Товарищ Гаэтано тяжело вздохнула.

— Ничего. Рассаживайтесь, foa, а то мы остальным загородили фронт работ.

— Так кто такой Карпини? – спросила Жанна, устраиваясь так, чтобы видеть весь зал (ей хотелось, не отрываясь от обеда, понаблюдать за коммунистическими жителями).

— Отличный дядька. Агроинженер. Биолог. Этнический калабриец, как и я.

— А почему в западной прессе его называют неофашистом?

— Во–первых, потому, что я дружу с его семьей. Микеле и его жена — удивительные люди.

— Микеле тоже имеет отношение к «Новым Красным Бригадам»?

— Скорее, его жена… Не в том смысле. Она офицер INDEMI. Когда я сдалась полиции на Сонсороле, они прилетели часов через 10. Она — по службе, а он — потому что калабриец. До их приезда мне казалось, что я здорово ошиблась, что сюда прилетела. В Меганезии жестко пресекают терроризм, а я не могла толком объяснить, почему… Ну, понимаешь?

— Почему с тобой не следует поступать, как с террористкой? – предположила Жанна.

— Примерно так. Но, когда я увидела Микеле, то сразу поняла: все будет ОК. Потом суд. Они сами все объяснили судье, забрали меня оттуда и привезли к себе домой, на остров Футуна, через пол–Меганезии, прикинь? Еще сутки я отдыхала у них дома. Потом один забавный парень, тоже из INDEMI, рядовой, совсем мальчишка, отвез меня сюда.

— Забавный парень из INDEMI? Странно звучит.

— Но он был действительно забавный. Знаешь, как он представился? «Уфти Варрабер, настоящий папуас, опасайтесь подделок».

— Настоящий папуас Уфти?– переспросила Жанна, — Чудеса! Я его знаю.

— Никаких чудес, — с улыбкой ответила Сю, — просто этот мир очень тесен.

…

=======================================

28 — РЕТРОСПЕКТИВА.

Дата/Время: 10 декабря 20 года Хартии. Вечер и ночь.

Место: Транс–Экваториальная Африка. Танзания.

Национальный парк Вабо, озеро Тукаса.

=======================================

Дузу крутанул руль, чтобы объехать очередную лужу неизвестной глубины, возникшую посреди грунтовки после короткого дождя. Китайский внедорожник «Jiga» (что–то вроде небольшого армейского транспортера, притворяющегося джипом) подпрыгнул так, что Жанна Ронеро чуть не приложилась головой об раму тента (заменявшего салон).

— Почему–то, Серенгети все знают, — обиженно сказал он — А Вабо почти никто не знает. Чем мы хуже? Вот скажи, Жанна, чем?

— Ничем, Дузу, — честно ответила она, — Здесь очень красиво.

— Да! Очень красиво! А денег мало. Потому, что богатые янки сначала увидели Серенгети и Нгоронгоро, и их стали раскручивать. Нас увидели позже, так что, хотя у нас красивее, чем в Серенгети, но мы беднее. Такая несправедливость жизни.

— Я напишу, что здесь красивее, чем в Серенгети, — сказала Жанна, чтобы как–то ободрить гида, который, каждый раз, затрагивая эту тему, впадал в легкую депрессию.

— А твой журнал в Китае смотрят? – спросил он, и сразу пояснил, — У янки уже не хватит денег, чтобы сделать еще один такой большой африканский парк, а у китайцев так много денег, что никто даже не может сосчитать. Вот бы китайцы заметили Вабо!

— «Green World Press» уже имеет аудиторию в Китае, правда пока небольшую, — сообщила она, — Мы раньше ориентировались только на Северную Америку, Англию и Европу.

Африканец опять крутанул руль, на этот раз – объезжая небольшой оползень.

— В Китае сейчас главная сила, — объявил он, — И в Африку они сейчас пришли не так, как при Мао, а навсегда. При Мао они умели делать только красные революции, а сейчас делают хорошие дешевые машины (он похлопал ладонью по торпеде). Вот эта машина собрана у нас, на фабрике в Мтвара, что построили китайцы. Она вдвое дешевле, чем японская, а ничем не хуже, правда?

— Если и хуже, то не намного, — ответила Жанна, слегка соврав (не хотелось обижать гида, который явно гордился своим авто).

— Ну, чуть–чуть, — согласился он, и добавил, — Ты помнишь, что мы едем купаться на озеро

Тукаса? Вот в Серенгети нет такого озера, в котором хорошо купаться – а у нас есть. Ты знаешь, что Вабо называется Африканской Шотландией. Это примерно как твоя страна называется Новой Шотландией. У вас там тоже много озер, да?

— Да, только у нас они более холодные.

Дузу рассмеялся, и хлопнул ладонями по коленям, на секунду отпустив руль (чего, по мнению канадки, лучше бы не следовало делать на такой дороге), и сообщил:

— Я знаю, у вас ужас, как холодно. Полгода везде снег, как у нас высоко в горах. Я бы там у вас совсем замерз насмерть, если бы не надел специальную куртку для полярников. У вас, наверное, все в таких ходят, да?

— Только в очень сильные морозы: минус 30 по Цельсию и ниже. А в минус 3, например, можно спокойно ходить в обычном свитере и штормовке. Если привык, конечно.

— Я бы, наверное, никогда не привык. Черному человеку трудно привыкнуть к холоду, а белому – к жаре. Бог специально так пометил. Только китайцы могут жить везде.

— Китайцы могут, — с улыбкой, согласилась Жанна, вспомнив свой любимый китайский ресторанчик в Галифаксе, в двух шагах от дома.

Тут, за поворотом открылась грандиозная котловина — почти идеальный сегмент полой сферы, в центре которой лежало маленькое (как казалось отсюда) круглое озеро.

— Тукаса! – гордо сказал Дузу, — Это кратер древнего вулкана. Он сейчас почти остыл, а при динозаврах он извергался. Так говорят археологи. Они сюда ездили раскапывать. А оттуда, где озеро, раньше текла лава, поэтому вода очень чистая. Только рыбы там мало, потому что идет немного газа, от остатков вулканического топлива. Но для человека не вредно, а наоборот. Там газ радон, им лечат суставы и спину. В Серенгети такого нет.

Жанна пригляделась и обнаружила, что предмет на дальней стороне озера, который она сначала приняла за зеленый куст причудливой формы – это, на самом деле, небольшой самолет. Соответственно, фигурки рядом на берегу и в воде, оказались людьми, а не крупными птицами, как ей показалось в начале.

— Меганезийцы, — сообщил Дузу, заметив ее интерес, — Я с ними делаю маленький бизнес. Пока ты будешь купаться, я как раз успею.

— Меганезийцы? Здесь? – искренне удивилась она.

— Они в соседней стране, в Мпулу, — танзаниец махнул рукой на запад, — Они там военные советники, а сюда они приезжают так, по делам, или просто купаться. Тут вода лучше. А в Мпулу они завезли трифи, которые я тебе показывал вчера на рынке. Мпулуанцы собрали какой–то огромный урожай этих трифи, и теперь этими штуками все завалено.

— Бананы–переростки с бурой шкуркой? – уточнила Жанна.

— Верно! Их так и называют: «меганезийские бананы». У нас сразу запретили продавать трифи, но мпулуанцы все равно продают, а полисмену дают немного денег и он не видит.

— Почему нельзя?

Дузу пожал плечами:

— Запрещено. Они – транс–что–то–там. Политика. А нормальному человеку на это…

Дузу сделал неприличный жест, предельно ясно выразив свое отношение к запрету. Как говорят в Танзании: «У нас много глупых законов, зато их не обязательно выполнять».

Китайский джип лихо развернулся и затормозил рядом с меганезийским самолетом. Это была короткая, пузатая машина, похожая на micro–bus с крыльями и пропеллером. На ее болотно–зеленом фюзеляже красовалась эмблема «IDEM» — международного движения за глубокую экологию. Всего «экологов» было четверо. Двое активно плескались в озере, в сотне метров от берега, а двое других – девушка лет 17 — типичная банту и парень лет 25, еще более чернокожий, чем она, но явно не африканец – играли в крестики–нолики на доске, начерченной мелом на относительно плоском участке старого лавового языка. Вся одежда «экологов» (что–то типа тропического «military») была сложена рядом, четырьмя аккуратными конвертами. Поверх двух конвертов лежали штурмовые винтовки какой–то эргономичной конструкции, и устройства типа woki–toki. Поверх третьего — компактный автомат, а поверх четвертого – что–то вроде короткого ружья с пистолетной рукояткой.