся. Каким нужно быть ловким авантюристом, чтобы морочить весь мир, создавая вокруг своей разведки ореол тайны и поддерживая легенду о «красивой немке»! В бородатой «Лилиан» дед Андрейчик по старым портретам признал самого вождя крестовиков, бывшего унтера и бывшего «апостола», Петера Шайно.

«Красавица неважная, — думал дед Андрейчик, разглядывая заспанного лохматого старикашку. — Но мерзавец высшего сорта. Факт».

Шайно не любил, видимо, когда его разглядывали в упор; он двинул плечом и сказал деланно-беспечным тоном:

— Ну вот, как будто все в порядке…

Ответа не последовало. Молчание тяготило старого авантюриста. Он подтянул кальсоны, переступил с ноги на ногу и осторожно спросил:

— Вас интересует только мальчик?

— Пока да… — не сводя с него глаз, ответил дед Андрейчик.

Рума тоже отбросил свой иллюминатор и не отрывал сумасшедших от ненависти глаз от щуплой фигурки своего кровного врага.

Шайно молчал; видимо, он над чем-то размышлял. Наконец заговорил, пощипывая бороденку:

— Я не знаю, кто вы. Но это неважно Раз вы сюда проникли, я должен пойти на компромисс. Я предлагаю: давайте разойдемся по-деловому. Я даю вам третий скафандр для мальчика. Вы оставляете меня в покое и уходите так же, как и пришли. Через двадцать четыре часа вы можете этим же ходом привести своих людей, но не раньше. Я должен уйти отсюда. Даю слово, что я уйду один. Судьба остальных меня не интересует.

Дед Андрейчик с интересом разглядывал старого предателя.

— Узнаю архиепископа «епархии святого духа» и апостола Лиги военизированного христианства, — криво усмехаясь, сказал он. — Факт.

Шайно с беспокойством упер в него подслеповатые глаза.

— Вы меня знаете?

Дед Андрейчик засопел и сказал сухим, потрескивающим голосом:

— Да, я знаю тебя. Я помню тебя. Ты дурной сон человечества. Теперь я тебя вижу наяву.

Крестовик нетерпеливо повел плечом.

— Оставим это. Сейчас здесь будет мальчик. Я даю третий водоход, вы мне двадцать четыре часа на эвакуацию.

— Нам хватит двух скафандров. А с тобой я поступлю так, как поступил бы на моем месте всякий коммунист и старый радист Мурманского порта, — резко сказал дед Андрейчик.

— Например? — тревожно спросил крестовик.

— Унтер Шайно! Оставить разговоры! Стоять смирно! — крикнул дед Андрейчик. За дверью послышались шаги. Дед Андрейчик кивнул Руме:

— В сторону, Рума… стань к стене…

— К-х стене, — угрюмо сказал Рума и отвел свой водород в сторону.

Шаги затихли. Кто-то негромко стукнул в дверь.

— Говори!.. — шепотом приказал крестовику дед Андрейчик.

— Это ты, Ворс? — неестественно громко спросил Шайно.

Дед Андрейчик шевельнул рукой-пулеметом.

— Так точно, ваша святость. Вы изволили приказать… — раздалось за дверью.

— Пусть мальчик войдет! — крикнул Шайно.

Дверь чуть вползла в стену, и в комнату вошел худой, бледный мальчик. В нем трудно было узнать краснощекого вихрастого неусидчивого пилота «Полярного жука». Усталым, недружелюбным взглядом он обвел комнату и остановил глаза на двух стальных гигантах. Оба стояли неподвижно и указывали толстыми круглыми ручищами, с короткими дулами на конце, на заспанного «апостола» крестовиков, стоявшего в одном белье у кабинетного стола. Юра широко открыл глаза…