Ни за что. Делейни отлично помнила тот год, когда ее заставили нарядиться Рудольфом. Она бы, может, и не возражала, не будь ей шестнадцать лет.

– Я не могу и участвовать в шоу, и делать прически.

– Но Хелен же может.

– Я не Хелен. – Делейни взяла хлебную палочку. – Я сделаю прически, но хочу, чтобы в программке шоу было указано название моего салона и чтобы его объявили в начале и в конце показа.

Похоже, Гвен это не очень понравилось.

– Я попрошу кого-нибудь из правления связаться с тобой.

– Хорошо. Когда будет показ?

– Во время зимнего фестиваля. Показ всегда проходит в третью среду, за несколько дней до конкурса ледяных скульптур. – Гвен поставила чашку на блюдце и вздохнула. – Помнишь, когда Генри был мэром, мы ходили вместе с ним и помогали судить?

Конечно, Делейни помнила. Каждый год в декабре в Трули проводился конкурс ледяных скульптур. Конкурс проходил в Ларкспур-парке, и туристы съезжались на него за сотни миль. Делейни помнила, как она ходила рядом с Генри и матерью в тяжелом ворсистом пальто и меховой шапке, помнила, что у нее мерзли щеки и нос. Еще она помнила запах льда, зимы и свежести и то, как она грела руки о чашку с горячим шоколадом.

– А помнишь, как однажды победителя выбрала ты?

Тогда ей было, наверное, лет двенадцать, и она выбрала пятнадцатифутовую баранью отбивную, сделанную хозяином мясной лавки… Делейни подцепила вилкой еще немного салата. Если бы Гвен не напомнила, сама бы она никогда не вспомнила про баранью отбивную.

– Я хочу поговорить с тобой насчет Рождества, – сказала Гвен.

Делейни предполагала, что встретит Рождество с матерью у настоящей елки, с подарками, завернутыми в блестящую бумагу. Они будут жарить каштаны на огне и пить эгг-иог. Словом, по полной программе.

– Мы с Максом в двадцатых числах отправляемся в круиз по Карибскому морю. Через день после открытия зимнего фестиваля.

– Вот как? – Делейни аккуратно положила вилку на край тарелки. – Я не знала, что у вас с ним так серьезно.

– Мы с Максом становимся все ближе друг другу, и он предложил провести отпуск в теплых краях, чтобы проверить, насколько сильны наши чувства.

Гвен стала вдовой всего шесть месяцев назад, и у нее уже есть постоянный бойфренд. Делейни же даже не могла вспомнить, когда у нее было последнее настоящее свидание, не говоря уж о бойфренде. Она вдруг почувствовала себя жалкой старой девой.

– Я подумала, что с тобой мы могли бы отпраздновать Рождество вместе, когда я вернусь.

– Хорошо.

Делейни даже не сознавала, как ей хотелось провести Рождество в семье, пока не узнала, что такой возможности она лишена. Что ж, ей не впервой проводить праздники в одиночестве.

– И теперь, когда выпал снег, тебе лучше поставить твою маленькую машинку в гараж, а самой ездить на «кадиллаке» Генри.

Делейни ждала, когда же ей будут выставлены условия – например что за это ей придется ночевать дома по выходным, или посещать собрания какого-нибудь комитета, или носить практичные туфли-лодочки. Однако Гвен ничего такого не сказала и снова занялась едой. Тогда Делейни спросила:

– В чем тут подвох?

– Почему ты всегда такая подозрительная? Я просто забочусь о твоей безопасности.

– О!

С тех пор как Делейни водила машину по снегу, прошли годы, и она обнаружила, что это совсем не то, что ездить на велосипеде – если научился, то уже никогда не разучишься. Она успела забыть, как ездить зимой на машине. И уж если скользить юзом на красный свет, то лучше в большом серебристом автомобиле Генри, чем в «миате».

– Спасибо, я заеду за ним завтра.

После ленча Делейни решила не возвращаться в салон и поехала к Лайзе, чтобы вернуть журналы со свадебными прическами и взять наряд подружки невесты. Платье из бархата стрейч было необычного красного цвета, который при одном освещении казался винным, а при другом – бордовым. Оно бы выглядело на Делейни великолепно, если бы не волосы – с таким количеством разных оттенков красного и рыжего она походила в этом платье на картину Пикассо. Делейни провела рукой по животу, разглаживая ткань.

– О твоих волосах я не подумала, – призналась Лайза, стоя за спиной Делейни и рассматривая ее в зеркало. – Может, тебе стоит надеть соломенную шляпу?

– Ни за что. – Делейни склонила голову набок и рассмотрела свое отражение. – Но я всегда могу вернуться к своему природному цвету волос.

– А какой у тебя природный цвет?

– Я уже и сама не знаю. Когда я подкрашиваю корни, они бывают теплого светлого оттенка.

– И ты можешь вернуть свой природный цвет, не лишившись при этом волос?

Уперев руки в бока, Делейни повернулась к подруге:

– Да что у вас за представления такие, в этом городе? Естественно, я могу удалить оттенок, не пережигая при этом собственные волосы. Я знаю, что делаю, – как-никак занимаюсь этим уже годы. – Делейни незаметно для себя повысила голос: – Я не Хелен, я отвечаю за свою работу!

– Ой, я же просто спросила!

– Ну да, и ты, и все остальные.

Делейни расстегнула молнию на спине, платье соскользнуло к ногам, и она переступила через него.

– Остальные – это кто?

Делейни представила себе Ника, сидящего на ее диване. Его горячие губы слились с ее губами. Его пальцы впились в ее бедро. Он заставил ее сказать, что она его хочет, а потом ушел, оставив ее спать в одиночестве и видеть его во сне. Ей хотелось ненавидеть его за это. Но она не могла. То, что произошло, повергло Делейни в такое замешательство, что до тех пор, пока она сама в себе не разберется, ей не хотелось обсуждать это ни с кем, даже с Лайзой.

Она положила платье на клетчатый плед, которым была застелена кровать Лайзы, и надела джинсы.

– Не важно.

– Твоя мать все еще тебя пилит за то, что ты стала стилистом?

– Нет. Более того, она даже попросила меня сделать прически участницам рождественского показа мод. – Делейни застегнула джинсы и подняла голову. – Она думала, что сможет меня перехитрить и втянуть в игру в дочки-матери, в которую мне приходилось играть, когда я была девчонкой.

Лайза рассмеялась.

– Помнишь то платье из золотой парчи – с широким поясом и большим бантом сзади?

– Как я могу его забыть! – Делейни натянула свитер из ангоры и села на кровать, чтобы надеть ботинки. – А на Рождество мать отправляется в круиз по Карибскому морю с Максом Харрисоном.

– Твоя мать и Макс? – Лайза села рядом с Делейни. – Как странно! Не могу представить твою мать ни с кем, кроме Генри.

– Мне кажется, Макс ей подходит. – Делейни зашнуровала один ботинок и принялась за другой. – Как бы то ни было, это первое Рождество за последние десять лет, которое я провожу дома, а она уезжает. Хотя, если задуматься, это на нее очень похоже.

– Ты можешь прийти к нам. Мы с Луи и Софи будем отмечать Рождество дома.

Делейни встала.

– Как-то не представляю себя «преломляющей хлеб» с членами семьи Аллегрецца.

– Ты же будешь с ними «преломлять хлеб» на свадебном банкете.

У Делейни засосало под ложечкой от тревожного предчувствия. Она медленно повесила платье на плечики.

– Но это ведь будет фуршет, правда?

– Нет, это будет обед за столиками в отеле «Лейк шор».

– А я думала, обед будет после репетиции.

– Нет, после репетиции будет фуршет.

– И сколько же человек будет на обеде?

– Семьдесят пять.

Делейни немного расслабилась. При таком количестве гостей избегать некоторых родственников Луи будет несложно.

– Пожалуйста, не сажай меня рядом с Бенитой, а то она зарежет меня ножом для масла.

А Ник? Он так непредсказуем, что Делейни просто не знала, чего от него ожидать.

– Не такая уж она ужасная.

– По отношению к тебе – возможно.

Делейни взяла пальто и направилась к двери.

– Ты все-таки подумай насчет Рождества, – бросила ей вслед Лайза.

– Ладно, подумаю, – пообещала Делейни.

Однако она знала, что ни за что на свете не станет сидеть за столом напротив Ника. Это было бы сущим кошмаром – постоянно бороться с влечением к нему, смотреть куда угодно, только не в его глаза, не на его руки, не на его губы. «Для тебя же лучше, если четвертого июня тебя здесь не будет, иначе я получу с тебя то, что ты была мне должна все эти десять лет».