До стройки было десять километров. Место для дома мать всегда выбирала подальше от стройки, считая, что, с одной стороны, хорошая прогулка по утрам может принести рабочему человеку только пользу и что, с другой стороны, три-четыре часа работы, пусть даже самой интенсивной, не могут утомить настолько, чтобы не ощущалось удовольствие от прогулки предобеденной. Только в непогоду, когда разыгрывалась пурга, отец звонил дежурному и просил прислать вездеход с программным управлением.

Итак, рабочий день отца и матери начинался с похода на работу. Коля, кутаясь в отцовскую меховую куртку, выходил на крыльцо и смотрел, как они становятся на лыжи. Рядом с отцом мать казалась маленькой, как школьница. Отец поправлял у нее крепления, а она давала Коле последние инструкции: непременно выпить молоко, не трогать кухонную машину, смазать двигатель аэросаней, не прикасаться к отцовскому ружью, не заходить далеко в тайгу и вообще вести себя славно.

Затем отец говорил что-нибудь вроде: „Не донимай мальчишку“, они брали в руки палки и пускались бегом вдоль берега на свою стройку.

Жизнь была вполне сносной. Отделавшись от молока и повозившись с аэросанями, Коля влезал в красивую, вышитую бисером кухлянку и отправлялся в первобытную тайгу.

Вообще-то, Коля тайгу не любил. Он немного побаивался тусклой тишины и застывшего беспорядка, кое-как прикрытого пушистыми сугробами. И ему не нравилось, что там всегда сумрачно, даже в яркие солнечные дни. Но якутская тайга на берегах маленькой речки Силигир оказалась интересным местом. Отойдя подальше от дома, Коля обнаруживал любопытные и совершенно неожиданные вещи. Например, кучи крупного рыжего песка — словно великан рассеянно зачерпнул где-нибудь на приморском пляже гигантскую горсть и небрежно высыпал здесь, за десятки тысяч километров от теплых морей. Или почерневшую, сморщенную от холода ветку какого-то тропического растения. А однажды Коля нашел маленького зеленого попугая. Попугай запутался в дремучей проволоке схваченного морозом кустарника и замерз, растопырив крылья и разинув черный клюв. Коле стало жутко. Он вытащил попугая из куста, торопливо закопал в снегу и ушел, не оглядываясь. Но в тайгу он продолжал ходить каждый день, ожидая новых находок. Монтажникам он ничего не говорил — боялся, что все объяснится очень просто и неинтересно.

Когда возвращались монтажники, жизнь становилась веселой. Родители отправлялись в ванную. Пока мылась мать, Коля помогал отцу готовить обед на киберкухне, и отец рассказывал всякие смешные истории из своей школьной жизни. Пока мылся отец, Коля помогал матери накрывать на стол, и мать рассказывала, что вытворял сегодня отец на работе. Потом все садились за стол, и Коля рассказывал, как прошел день. „Я все мечтаю встретить медведя, — врал он, глядя на своих монтажников ясными глазами. — Почему вы не даете мне ружье?“ Мать сердито говорила: „Я очень прошу тебя, Колька-Николай, не ходи в тайгу. Возьми лыжи и катайся по реке“. Отец ничего не говорил и только неопределенно-весело смотрел на Кольку-Николая.

После обеда полагался мертвый час. Отец брал Колю к себе на диван и начинал волшебную сказку: „Давным-давно на очень далекой планете жил один герой-монтажник…“ Вечером, после лихой лыжной пробежки по замерзшей реке, садились ужинать. За ужином включали СВ и смотрели и слушали новости науки и техники.

„…При строительстве стационарного плавучего острова „Лена“ применен интересный метод крепления понтонов…“

„…В Иркутском институте экспериментальной генетики продолжаются опыты по „воспитанию“ хромосомных структур.

Зародышевая клетка с „воспитанными“ хромосомами будет развиваться в особь с готовыми условными рефлексами…“

(„Нет, — говорила мать. — Это выше моего понимания“. — „Почему же? — возражал отец. — Почитать надо, и все поймешь…“) „…Океанологическая субмарина „Хигаси“ сообщила о новом виде гигантских головоногих моллюсков, близких к архитойтисам…“

„…Международная академия транспорта во взаимодействии о Харьковским институтом физики пространства продолжает эксперименты по осуществлению нуль-транспортировки. Руководители работ, связанных с нуль-транспортировкой, утверждают, что главная трудность сейчас состоит в невозможности локализовать точку нуль-перехода и зону финиша…“ („Я уже несколько месяцев слышу про эту нуль-транспортировку, — говорил отец. — Что это такое?“ — „Надо будет почитать, — отвечала мать. — Найти литературу и почитать…“)

„…На верфях Плато Солидарности, Луна, заложена новая серия фотонных планетолетов типа „Хиус-Молния“, проект коллектива Варшавского института МУКСа…“

После ужина Колю отправляли спать. Коля, как правило, сопротивлялся. Тогда отец сажал его на колено и пел странную веселую песенку, в которой утверждал, что они — видимо, имелись в виду он сам и мать — отнюдь не кочегары и не плотники и нимало об этом обстоятельстве не сожалеют. „А что такое кочегары?“ — спрашивал Коля. Отец отвечал что-нибудь смешное, и тогда Коля соглашался, наконец, отойти ко сну. Засыпал он быстро и сквозь сон слышал, как монтажники переговариваются в кабинете: „Ой, мне еще четыре задачи надо решить… и все на волновые функции“. — „Где моя линейка? Ты опять куда-то засунула мою линейку, рыжая?“ — „Передай таблицы и не ворчи на меня, пожалуйста“.

До конца каникул оставалась всего одна декада. Таежные находки все еще занимали Колю, но он уже изрядно соскучился по школе и по друзьям. Конечно, размышлял он, мои монтажники — отличные люди, и с ними всегда очень интересно, и весело, и все такое. Но как-то это не то. Все-таки это родители. И вдобавок еще взрослые. Вот если бы здесь были Вовка и Лисица… или Кира с Галькой… вообще все наши — тогда бы было совсем другое дело. Впрочем, будем тактичными, раз уж мы дети. Монтажники не должны знать, что мне скучновато.

И он твердо решил пожертвовать собой для спокойствия монтажников.

Но двадцать первой ночью пребывания Коли на берегах Силигира все изменилось. На дворе взвыли и сразу же замолкли моторы, в окна ударила снежная пыль, затем раздался стук в дверь, шум, удивленные восклицания. Коля не смог проснуться. Он только почувствовал, что в его комнате зажгли свет, необычайно знакомый голос шепотом сказал: „Спит Заяц“, задвигали мебель, и все стихло. Коля повернулся на другой бок и крепко заснул.

Когда он открыл глаза, было утро. В морозных окнах искрилось солнце, на голубой стене лежали солнечные квадраты, а по другую сторону медвежьей шкуры, покрывавшей пол, сидел на раскладушке и улыбался молодой человек лет четырнадцати. Улыбался он весело и радостно, так что на веснушчатой его переносице собрались тонкие морщинки.

— Здравствуй, Заяц, — сказал он необычайно знакомым голосом.

Это было просто отлично: было солнечное утро, а на раскладушке, появившейся в комнате, сидел и улыбался старый добрый друг.

— Тойво? — растерянно проговорил Коля.

Тойво был совершенно такой же, как прошлым летом в Приморье, — худой, вихрастый, загорелый, в черных трусах и синей футболке молодежного спортивного общества „Дальний Восток“.

Коля отбросил простыню и подбежал к нему.

— Как ты к нам попал?

— Меня привезли.

— Ночью, да? Когда я спал?

— Конечно. Тут был такой шум, а ты хоть бы что.

— А кто тебя привез?

— Шахразада.

— О, Шахразада тоже у нас?

— Нет. Она сразу улетела обратно. У нее дела.

— Вечно у нее дела… Послушай, ты опять что-нибудь натворил?

— Ну что ты, Заяц, как можно?

— Тогда почему ты здесь?

— Если тебе не нравится, могу уехать.

— Что за глупости… Это просто мирово, что ты приехал. По правде говоря, я по тебе даже соскучился.

Тойво захохотал, схватил Колю и посадил к себе на плечо.

— Ого! — закричал Коля. — Вот здорово! А до потолка можешь?

— Могу. Только потом, ладно? — Тойво опустил Колю на медвежью шкуру. — Я по тебе тоже соскучился. Потому и приехал.