24 «Орел и кобра» О плаху воздух ласкает руки и солнце точит острие топора и кандалами вдали постукивает она. О куст терновый цепляет платье и с нитью ворон летит в гнездо уж под сандалью, на ее счастье, познАл седло. Упала в куст и лежит заплакав сорвался камень с тропинки вниз разбил висок палачу на осле — какой каприз…. Молись и ты чтобы уж в твой выполз стих. А в небо, на плаху, и в мыслях ты не тянись. Едь на осле палачом или будь ослом — вези палача. Орел и кобра лишь знают в тебе — где верх где низ. 25 «В люк голову как я…» Ах, залив, мой залив, я люблю по кромочке, серпантинной, наблюдая валуны об волны, выпить молча «У Камина» хеннеси две рюмочки козырнуть под куполок крепости кронштадской. Ах, залив, мой залив, спой мне с криком, Градский! Пьян от запаха морского я, да в дым, от шашлыка! Когда девы были молоды, с опаскою любили гнать а нынче обнимают нас их души-облака. Летний вечер-альбинос с домиками — цацками, обгоняя поворот, мчит машинка адско в рай, ах залив, мой залив, на «губе» тесемочка край от дамбы, да вдали кольцом сеточка сачка… Ах залив, мой залив, друг без друга — фитиш мы! Намертво приклеилась к тебе зряшная Душа! «А зари, нет зари!», — белой ночью пишешь, руль отпустив и просунув в глюк, Бог, голову, как я…. 26 «Жизнь летит, об рельс колеса…» Машет, машет, машет утка рядом с поездом-попуткой утка в воздухе, в просторе машет, машет: «Воли, чо ли»!? Поезд мчится в грязном поле объезжая после порки ягодицы бабьи — горки космонавты, гляньте вниз: это поезд с визгом мчится! По хлебУ-горбу, горчице низко пламень и дымится прошлогодняя трава, вау! Не горит моя земля, пня! За окном пошли посты будки, в будках спят собаки для Христа — гудбай, солдатик! В греки-хряки да по гати выезжаем на Валдай мы! На Валдае снег растаял! лес за поездом шагает по мудя в воде студеной Домик! Бедный, бедный домик подтонул по печь, а топят из трубы дымок, да вокруг вода домик валится на бок ерунда! ОбрЕз да весла жизнь летит, об рельс колеса солнце греет, светят косы занавешу занавеску С Магдали, в купЕ. Пока-с… — Паз…. — Хармс! — Паз! — Хармс! — Паз! — Хармс… 27
«Закружилась завертелась прорвалась…» Закружилась, завертелась, порвалась, хаотично заметалась в стопке-кубике, Чортик к гвоздикам подкидывает бублики, мыши в церкви — без норы — поют псалмы им да в углу палят огонь поленья-умники. Закружилась, завертелась, порвалась. На коленях, вся обмякла, жилы вздуты на руках, больших, натруженных. За куклой черно-белой, небо кистью красит Ангел в фиолетовый, оранжевый и глупый. Закружилась, завертелась, порвалась. Убери ее — и кончится свобода что так явно проступает через воздух а оставить — значит сново будут годы заключенные в решетку ядер глаз клух. Закружилась, завертелась, порвалась опрокинулась Ягой, в корзинку попадя. В балахоне Чип и Дэйла Мальчик-с-мышкой на лугу зеленом воздух клеет к лопастям и в бубличный дом летит за дыркой с выпивкой… Закружилась, блядь, завертелась, порвалась… 28 «Пушкин и Райн» Я раскрою тебе маленькую тайну она спрятана в моем большом портфеле она стОит очень много, ты поверь мне встречи Пушкина и рядовую Райна такая тайна. Она смотрит из окна в вечернем классе на кустарники вербальные вдоль школы на убитых из пейнтбола, ящик в студии а в руке стакан компота, в зрачках — счастье и кастинг. Приходи ко мне. Родителей не будет восьмиклассница… 29 «А в банке треть…» О допусти меня до круглого окна измерить радиус у неба головой и дотянуться чтобы нижнею губой до прошлогодней маленькой сосульки с навылет дырочкой от золоченой пульки обжечь язык холодною водой и лаять не коверкая слова на пролетающие звезды мимо Музы и пялиться на груди ночи в блузе так распирающие что трещит по швам и пуговка луны скользит в петельке и впились в плечи белые брительки у Утра, что встает с постели там где все еще звенит церквей будильник о допусти меня до круглого окна чуть сдвинься и щекой к стене приплюснув заплачь тихонько (чтобы стИху было грустно) глаза потупив на смешного муравья бегущего по сахарной тропе по подоконнику до двухлитровой банки на треть заполненной вареньем фейхуа. |
