[К. Г. Нефе (в издававшемся К. Ф. Крамером «Альманахе музыки»). — Бонн, 2.III. 1783 г. ]]

334 (III/1009)

<В 1789 году> руководимый тогдашним кантором лейпцигской школы св. Фомы, покойным Долесом, хор поразил Моцарта своим исполнением двухорного мотета «Пойте господу новую песнь»[420] патриарха немецкой музыки Себастьяна Баха. Моцарту этот Альбрехт Дюрер немецкой музыки был известен больше понаслышке: произведения его стали [к тому времени] редкостью. Едва хор пропел несколько тактов, как Моцарт насторожился. Еще несколько тактов — и он воскликнул: «Что это такое?» — Казалось, вся его душа обратилась в слух. Когда пение прекратилось, он радостно воскликнул: «Вот у кого есть чему поучиться!» — Ему рассказали, что школа эта, в которой Себастьян Бах когда-то был кантором, обладает полным собранием его мотетов и хранит их как реликвию. «Вот это да! Как славно! — воскликнул он. — Да покажите же!» — Партитур этих вокальных сочинений [в школе] не было, и Моцарт попросил дать ему выписанные голоса. — Было сущим удовольствием наблюдать, с каким рвением Моцарт разложил вокруг себя эти партии (они были у него и в той, и в другой руке, и на коленях, и на близстоящих стульях) и, забывши обо всем на свете, не встал с места, пока не просмотрел все принесенные ему сочинения Себастьяна Баха. Он упросил, чтоб ему дали копии, [всю жизнь] очень высоко их ценил, и — если я не заблуждаюсь — от того, кто хорошо знает баховские (с. 212) композиции и моцартовский «Реквием», особенно, скажем, большую фугу «Christe eleison», никак не может ускользнуть, что Моцарт, для духовных сил которого не было ничего недоступного, изучал, ценил и исчерпывающе понимал этого старого контрапунктиста.

[И. Ф. Рохлиц (во «Всеобщей музыкальной газете»). — Лейпциг, 21.XI. 1798 г.]

335 (III/1036)

Два великих художника вдохнули в [сознание] детей своей эпохи новый дух и — с почти подавляющим всемогуществом властвовали в современном им мире искусства. Возвышен, но суров, смел, а не изнежен, крепок, а не утончен был дух этих мужей и их творений. Микеланджело и Себастьян Бах — вот имена наших героев, между которыми, пожалуй, можно не только обнаружить сходство, но и провести параллель. Рафаэль познакомился с работами [Микел]Анджело, Моцарт — с сочинениями Баха, и оба были ими так захвачены, что полностью изменили свою прежнюю манеру письма. Суровость и в то же время глубина мысли обоих великих мастеров не поддавалась, однако, соединению с юношеской пламенностью [натуры Рафаэля и Моцарта]. Каждый из этих молодых художников пытался, вопреки тому, достичь такого соединения, но от этого становился шероховатым, эксцентричным, своенравным, смятенным (особенно это относится к Моцарту). Оба предприняли немало попыток создать кое-что в манере своих кумиров, не доведя, однако, эти работы до совершенства, а в большинстве случаев даже и не завершив их. До сих пор еще сохранились их произведения такого рода, например — алтарная живопись Рафаэля в церкви Святого духа в Сьене или некоторые концерты и кое-какие места в мессах Моцарта, написанных еще в Зальцбурге или же вскоре после того.

[И. Ф. Рохлиц (во «Всеобщей музыкальной газете»). — Лейпциг, 11.VI. 1800 г.]

336 (III/1023)

Один английский органист при Королевской немецкой часовне [св. Иакова в Лондоне] (тот самый <А. Ф. К. Кольман>, который теперь намеревается издать «Хорошо темперированный клавир» Йог. Себ. Баха) заказал гравюру, где в виде солнца представлены имена известных ему немецких композиторов.[421] Йог. (с. 213) Себ[аст]. Бах находится в центре; его окружают Гендель, [К. Г.] Граун и [И.] Гайдн. На лучах солнца — другие немецкие композиторы [(Моцарт, Кожелух, Ван Халль, Глюк, Рейхард, Шульц, Науман, Шваненбергер, Хиллер, Плейель, Георг Бенда, Ролле, Телеман, Эман. Бах; Абель, Фишер, Штёльцель, Пизендель, Кванц, Хассе, Альбрехтсбергер, Форкель, Фляйшер, Хеслер, Тюрк, Вольф, Диттерс, Зайдельман)…][422]

…Говорят, наш достойнейший Гайдн сам видел эту вещь, и она ему весьма понравилась, да и соседства с Генделем и Грауном он нимало не устыдился — и уж тем более не усмотрел никакой неправомерности в том, что Йог. Себ. Бах помещен в центре солнца и, стало быть, представлен как тот, от кого исходит вся истинная музыкальная мудрость.

[И. Н. Форкель (во «Всеобщей музыкальной газете»). — Лейпциг, 30.X. 1799 г.]

337 (III/1038)

Квартеты и квинтеты здесь замечательные, ибо их зачастую встретишь в домах знатоков и [подлинных] любителей музыки. С удовольствием вспоминаю я многие радостные вечера, проведенные мною за прослушиванием их [игры]. Обычным угощением были здесь сонаты Альбрехтсбергера или Себастьяна Баха, состоящие из Adagio и фуги. Господин Альбрехтсбергер сам играет на виолончели с тем более поразительной тонкостью и точностью, что ведение смычка у него скрипичное. […]

[Из впечатлений (неизвестного лица) о поездке в Вену (в «Журнале роскоши и мод»). — Веймар, июль 1800 г.]

338 (III/1033)

Берлин, по-видимому, единственное место в Германии, в котором, наряду с горячими почитателями современной музыки, Вы все еще найдете ревностнейших поборников старого вкуса. На пюпитрах наших любителей и любительниц музыки Иоганн Себастьян Бах и его знаменитые сыновья все еще соперничают с Моцартом, Гайдном и Клементи, — правда, теперь уже с весьма малым успехом.

[Эпистолярный фрагмент (во «Всеобщей музыкальной газете»). — Берлин, весна 1800 г. ] (с. 214)

339 (III/723)

[…] Заняться этим собранием [хоралов] господин издатель поручил мне уже после того, как некоторые листы были отпечатаны, из-за чего и вышло так, что сюда попали четыре песнопения, не принадлежащие перу моего покойного отца. Эти четыре хорала помещены здесь под шестым, пятнадцатым, восемнадцатым и тридцать первым номерами. Все остальные — как в данной части, так и в тех, что за ней последуют, — сделаны моим отцом, а именно — написаны им на четырех нотоносцах для четырех певческих голосов. В угоду любителям органа и клавира они — ради большей наглядности — приведены [здесь] на двух нотоносцах. Если желающие спеть их на четыре голоса столкнутся с тем, что некоторые из них не укладываются в диапазон того или иного поющего, то можно их переаранжировать. В тех местах, где бас настолько отрывается от других голосов, что без педальной клавиатуры его невозможно сыграть [на органе либо клавире], нужно [(при отсутствии педали)] брать его октавой выше, а к более низкому регистру [(как написано)] возвращаться тогда, когда бас [вот-вот] начнет перекрещиваться с тенором. В отношении этого последнего обстоятельства — покойный отец всегда следил, чтобы песнопения эти исполнялись совместно с шестнадцатифутовым[423] инструментом. В угоду лицам со слабым зрением — дабы предотвратить возможность неверного прочтения тех или иных мест — продвижение голосов там, где это представляется необходимым, четко помечено одинарными и двойными наклонными черточками. Надеюсь, что это собрание принесет [любителям музыки] много пользы и много удовольствия; что же касается гармонии этих песнопений, то восхвалять ее здесь у меня нет нужды. Покойный автор не нуждается в моих рекомендациях. Всем давно уже привычно, что из-под его пера не выходит ничего, кроме шедевров. В этой репутации ему не смогут отказать и те, кто ознакомится с настоящим собранием [хоралов] и с заключенным в нем искусством письма: стоит только с должным вниманием отнестись (с. 215) к совершенно незаурядному обустройству гармонии и к естественной текучести средних голосов и баса (чем как раз и отличаются эти хоральные песнопения). А каким полезным может оказаться ознакомление [с данным собранием] для тех, кто жаждет научиться искусству композиции! Да и кто же ныне станет отрицать преимущества такого обучения этому искусству, при котором начинают не с косного и педантичного контрапункта, а с хорала? В заключение могу сообщить всем любителям духовных песнопений, что это будет полное собрание хоралов: за данной частью последуют еще две, а в общей сложности в собрание войдет свыше трехсот песнопений.