- Вы впервые в наших краях? - спросил Симмонс просто так, чтобы переменить тему.

- Увы, нет! - развел руками полковник. - Участвовал в экспедиции 1873 года с их превосходительством генералом Кауфманом. И вот теперь волею судьбы или рока опять здесь.

"Проштрафился, шаркун, - злорадно подумал Симмонс. - Вот и упекли в Тмутаракань".

"Арагонскую охоту" сменил задумчивый вальс Штрауса. Разговоры за столом смолкли. Задремавший Дюммель громко всхрапнул, взбрыкнулся и обвел сидевших ошалелыми глазами. Супруга Облысевича аппетитно уписывала жареного цыпленка.

"А где Эльсинора?" - запоздало спохватился Симмонс, оглядываясь по сторонам.

- Я здесь, - негромко прозвучал над ухом ее голос. Она ласково провела ладонью по его щеке и опустилась на стул рядом.

Облысевнч слушал вальс, закрыв глаза и чуть заметно покачивая головой. Грубоватые черты его лица смягчились, оно стало как-то добрее, проще. Музыка смолкла. Полковник глубоко вздохнул и открыл глаза.

- Прекрасное исполнение, - сказал он, встретившись взглядом с Симмонсом. - Кстати, где вы прячете оркестрантов, если не секрет?

- Секрет фирмы, - усмехнулся Симмонс. - Тайна, сокрытая мраком.

Полковник расхохотался, обнажив ровные чуть желтоватые зубы.

- Не хотите говорить, не надо. Капитан!

- Здесь, господин полковник! - лихо откликнулся Колмогоров.

- Передайте от моего имени благодарность капельмейстеру полкового оркестра.

- Слушаюсь, господин полковник! За что, осмелюсь спросить?

- За отличную сыгровку.

- Будет исполнено, господин полковник.

Симмонс с Эльсинорой переглянулись, едва сдерживая улыбки.

- Скажите, полковник, вы любите музыку Верди? - спросила Эльсинора. Что-то в ее голосе заставило Симмонса насторожиться. Она, разумеется, знала о дискотеке и часто ею пользовалась, но идея с кассетами опер Верди была его идеей, и он никому ни словом о ней не обмолвился. Хотел преподнести сюрприз.

- Верди? Вы еще спрашиваете, сударыня! Как же можно не боготворить этого чародея?

- И хотели бы его послушать?

"Хотел бы я знать, как ты это сделаешь?" - Симмонс пристально наблюдал за супругой. Длинноволосому Пете-радиотехнику было строго-настрого приказано держать язык за зубами. Перед началом бала он собственноручно запер патлатого в дискотеке. Единственный ключ от двери лежал в кармане Симмонса. Он незаметно опустил руку: ключ был на месте.

- Теперь?

- Зачем же откладывать?

"Однако! - поразился Симмонс. - Неужели Петя всетаки проболтался? Когда же он успел? Если так, то все ясно: сейчас она пойдет и скажет ему через дверь, какую кассету поставить".

- Ну, знаете ли, сударыня! - всплеснул руками полковник. - То, что вы нам преподнесли сегодня, это, конечно, волшебная сказка...

- Вы еще недостаточно знаете Симмонсов, господин полковник.

- Вы хотите сказать, что пригласили в Ново-Ургенч оркестр Венской оперы? - съехидничал Облысевич. - А заодно и всю оперную труппу?

- А почему бы и нет? - улыбнулась Эльсинора. - Симмонсы все могут.

Это уже переходило всякие границы. Надо было чтото решать, решать быстро. Необходимо было остановить Эльсинору, свести все к шутке, к розыгрышу. Но как это сделать, не уронив ее достоинства, не обидев гостей? Симмонс почувствовал, как лоб покрывается испариной, достал платок, машинально провел по лицу...

- Успокойся, Эрнст.

Он взглянул на нее дикими глазами: она улыбалась как ни в чем не бывало! Подняла руку. Он, словно завороженный, уставился на ее раскрытую ладонь.

Эльсинора звонко, словно кастаньетами, щелкнула пальцами.

- Смотрите,господа!

Там, куда она указывала, над черными купами деревьев мирно мерцали звезды в темно-фиолетовом небе. Но вот небо приобрело светлый оттенок, заклубилось молочно-белым туманом и из него, отчетливее с каждой секундой, стали проступать очертания театральной сцены, складки занавеса, озаренная приглушенным светом яма оркестра, темный силуэт дирижера...

Дирижер взмахнул палочкой, и зазвучала увертюра.

- "Аида"! - ахнул Облысевич шепотом.

- "Аида", - как ни в чем не бывало подтвердила Эльсинора. - Нравится исполнение?

- Но ведь это же... - полковник задохнулся.

- Венская опера, - снисходительно усмехнулась она. - Вы сами высказали желание.

- Да, но...

- Никаких "но", полковник. Я вас предупреждала: Симмонсы могут все. Не правда ли, дорогой? - обернулась она к мужу. Симмонс, пораженный не меньше Облысевича, сидел с разинутым от удивления ртом, напрасно пытаясь осмыслить происходящее.

"Что это? - металось в его сознании. - Массовый гипноз? Галлюцинации? Чепуха! Галлюцинации индивидуальны, а здесь..." Он зажмурился и решительно встряхнул головой, отгоняя наваждение. Но наваждение не проходило: оркестр продолжал играть, на сцене вовсю шла опера.

В принципе ничего невозможного в этом не было: в его, симмоносовской реальности объемные изображения с помощью голограмм были обычным делом. Но чтобы вот. так, без специальной аппаратуры, не вставая с места... Да и вообще, с каких это пор Эльсинора интересуется голограммами?

Симмонс смотрел на жену и видел ее в каком-то новом, доселе незнакомом свете. Она, правда, всегда оставалась для него в какой-то мере загадкой, но именно лишь в какой-то, незначительной мере, а теперь эта незначительная часть ее "я" разрослась до таких фантастических размеров, что у него кружилась голова и перехватывало дыхание. Страха не было, было безмерное, жгучее удивление, к которому примешивалось чувство восхищения и гордости и еще чего-то такого, чему он отчаянно и тщетно пытался найти определение.

- Люси, - начал он негромко.

- Нам совершенно необходимо поговорить, - докончила она за него и улыбнулась. - Ты это хотел сказать?

- Да, - растерянно согласился он.

- А что если попозже? Ну, скажем, после бала?

- Не смейся надо мной, Люси.

- С чего ты взял?

- Это дураку ясно.

- На то он и дурак! - рассмеялась она. - Дуракам всегда все ясно.

Она наклонилась к мужу и поцеловала в щеку. Мимолетное прикосновение губ взметнуло в нем такой ймерч эмоций, что он закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Знобящий холодок и ласковое, всепроникающее тепло, саднящая, боль и ощущение глубокого покоя, умиротворения и радости заполнили все его существо, всколыхнули волну неизъяснимой нежности.

Никем не замеченные, они выбрались из-за стола и медленно зашагали по аллее, освещенной гирляндами разноцветных китайских фонариков. Отголоски оперных партий доносились и сюда, приглушенные расстоянием, но достаточно четкие. Внезапно над аллеей что-то громко щелкнуло и в то же мгновенье в сад ворвалась оглушительная какофония звуков.

"Петька старается, - с досадой подумал Симмонс. - Не дождался моего сигнала, решил рискнуть, прохвост. Остановить..." Додумать он не успел: какофония оборвалась так же внезапно, как началась.

Симмонс покосился на Эльсинору, и она, почувствовав его взгляд, улыбнулась, не поворачивая головы. На какое-то мгновенье ему стало не по себе: казалось, она читала его мысли, предупреждала желания. Но неприятное ощущение "было мимолетным и скоро прошло. "Чепуха, - подумал он с удивившим его самого спокойствием. - Этого не может быть. Ну, а если даже и так, то что в этом страшного? На то она и жена". Мысль была явно сумасбродная, но почему-то не казалась абсурдной. По крайней мере в эту минуту.

Он обнял Эльсинору за талию, она доверчиво и нежно прильнула к нему и они молча пошли дальше по безлюдной, причудливо освещенной аллее. Сомнения, тревоги, гнетущее беспокойство - все отодвинулось куда-то далеко-далеко, перестало существовать. Симмонсу было легко и спокойно. Ни о чем не хотелось думать, ни о чем не хотелось говорить...

Все так же молча они дошли до ограды и остановились возле калитки. В темном зеркале искусственного озерца покачивались отражения звезд. Над деревьями противоположного берега медленно занималось красноватое зарево: всходила луна. Было пустынно и тихо. Негромко звенели цикады. Умолкли. И в тишине, где-то совсем рядом прозвучал глухой, прерывистый стон.