* Уважительное обращение к старшему.
огонь подлил. "Дом под железной крышей построю, - говорит. Полы деревянные, потолки. Окна во всю стену стеклянные. Русские мастера строить будут. На прошлой неделе двери и ставни Абдулле Джину в Хиве заказали, из карагачевых плах режет.
- Абдулле Джину? Так ведь он самому Мухаммадрахимхану двери делает! - ахнул торговец.
- Вот и я не поверил. А Джума знай себе посмеивается: "То ли еще будет! Захочу, дорогу до самого дома камнем вымощу!"
- Дорогу? Камнем?
- Ну да.
- Аллаха бы побоялся!
- А что ему аллах, когда денег девать некуда!
- Тише вы насчет аллаха. Вон мулла Ибад идет, он вам такого аллаха задаст!
- А ты только увидел? Он тут давно ошивается.
- Что же ты молчал, ишак?
- Думал, ты видишь.
- Вот что, земляки, давайте-ка по-хорошему разойдемся, пока не поздно.
- Правильно говорит Амин.
- Верно.
- Айда по домам.
- Гляди, гляди, мулла тоже прочь захромал...
- Подслушивал, сын греха.
- Конечно, подслушивал, собака. Жди теперь беды. Все беку Нураддину доложит. Они с ним друзья.
Кучка быстро редела.
- Дружила собака с палкой! - издали крикнул Амин.
Мулла Ибадулла, уже поравнявшийся с воротами, обернулся, злобно прищурив изъеденные трахомой глаза, погрозил суковатым посохом.
Из увитой плющом беседки Эльсинора наблюдала, как Дюммель распекает прислугу. Выволочки Симмонса пошли барону явно на пользу: если прежде он бывал несдержан в гневе, орал, топал ногами и даже гонялся за провинившимися с кулаками, как это было при встрече с Джумой, то теперь олицетворял собой саму выдержку и олимпийское спокойствие.
Официанты и прочая челядь выстроились вдоль расставленных на аллее банкетных столов, и Дюммель, заложив руки за спину, прохаживался перед шеренгой и, не повышая голоса, монотонно отчитывал их за нерадивость и прочие смертные грехи. Отчитывал скорее для порядка и профилактики, чем по необходимости. Привыкшая к буйному нраву Дюммеля, челядь изумленно таращила глаза и перешептывалась.
- Разговорчики! - негромко, но тем весомее одернул слуг барон. - Предупреждаю: фарфор штучной работы, ему цены нет. Хрусталь - богемский, по специальному заказу изготовлен. Столовое серебро - фамильное. Хоть одна вещь пропадет, - на себя пеняйте. Шкуру спущу, понятно?
- Понятно, ваше сиятельство! Как не понять! - нестройно загалдели официанты.
- То-то же! - самодовольно ухмыльнулся барон. - Ну, этикету не мне вас учить.
- Так точно, ваше сиятельство! - поспешно заверили слуги.
- Тогда начинайте. Да, и еще вот что: узнаю, ктото до конца бала рюмку выпил, - башку снесу. Закончится бал, приборы со столов уберете, тогда хоть до утра пьянствуйте - все ваше!
- Благодарствуем, ваше сиятельство! - рявкнули слуги по-армейски.
- "Сиятельство!" - ухмыльнулся Дюммель. - Пошли вон, канальи! За дело, за дело!
Прислуга бросилась исполнять свои обязанности, а барон, окинув взглядом столы, направился в глубину парка, где стучали молотки и хрипло перекликались рабочие.
- Герр Дюммель! - окликнула Эльсинора. Барон вскинулся, как испуганная лошадь, и завертел головой. - Я здесь, repp Дюммель.
Он наконец отыскал ее и торопливо засеменил к беседке, переваливаясь с боку на бок.
- Да, мадам. Я к вашим услугам, мадам. Простите, что не сразу увидел вас, мадам.
- Вы не знаете, где Симмонс?
- Никак нет, мадам. Последний раз шеф имел со мной беседу в понедельник.
- А сегодня воскресенье. Вам это не кажется странным?
- Воскресенье как воскресенье, мадам. Ничего экстраординарного.
- Я не о том, барон. Сегодня бал, а Эрнста нет.
- Не извольте беспокоиться, мадам. - Дюммель даже каблуками щелкнул от усердия. - Шеф всегда пунктуален, мадам. Появится как раз вовремя.
- Дай-то бог, - вздохнула Эльсинора. - У вас все готово к балу?
- Все, мадам. Столы начинают накрывать. Иллюминация и фейерверк готовы. Полковый оркестр прибудет к вечеру. - Дюммель замялся. - Правда, шеф не говорил об оркестре, но я сам распорядился. Ведь мсье Симмонс мог и забыть, мадам. Все разве упомнишь?
- Вы поступили мудро, герр Дюммель, - заверила Эльсинора. - А список приглашенных? Вы мне его не показывали.
- Сию минуту, мадам! - Дюммель поспешно достал из бокового кармана стопку листов бумаги, протянул Эльсиноре. - Здесь все пятьсот персон.
- Так, так... - Она положила список на колени. - Полковник Облысевич с супругой... Кто это, барон?
- Новый начальник штаба, мадам. Вчера изволили вступить в должность. Дока, говорят, эрудит, большой знаток и ценитель музыки, литературы, живописи...
- Майор Фогель, штабс-капитан Хорошихин, капитан Колмогоров, управляющий Русско-туземным банком Крафт с супругой и дочерью.
- Дочка на выданье, - пояснил Дюммель. - Красавица писаная.
- Так уж и красавица! Управляющий Аграрно-промышленным банком Иванов с супругой, доверенный представитель товарищества "Кавказ и Меркурий" Тер-Григорян. Это тот, с усиками?
- Он самый.
- Вычеркните. Слащав и глаза наглые.
- Никак невозможно, - заволновался Дюммель. - Приглашения уже разосланы.
- Так заберите обратно. И вот что еще: пригласите на бал Строганова.
- Кого-о? - оторопел немец.
- Михаила Степановича Строганова. Теперь, надеюсь, понятно?
- Слушаюсь, мадам. Как прикажете. Только...
- Что "только"?
- Что шеф скажет?
- А это уж предоставьте мне, герр Дюммель!
- Будет исполнено, мадам, - поспешно заверил Дюммель и испуганно заморгал: он мог поклясться чем угодно, что секунду назад видел тигрицу. Полосатая хищница сидела на задних лапах, держа в передних лавах злосчастный список и злобно оскалив клыкастую пасть. Видение было мгновенным, но таким отчетливым и страшным, что у Дюммеля подогнулись колени и похолодело в груди.
- Ну что вы на меня уставились, барон? - спросила Эльсинора голосом Симмонса. Дюммель зажмурился и встряхнул головой. Осторожно открыл один глаз, затем второй. Наваждение прошло. Эльсинора - обычная, в белом шелковом платье сидела перед ним, протягивая список и улыбаясь, как ни в чем не бывало.
- Вам. дурно, герр Дюммель? Держите список. Мой вам совет: не злоупотребляйте спиртным. Особенно на сон грядущий.
- Да, мадам, - убито откликнулся Дюммель. - Я Так и сделаю. Разрешите идти, мадам?
- Идите!
Барон вздрогнул - это был опять голос Симмонса.
- Идите, голубчик! - елейным голоском промурлыкала Эльсинора. - У вас столько дел, а вы строите глазки даме. Скажите, барон, это правда, что вы ужасно влюбчивы?
Дюммель, вконец сбитый с толку, кивнул на всякий случай, сделал зачем-то книксен и, покачиваясь из стороны в сторону, поплелся прочь.
Базарчик опустел. Убрались восвояси со своим мелочным товаром чайковчи *. Разъехались дехкане, оставив под присмотром сторожа горы терпко пахнущих дынь, арбузов и тыкв. Сартараш ** запер на висячий винтовой замок свою парикмахерскую. Ветер взвил пыль посредине площади, закрутил в смерч, прошелся по базару, вздымая к небу клочья соломы, джугаровые листья, какие-то тряпки. А когда пыль рассеялась, через базарную площадь проехал на своем щегольском фаэтончике предмет стольких слухов и разговоров - таинственно разбогатевший извозчик Джума.
Сторож проводил задумчивым взглядом притороченный сзади к фаэтону новенький расписной сундук, поскреб пятерней изъеденную паршой плешь и покачал головой.
* Мелкий торговец.
** Парикмахер.
- Отец! - Джума лихо осадил иноходца и выпрыгнул из фаэтона. - Принимайте подарки, где вы там?
Из осевшей глинобитной кибитушки вышел, щурясь отяркого солнечного света, Худакь-буа в холщовых афганских штанах, полотняной рубахе навыпуск и лакированных каушах на босу ногу. На обритой до сизого мерцания голове поблескивала вышитая бухарская тюбетейка.
- Это ты, сынок? - голос прозвучал надтреснуто и как-то испуганно.