— И что из этого следует? — Сзади послышалось бряканье: Ларичев закрывал калитку на замок.
— Понял, — так же ровно сказал Горелов. Они шагали уже по маршруту часового первого поста. Под сапогами жидко чвакала мелкая грязь, ноги оскальзывались в ней, и Зимина угнетала мысль, о том, что эта грязь плещет на его зеркальную обувь. Раздражение сделалось сварливым, и он стал опасаться, как бы оно не вырвалось наружу — это было бы совсем уж унизительным… Нужно поговорить, чтобы оно прошло. И он заговорил:
— Тебя как зовут?
— Анатолий, — глуховатым своим голосом отозвался Горелов. Сказал одно слово и замолчал. Зимин подождал, но более ничего не услышал. Не из говорливых, похоже, парень… Ну, что тут сделаешь, каков уж есть.
— Какого года призыва?
— Осенью домой. Этим приказом, в сентябре…
— Дед, стало быть, уже? Или как там это у вас — дембель?
— Так точно, — смущённо произнёс Горелов и шмыгнул носом. А Зимин ожил: всё-таки он пронял этого детину, механическая казённость голоса раскололась хоть чем-то человеческим. Это радовало — нащупать реагирующий участок чужой души… Уметь надо! Зимин разом ощутил себя в своей тарелке. Раздражение тут же исчезло. А сапоги почистить — две минуты.
— Здесь, в бригаде, после учебки оказался или нет?
— Нет, — чуть помедлив, ответил Горелов. Опять помолчал пару секунд, точно думал, продолжать ли, не продолжать… Решил продолжить: — Сразу сюда после карантина. Можно сказать, все два года тут.
— Ясно. Свой, значит, кадр, доморощенный… Здесь и сержанта получил?
— Да… Так точно. В июне. В мае командиром отделения сделали и сразу же младшего присвоили. А в июне — сержанта. И уже с мая… это вот как дожди пошли, разводящим.
— А до того часовым ходил? — немедленно спросил капитан. Горелов разговорился, и это было любопытно. Несложный опыт подтверждает, что полезная информация зачастую ловится в таких вот пустяковых беседах. Важно только не погасить, подбрасывать вопросики, как поленья в камин.
— Ну да, — сказал разводящий, и Зимин усмехнулся про себя: Горелов позабыл об уставных формах разговора вроде «так точно», и это был хороший признак. Значит, увлекся.
— …да. Полтора года так и отстоял на вышке. Сначала чудилось: минута, как час. А потом привык, и ничего… ну, бывало, что в патруль по городу…
Они дошли до Т-образного перекрёстка. Прямой путь вёл к ближней вышке, что у железнодорожных ворот. Дорога вправо уходила меж хранилищами — и дальше, метров через двести, заворачивала влево, к автостоянке и насосной. Обычный маршрут смены и проверяющих был прямо, но Зимин решил сделать иначе.
— Пойдём-ка направо, — предложил он, и Горелов послушно повернул следом.
— Ну и как опыт часового? Происшествия какие-нибудь были, нештатные ситуации? — спросил капитан, и тут в голову ему неожиданно пришёл оригинальный поворот темы — да так, что он с трудом удержался от того, чтобы не щёлкнуть пальцами — эврика! — Ты на каком посту стоял?
— Я… на всех четырёх приходилось, — проговорил сержант, как бы отвлекшись чем-то на секунду и вернувшись. — А происшествий — так, чтобы серьёзных, нет, не было никаких… Ну, мелочи… то ветер, то собака там какая забежит, а в темноте-то сразу и не разберешь… ерунда. А так — нет.
— Слушай, сержант… — врастяжку, словно в раздумье, сказал Зимин и замедлил шаг. — Вот что я хотел спросить… Только учти: разговор конфиденциальный, так что никому, ясно?.. Я вот о чём. Ты слыхал о той истории, которая здесь приключилась, на первом посту? Я имею в виду самоубийство часового. Слышал об этом?
— Да, — неохотно сказал Горелов, глядя в ноги себе. — Слышал. Николаев.
— Да, верно, Николаев… Ну, тогда, значит, ты и обо всех этих коллизиях наслышан тоже: о таинственных явлениях, я имею в виду — голосах, призраках и всяком таком прочем… Вот я и хотел спросить: как ты к этому относишься? Как считаешь — есть тут доля истины или нет? А? Скажи-ка мне.
Горелов вдруг остановился. Они в этот момент миновали ворота тридцать шестого хранилища, полосу темноты, куда не попадал свет фонарей, и в этой самой темноте Горелов встал, как налетел на стену.
— Товарищ капитан… — тихо сказал он с каким-то отчаянием. — Я понимаю, к чему вы… Но вы лучше прямо, без подходов… я скажу… я не говорил, конечно — куда это, на посмешище… но… если вы понимаете… только это, товарищ капитан… пусть это между нами…
Горелов запнулся и умолк. Зимин был ошарашен этим удивительным сообщением и даже в первый миг не нашёлся, что сказать, но сумел не подать виду, ибо сразу же сообразил, что, как Колумб, наткнулся на какую-то неожиданную Америку и теперь, чтобы она ему открылась шире, нужно не сделать ошибки.
— Я же сказал, — объяснил капитан мягко. — Разговор приватный, далее нас с тобой не пойдёт. — Так что… слушаю тебя.
Горелов решился. Он набрал в грудь воздуха, задержал на мгновенье — и шумно выдохнул, как пловец перед прыжком в ледяную воду.
— Это болото, товарищ капитан, — объявил он и снова шмыгнул носом, утерев его тыльной стороною кисти.
— Болото? — в удивлении приподнял брови Зимин. — Не понял!
— Нет, товарищ капитан, — смутился разводящий и опять провёл рукой под носом. — Я объясню, только как сумею… Я говорить-то не особо мастер, как уж выйдет… Только вы меня не перебивайте, а то я совсем запутаюсь.
— Давай, давай. Как выйдет, так и выйдет.
— Ну да… Значит, про болото. Тут болото было, вот на этом самом месте, где первый пост и где железная дорога. Это мне местные рассказывали, в городе. Старикан один — я в увольнении был, ещё в прошлом году, летом… Гулял в парке, а он с внуком, пацаном таким, года три… Пацан этот на дерево залез, американский клён, залез, а слезть не может. А я как раз мимо проходил — ну, он и попросил помочь. Помог я пацану слезть, всё нормально. А потом так прогулялись, дед спросил, где я служу, я сказал… Ну тут он мне и рассказал: что, мол, помню, как эта ваша часть строилась, вместе с железной дорогой… Железную дорогу надо было протянуть, ну а заодно решили и воинскую часть к ней привязать — тогда это, он говорил, отдельный батальон был, бригада потом уже стала. А на этом месте болото было большое, тут вообще лес был кругом… да вон оно и видно. И вот болото это засыпали, затрамбовали, просеку прорубили и дорогу проложили — это мне всё этот дед рассказывал. А я, как только от него про болото услышал, так и ясно стало… я и сам раньше догадывался, а он и подтвердил, так оно и есть… сейчас объясню! Я, товарищ капитан, охотник. У меня и отец егерь, можно сказать, с детства в лесу. Так что лес знаю если и не от и до, то, по крайней мере, хорошо знаю: повадки его, хитрости там всякие… Мне отец говорил: лес, говорил он, — это как одна живая добрая душа…
Зимин едва не дёрнулся от этих слов, необычайно ярко вспомнив свои лесные странствия, их непонятное ему очарование: дыхание и запахи, небо сквозь ветви, косые дымные столбы солнца в просветах меж деревьями. Непонятное очарование, вдруг ставшее понятным после простых слов: лес — живая добрая душа.
— …душа… Кто знает его — никогда в нём не пропадёт, но вот я как раз чуть не пропал — в болоте. Мне опять отец говорил: откуда, мол, поверье, что всякая нечисть на болотах водится: всякие там водяные да кикиморы, лешие… это потому, что от них и правда морок идёт, дурман такой. Кикимор, конечно, никаких там нет, но вот то, что дурман — это точно. Может, на биополе влияет или как там это… человек просто дуреет, как бы себя теряет — и сам заходит в болото, его как бы тянет туда, и тонет. Сколько случаев таких — не перечесть. Вот отец-то мой, — он точно лес знает от и до, он мне рассказывал… это кто не знает, тому, конечно, выдумкой покажется, но я-то знаю! на себе ощущал, я ж с ним с пяти лет по лесу ходил… И вот он говорил: — Лес — это большая добрая душа, а болота — это как бы язвы на нём, ну вот как на теле бывают язвы или там чирьи, так и они, и от них злой дух идёт, он-то людей и дурит, и губит. Вот и я раз чуть не влип — десять лет мне было — пошёл в лес один, и вот так вот затянуло, влез в болото, в топь… у! Аж вспомнить неохота. Едва вылез. Меня потом отец научил, как защиту ставить, внутреннюю, от этого воздействия, и потом уже не страшно было, ничего оно не сделает… Ну а тут, его хоть и засыпали, да видать не до конца, и морок этот остался. Я его сразу почуял — научился за пятнадцать лет-то чуять, а потом и дед подтвердил… Вот этого Николаева, видать, и заморочило. И ребята тоже чуют, только мутно, не догадываются, в чём тут дело, вот и сочиняют. И на втором посту это тоже чувствуется — там тоже болото было. На третьем тоже ещё есть отголоски, а на четвёртом нет, это уже далеко… Но перед настоящим болотом это, конечно, чепуха. То, бывает, так захороводит… Сколько народу гибнет! Так вот пошёл человек по грибы, или там на охоту — и нет концов. А больше всего, когда по клюкву ходят — это по самым по болотам… Горелов перевёл дыхание и сглотнул.
