— Давай подождем.

Наконец подросток у прилавка что-то тихо произнес. Питер Берри улыбнулся и покачал головой. Ему было лет сорок пять; его мясистое лицо постоянно менялось. Казалось, такое лицо должно быть розовым, но вместо этого оно было удручающе серым, а голубые глаза, несмотря на улыбку, оставались неподвижными и холодными.

— Кто этот мальчик? — шепотом спросил Джонни.

— Дрейкли Скотт — старший сын Эрла и Матильды. Ему семнадцать.

— Он кажется чем-то расстроенным.

— Дрейку приходится нелегко. Так как Эрл и Сет беспомощны, он должен заботиться о ферме. Это мешает его учебе. — Судья пожал плечами. — Он отстал на целый год и вряд ли закончит школу… Доброе утро, Дрейк.

Дрейкли Скотт проходил мимо, опустив глаза, под которыми темнели мешки. Его худое прыщавое лицо выглядело сердитым.

— Доброе утро, судья.

— Хочу познакомить тебя с моим родственником.

Мальчик поднял невидящий взгляд.

— Здравствуйте, — буркнул он. — Судья, мне надо возвращаться на ферму.

— Тебе кто-нибудь помогает в эти дни, Дрейкли? — спросил судья.

— Да. Старик Леммон. Джо Уиллетт из Комфорта обещал скосить южный участок и помочь мне складывать сено, но он сможет приехать только на будущей неделе.

— Увидимся на празднике?

— Нет, судья. Мама будет там с Джуди. — Дрейкли Скотт прошмыгнул мимо, втянув узкие плечи, словно опасался удара сзади.

— Доброе утро! — Питер Берри расплылся в улыбке. — Прекрасный день, судья! Не терпится услышать вашу сегодняшнюю речь… — Он переводил взгляд с судьи Шинна на Джонни; его серое лицо постоянно двигалось, как морская вода.

— Спасибо, Питер. — Судья представил Джонни.

— Рад познакомиться, мистер Шинн! Родственник судьи, а? Бывали у нас раньше?

— Нет.

— Жаль. Как вам наша деревушка?

— Приятное местечко, — тактично ответил Джонни. — Спокойное и мирное. — Ему хотелось, чтобы лицо Берри застыло хоть на миг.

— Что верно, то верно. Вы здесь надолго?

— На неделю, мистер Берри.

— Отлично. Да, судья, вчера Милли Пэнгмен записала кое-какие продукты на ваш счет. С этим все в порядке?

— Конечно, Питер, — довольно резко отозвался судья.

— Милли — чудесная женщина. Делает честь Шинн-Корнерс…

— Мы не хотим тебя задерживать, — сказал судья. — Я знаю, что ты сегодня открыл лавку только на несколько часов…

— Судья…

— Да?

Питер Берри доверительно склонился над прилавком.

— Я уже некоторое время хотел с вами поговорить…

Джонни деликатно отошел к книжной полке, но Берри, казалось, забыл о нем, продолжая говорить гулким басом.

— Это насчет Скоттов…

— Вот как?

— Ну, вы ведь знаете, что они все время у меня что-то покупают…

— Они задолжали тебе солидную сумму, Питер?

— В общем, да. Я хотел спросить, что можно с этим сделать. Вы ведь юрист…

Голос судьи Шинна стал пронзительным:

— Ты имеешь в виду, что хочешь подать на Скоттов в суд?

— Не могу же я вечно не брать с них денег. Мне нравится помогать соседям, но…

— Разве они тебе ничего не платят?

— Платят время от времени. Но долг только растет.

— Вы говорили с Эрлом, Питер?

— С Эрлом разговаривать бесполезно.

— Очевидно, — согласился судья. — Ведь Эрл прикован к инвалидному креслу.

— Я говорил с Дрейкли, но ведь он еще даже наполовину не мужчина. Позволить мальчишке управлять фермой! Мне кажется, Эрл должен был продать ее…

— И что же тебе сказал Дрейкли?

— Что заплатит при первой возможности. Я не хочу быть суровым по отношению к ним, судья, но…

— Но ты думаешь обратиться в суд. Вот что я скажу тебе, Питер. Помню, как давным-давно Нейтан Берри оказался в такой глубокой яме, что шериф поглядывал на него через край. Ты тоже должен это помнить — это было во время депрессии. Тогда старый Сет Скотт был мужчиной, твердо стоящим на обеих ногах, а не мешком с салом, которого ноги не держат, каким он стал теперь. Вдвоем с сыном Эрлом они выдерживали бурю. Твой отец, Нейтан Берри, обратился за помощью к Сету и Эрлу Скоттам, и они спасли его шкуру, а заодно и твою. Ты бы не стоял сегодня за этим прилавком, если бы не Скотты! — Голос судьи гремел, как атакующая армия. — Даже если бы тебе пришлось помогать этим людям пять лет, Питер Берри, ты должен был бы это делать и радоваться такой возможности! А пока я сердит, Питер, скажу тебе, что думаю о твоих ценах. Я думаю, что ты грабитель с большой дороги! Пользуешься преимуществом над людьми, с которыми ты рос, и которые не могут больше ни к кому обратиться, так как вся торговля здесь в твоих руках! Конечно, ты работаешь тяжело, как и Эбенезер Скрудж.[10] Но и они тоже, только ничего за свою работу не получают, в отличие от тебя!

— Незачем так горячиться, судья, — отозвался все еще улыбающийся Берри. — Я просто задал вопрос.

— Ну так я отвечу на твой чертов вопрос! Если Скотты задолжали тебе меньше сотни долларов, ты можешь подать заявление в суд по мелким жалобам. Если их долг приближается к пятистам, можешь обратиться в обычный суд…

— Они должны мне сто девяносто один доллар и шестьдесят три цента.

— Пожалуй, — буркнул судья, — тебе лучше обратиться к дьяволу. Пошли, Джонни!

Когда Джонни догнал старика, чей затылок стал красным, как его фланелевая рубашка, он услышал, как судья проворчал:

— Ну и дрянь!

Казалось, судья стыдился своего поведения. Он бормотал, что становится капризным старым дураком, выходящим из себя по пустякам, что Питер Берри, в конце концов, действует в пределах своих прав, что бессмысленно удерживать людей на плаву, когда тонет вся местность, и что, если Джонни извинит его, он приляжет отдохнуть и обдумать свою речь.

— Конечно, — кивнул Джонни. Он наблюдал, как судья идет через перекресток своей старческой подпрыгивающей походкой, и думал о том, какую речь услышит сегодня Шинн-Корнерс.

Джонни Шинн еще несколько минут бродил по деревне своих предков с отцовской стороны. Он прошел по Фор-Корнерс-роуд мимо дома Берри с его наклонившимся крыльцом и безобразной викторианской башенкой, остановился перед ветхой ратушей с шелушащейся вывеской, обследовал заброшенную шерстяную фабрику, лишенную оконных стекол и дверей, с осевшим нижним этажом, постоял на краю рва позади фабрики, заросшего чахлыми березами, низкорослыми соснами и кустарником, а к югу захламленного консервными банками и другим мусором.

Вернувшись к перекрестку, Джонни перешел его к северному углу. Там он осмотрел старую поилку для лошадей с протекающим краном и зеленой слизью, церковь и увитый плющом и глицинией пасторский дом среди пустоши, заросшей песчаником, одуванчиками и прочими сорняками.

За домом пастора находилось кладбище, но Джонни внезапно расхотелось его исследовать. Почувствовав, что на сегодняшнее утро Шинн-Корнерс с него достаточно, он перешел дорогу к западному углу, обогнул лужайку с ее игрушечной пушкой, обшарпанным монументом и флагштоком, шагнул в ворота усадьбы судьи, добрался до шаткого крыльца и опустился в кресло-качалку.

— Луис Шинн просто негодяй, если до сих пор не смог заставить вас приехать, — сказала тетушка Фанни Эдамс. — Мне нравятся молодые люди, особенно с красивыми глазами. — Она уставилась на него сквозь очки в серебряной оправе. — Глазами цвета полированного олова. Думаю, Луису они тоже нравятся. Среди божьих созданий нет более эгоистичных, чем сварливые старики. Мой Гершом был самым большим эгоистом во всем округе Кадбери. Но у него были такие же красивые глаза. — Она вздохнула и похлопала по стулу, стоящему рядом с ней. Это был резной деревянный стул в стиле американский Виндзор,[11] способный вызвать слезы алчности в глазах охотника за антиквариатом. — Вы тоже Шинн? В Шиннах всегда было что-то бесшабашное.

— По-моему, вы чудо, — сказал Джонни. — Если бы мне хватило духу, я бы попросил вас выйти за меня замуж.